Времени нет

4.9

Эдем не мог объяснить, почему он решил посетить бывшую преподавательницу президента Олексы Антоненко. Возможно, его заинтриговало, зачем пожилой женщине нужно угрожать терактом ради станции метро. Возможно, ему не хотелось возвращаться в свой кабинет, где почему-то исчезают открытки. А может, он просто не знал, к чему себя прижать. Встреча с антикоррупционным прокурором Леонидом Мостовым была назначена час спустя. Если бы джин дал Эдему время для размышлений, тот наверняка расписал бы день в президентском теле по минутам. Сидя на пассажирском сиденье бронированного BMW, Эдем размышлял, чем себя занять человеку, который на несколько часов получил огромную власть, и вместо ответа в голове стучал метроном, отгоняя любые идеи.

В подъезде гулял сквозняк, но и он не мог выветрить запах въевшегося в стены борща. Эдем пропустил жильца в тренировочных штанах, который традиционно не всматривался в лицо незнакомцев на лестнице, и вслед за сотрудником охраны поднялся на второй этаж. В руках президент держал пакет с книгами — новейшие работы по макроэкономике, которые только были в книжном магазине.

Крючок для одежды возле обшитых дерматином деревянных дверей. Увидев его, Эдем вспомнил, что президент был здесь четверть века назад. Прочно вмонтированный в стену на уровне бедер чугунный крючок, на который можно повесить сумку, пока открываешь дверь. Означал ли он, что когда Наталья Владимировна начала преподавать у будущего президента, ей уже приходилось самой возвращаться из магазина с тяжелыми сумками?

Дверной звонок затрещал через силу, словно устал этим заниматься за десятилетие верного служения. Открывшая дверь девушка сразу же обвеяла гостя запахом жасмина и имбирного печенья. Увидев президента, она закрыла рот руками.

— Боже мой, она не врала!

— Я не глухая, — послышалось из квартиры. — И лгу только по выходным и в Прощенное воскресенье. Там тот, о ком я думаю?

Девушка кивнула, не сводя глаз с Эдема, как кролик из удава.

— Все в тебе хорошо, детка, только никак не поймешь, что я не слышу твоих кивков, — продолжил голос. — Закрой дверь в комнату, веди гостя на кухню, стал чайник, вынимай пирожное, а я сейчас подойду.

Девушка подчинилась. Эдем разулся и двинулся за ней. Пол застонал под его ногами, и он подумал, что за эти дни оказывается в чужой кухне уже во второй раз.

Колебавшийся на неровном полу стол. Старый холодильник в углу. Деревянные табуреты. Большая фотография на стене. Казалось, все изменилось с тех пор, как Антоненко приходил сюда студентом. Остался только пейзаж в окне — яблоневый сад, ныне увешанный медными монетами.

Девушка наполнила электрочайник и суетливо собирала на стол, пытаясь за ловкостью скрыть смущение. Эдем прислонил палку к стене, положил пакет с книгами на свободный табурет, но не спешил садиться — рассматривал фотографию. Человек лет тридцати пяти. Тонкие губы и широкий лоб добрались ему от матери. Фотограф щелкнул через минуту до улыбки.

— Это фото повесили еще при его жизни, — сказала девушка, оглянувшись в сторону двери и понизив голос. — Как в старину — пошел в ателье, чтобы сделать снимок маме на память. Но лучше не расспрашивайте Наталью Владимировну о сыне. Не надо ее огорчать лишний раз.

Эдем кивнул. Он выхватил из памяти только отблеск далекого воспоминания: Наталья Владимировна была разведена с мужем и сама воспитывала сына больше ничего.

— Она учит студентов дома?

— Только меня. Я помогаю ей по хозяйству. Мне не тяжело — я живу этажом выше. Она же учит меня. Правда, не знаю, понадобится ли мне в жизни экономика, — я вообще собираюсь стать юристом. Папа говорит, лишние знания — это как гаечный ключ на шестнадцать: годами лежит без дела, но обязательно понадобится в нужный момент.

— Сравнения у твоего папы замечательные.

— Но если вы, как президент, скажете, что лишние знания не стоят потраченного на них времени, это будет карта, которую ему ничем не перебить. Вы любите черный чай или фруктовый?

— Я за черный чай, гаечные ключи и отцовскую мудрость. А вот относительно профессии юриста, рекомендовал бы еще изрядно подумать.

Вода закипела. Девушка достала из шкафа расписанный цветами фарфоровый чайник и заварила заказанный напиток.

— Ну вы же президент, вам следует говорить только правильные вещи. Никто из президентов не скажет: показался тебе тот Адам Смит, лестница лучше в кино с парнем.

Из другого шкафчика девушка достала кремовое пирожное в одноразовой упаковке. Переложила его на тарелочку и поставила перед гостем.

— Я не буду есть одного-единственного пирожного, тем более в компании дам, — возмутился Эдем.

— Не беспокойтесь. Наталья Владимировна не ест сладкого, а я уже месяц каждый день съедаю такое пирожное — уже надоело. Не пропадать же ему. Тем более, я изучаю экономику, а экономика должна быть экономной. Слава Богу за хорошую наследственность — жирные бока мне не угрожают.

— А зачем же Наталья Владимировна покупает его?

— Как зачем? Для вас. С тех пор как месяц назад Наталья Владимировна решила, что вы посетите ее, я каждый день покупаю свежее пирожное.

Она пыталась месяц назад связаться с президентом? Эдем надел скафандр и нырнул в море чужой памяти, но не нашел там никаких признаков, что президент знал об этом. Он бродил взглядом по кухне и вдруг понял: она и не смогла бы связаться. Между простым смертным и президентом огромная пропасть, которую не заполнить привилегией прошлого.

Не сумев достучаться до своего бывшего студента, достигшего таких высот, Наталья Владимировна решила подойти к вопросу творчески — пригрозила терактом, поставив глупое условие. В худшем случае ею займутся правоохранители, необычное дело получит огласку — и, может, президент вспомнит, кто такая Щукина и однажды постучатся в ее дверь.

Наталья Владимировна оказалась отличным стратегом.

Она появилась перед ними в розовом платье с оборками и запахом духов из далекого прошлого, протянула руку Эдему для поцелуя. Он встал и придвинул ей табурет.

— Это был октябрь, Наталья Владимировна, я пришел к вам со схемой дипломной работы и двумя такими пирожными.

— И съел оба.

Они засмеялись, и девушка подхватила их смех.

— Надеюсь, вы тоже любите сладкое. Леся, ты взяла фарфоровый чайник?

Он мог понять это еще в ту минуту, когда Наталья Владимировна вышла из полутемного коридора в открытую полуденному солнцу кухню, мог и догадаться — из ее дымчатых очков и осторожного прикосновения к табуретке перед тем, как сесть. Однако только теперь, когда она заговорила — не поворачивая головы ни к девушке, ни к нему, о чайнике, который стоял у нее перед глазами, — Эдему стало ясно: Наталья Владимировна потеряла зрение.

Рассматривая ее схваченные в пучок седые волосы, морщинки у рта и янтарные серьги, Эдем почувствовал горькую нежность. Наталья Владимировна вдруг предстала не только мудрой профессоршей из прошлого президента Антоненко, но и стала частью его, Эдемовых, воспоминаний.

— Именно его. И заварила черный чай.

Леся оперлась на край раковины; в ее взгляде и словах не было ни жалости, ни деликатности. Если бы она проявила хоть немного этого — ее занятием по экономике сразу пришел бы конец. Следовательно, и Эдему лучше отвергнуть сентиментальность, чтобы ненароком не обидеть хозяйку дома.

— Спасибо, детка. На сегодняшний день занятия закончены. В понедельник расскажешь мне о криптовалюте, обсудим, может ли государство предложить свою альтернативу биткоинам.

Эдема поразила тема: вот тебе и Наталья Владимировна, даже в ее положении плывет по центру реки! Последние сомнения рассеялись: с умом у нее точно было все хорошо.

— Наталья Владимировна, просить меня сейчас уйти — это непедагогически, — в голосе Леси зазвучали нотки протеста. — Главная наука — не экономика или физика, а умение выстроить свою жизнь. А кто может быть лучшим учителем, чем человек, достигший высшего поста в государстве? Президент одним советом может дать больше года духовных поисков в тибетском монастыре.

Леся скрестила руки на груди так, что в своем искреннем возмущении стала чем-то похожа на амазонку, но явно этого не понимала.

— Леся, даже президенты дают самые обычные советы: ешьте фрукты, вовремя обращайтесь к врачам, обнимайте маму перед сном, не ленитесь в главном деле своей жизни и не учитесь на юриста, — вмешался Эдем. — Весь секрет в том, что, услышав такие банальные советы именно от президента, люди начинают, наконец, верить в их целебную силу.

Леся фыркнула, стукнула по столу розеткой с рафинадом и оставила их наедине.

Эдем разлил в чашки чай и, получив от Натальи Владимировны отказ на предложение поделиться пирожным, принялся уминать его сам. Он намеренно громко царапал ложечкой тарелку, создавая звуковую картину процесса, ради которого хозяйка квартиры каждый день отправляла ученицу за вкусностями.

Наталья Владимировна отпивала чай маленькими глотками. На ее лице медленно расцветала улыбка, как весенняя роза. Эдем перевел взгляд на фотографию на стене — его поразило сходство матери и сына.

— Помните Колю? — Наталья Владимировна будто почувствовала, что Эдем рассматривает фотографию, и, не дав гостю ответить, продолжила. — Впрочем, может быть, и нет. Он уже работал в Молодом театре, когда вы были студентом. А когда стали известным политиком, я однажды сказала Коле, что вы писали у меня дипломную работу. Он удивился. Хотя, конечно, он мог и сделать вид — Коля иногда на мне, собственной матери, оттачивал свое актерское мастерство, представляете?

— Вы, вероятно, были на всех его спектаклях.

— Только на комедиях. Какое материнское сердце выдержит, когда с сыном происходит драма! Хотя она и создана воображением драматурга. Потому как актер он остался для меня человеком, который дарит публике смех, а не вызывает слез.

Наталья Владимировна смолкла и застыла. Эдем понял, что она ненадолго углубилась в себя.

Листья в саду едва трепетали на ветру. Воробей с треском в клюве вскочил на ветку, что в непогоду, наверное, стучит по подоконнику, встретился взглядом с Эдемом, дважды моргнул и полетел дальше. На соседнем дереве манил глаз налитое сладким соком яблоко, и Эдем примерялся до расстояния — нет, дотянуться не удастся.

Наталья Владимировна вынырнула из воспоминаний и повернула голову так, что, будь она зрячей, прожгла бы Эдема до костей.

— У меня такое чувство, что вы сейчас скажете: «Я всегда знала, что ты станешь президентом».

— Коля насмехался над теми коллегами, которые иногда утверждали: я знал, что этот мой студент достигнет невиданных высот. Потому что это ложь. Никогда не знаешь точно. Тысячи людей проходят сквозь сито твоей жизни. Среди них немало подающих большие надежды. А потом встречаешь их рядовыми начальниками отделов, мелкими банковскими клерками, трейдерами, не хватающими звезд с неба. Самые крупные шутники превратились в старательных комсомольцев, разменявших юмор на анекдоты. Это не плохо и не хорошо. Это жизнь.

— Так что же, наши успехи результат случайности, а не нашего труда? Это самая непедагогическая вещь, которую я слышал от педагога.

— Наши успехи — это результат того, знаешь ли ты все свои сильные карты, держишь ли их при себе, чтобы выложить в нужный момент, способен ли распознать этот момент.

Артура сейчас сюда, подумал Эдем.

Наталья Владимировна сделала длинный глоток чая.

— Вот я и выложила свою козырную карту — знакомство с президентом страны. Но вы, однако, и сами догадались.

Эдем кивнул и сразу же ухватился, что его кивка она не видит.

— Угрожать терактом в надежде, что я узнаю и вспомню свою преподавательницу, — это было очень опрометчиво. А если бы к вам просто пришли с обыском? Если бы задержали? Если бы дело не оказалось у меня? Если бы решили заняться после выборов?

— Но ведь сработало, — тихо сказала Наталья Владимировна, пытаясь добавить в голос как можно больше наивных ноток.

Ее ладонь поползла по столу и остановилась, найдя запястье бывшего ученика. Рука Эдема предательски дернулась, но он успел преодолеть реакцию раньше, чем она могла оскорбить Наталью Владимировну. Женщина молчала, и Эдем понял: от него ждут ответа на невысказанную просьбу.

— Наталья Владимировна, чем я могу вам помочь?

Она ответила сразу — в воздухе еще не успел отзвонить вопросительный знак.

— Спуститься со мной в метро. Мне нужно вам кое-что показать.

Наталья Владимировна решительно встала, не давая ему времени на раздумья, вынула откуда-то коричневый кашемировый платок и связала его на голову.

Наталья Владимировна приютила проездной к турникету, тот издал одобрительный писк.

— Президентам страны проезд бесплатный, но я не уверена, что вы прихватили удостоверение, — она махнула рукой, пропуская Эдема вперед.

Он поднял над турникетом трость, стараясь никого им не задеть, дождался Наталью Владимировну, взял ее под руку, и они ступили на эскалатор.

— Что мы ищем здесь? — Эдем знал, что ответа все равно не будет.

— После того, как не стало Коли, я бываю здесь дважды в день, — сказала Наталья Владимировна.

Чтобы попасть сюда, Эдему пришлось пережить серьезную дискуссию с начальником своей охраны, который утверждал, что не может подвергать главу государства такой опасности. Тогда Эдем одолжил у президентского водителя темные очки и дал понять, что лучшей маскировкой для главы государства будет, если он спустится со старухой в метро как обычный мужчина. Мол, я доживаю последние недели на посту, поэтому покушение на меня уже никому не нужно. Собственно он был убежден, что все так и есть.

Они спустились на станцию Сырец. Размышления Эдема оказались правильными: он поймал лишь несколько взглядов, полных сомнения, но никто не пытался снимать их на телефон, следовательно, маскировку без маскировки удалось.

Запах сырости и креозота сразу превратил его опять в мальчишку, который однажды оказался в большом городе — и слился с ним в одно целое. Поручень, который двигается быстрее эскалатора. Шахматный пол и прописные буквы названия станции. Пассажиры, после щелчка двери вырываются из вагонов, как ипподромные лошади из стартовых боксов. Теплая толпа, несущая неопытного путешественника к нужному переходу…

— Надо проехать только одну остановку, — сказала Наталья Владимировна. Сырец — конечная и, пожалуй, самая людная станция на Правом берегу. Наверное, поэтому они здесь. То, что хотела показать Наталья Владимировна, не зависело от станции метро.

Они подошли к краю перрона. Несколько охранников рассредоточились поодаль, время от времени бросая взгляды на объект номер один. Людей на перроне становилось все больше и охранники соответственно сокращали расстояние между собой и президентом.

— Странно, но нет никого более влиятельного, чем учитель. И в то же время менее влиятельного. Мы сеем семена в ум и душу, когда сад расцветает буйным цветом, мы уже давно становимся частью прошлого, фотографией в альбоме, которую достают дважды в год: на День учителя и на день встречи выпускников, — Наталья Владимировна говорила это без всякого упрека, просто констатировала, будто знакомила с известной экономической теорией.

— Я бы поспорил о влиянии. Ведь есть еще должность президента, доживающего последние дни в своем кресле, — парировал Эдем.

Он надеялся вызвать у Натальи Владимировны улыбку, но зря.

Она шагнула ближе к краю перрона, и Эдема вдруг осенило страшное подозрение: неужели она разыграла все это представление ради того, чтобы в присутствии бывшего студента броситься под поезд? Пытаясь не выдать волнения, Эдем деликатно взял Наталью под локоть и отвел на пустую деревянную скамейку.

Успокоился он только тогда, когда женщина присела.

— Может, вы и не будете править в дальнейшем страной, зато вы сохранили себя — несмотря на медные трубы. А разве это не главное?

На мгновение перед Эдемом мелькнуло воспоминание о счастливом лице Ридчука, когда тот смотрел на шедший на посадку самолет.

— Иногда попытка сохранить себя — это эгоизм, — сказал Эдем. — Как быть, если на одном конце качели твои принципы, а на другом благополучие твоих близких? Можно ли хлопнуть дверью и уйти с чистыми руками, если дома тебя будет ждать потухший костер и глаза голодных детей?

Порыв ветра вырвался из туннеля, но, пока докатился до них, растерял весь свой пыл. Из пещеры выглянули два глаза, и механический дракон с ревом стал приближаться к ним.

Один из охранников предстал перед президентом. Эдем дождался, пока поезд остановится, и только потом подал Наталье Владимировне руку.

Они вошли в вагон.

— Иногда выбор… — начал было Эдем, усадив спутницу в центре длинного сиденья и устроившись рядом, но Наталья Владимировна остановила его:

— Сейчас мы двинемся.

Эдем аккуратно отпустил ее ладонь.

Пассажир с заляпанной сумкой выбрал себе место рядом с президентом и его бывшей преподавательницей, но вдруг споткнулся о взгляд охранника и после секундного колебания решил расположиться где-нибудь.

— Я уже не могу видеть, — сказала Наталья Владимировна. — Не могу посмотреть на фото единственного сына. Конечно, я помню каждую его морщину, каждый наклон головы, каждый взмах рукой при ходьбе. Воспоминания, а не знание — моя самая высокая ценность. Но организм — штука ненадежная. Вчера он лишил меня зрения, а завтра может лишить и памяти. Поэтому мой величайший страх…

Ее телом пробежала дрожь — от макушки до кончиков пальцев, перескочила на сиденье, расшатала вагон и полетела по рельсам, передавая страх пассажирам других поездов.

— Мой самый большой страх — однажды утром проснуться и не вспомнить лицо моего Колы. Все, что я могу, это вспоминать и слушать. Поэтому я и спускаюсь сюда дважды в день — в будни, праздники и выходные. Чтобы услышать его голос. Это все, что мне осталось.

Голос? Эдем затаил дыхание, вслушиваясь в жизнь метро: шаги по вагонам, грохот чемодана, басы в наушниках парня с дредами, негромкие разговоры…

Зашуршал динамик.

«Осторожно, дверь закрывается. Направление движения — станция Красный хутор. Следующая станция — Дорогожичи», — объявил диктор.

Наталья Владимировна закрыла глаза. Дверь взвизгнула резиновыми деснами — и Эдем все понял.

Этот голос, объявляемый станцией, — и есть ее Коля. Актер умер, но названные им названия станций остались.

И незрячая мать дважды в день спускается в метро, чтобы услышать голос своего сына. Чтобы успокоиться: нет, его лицо никуда не исчезло. Вот оно — предстает перед глазами всякий раз, как объявляют следующую станцию.

Стальной ветер метро врывался в вагон через приоткрытые окна, и Эдем подставил лицо холодной струе.

Когда Наталья Владимировна заговорила, Эдем не сразу услышал — пришлось переспросить.

— Они собираются переименовать Петровку, — местные власти стали для Натальи Владимировны безликим врагом по имени Они. — А знаете, что может произойти после переименования?

Что может произойти после переименования? Вместо старого названия станции начитают новую. А ведь актер, чей голос звучит сейчас, умер. А значит, для сохранения стилистики всех объявлений в метрополитене найдут нового актера, перечитающего названия всех станций. И однажды, спустившись в метро, Наталья Владимировна обнаружит, что потеряла единственное, что у нее осталось от сына, его голос.

Вот почему она борется с переименованием Петровки! Вот почему решила изложить свой главный козырь — знакомство с президентом. А уже президент мог оказать свое административное влияние — решить проблему одним телефонным звонком.

Выйдет ли — Эдем не знал, зато был уверен, что не будет терзаться сомнениями по поводу этической стороны вопроса. Совсем недавно он согласился обменять свободу виновного на выздоровление невиновных — отдал шестерых путников Скилли, чтобы спасти корабль. По сравнению с таким это дело казалось невинной затеей.

Но ведь был еще один путь.

— Я хочу рассказать об этом людям, — сказал Эдем Наталье Владимировне.

Преподавательница напряглась.

— Думаете, это нужно?

— Чтобы сохранить его голос, не обязательно оставлять прежнее название станции. Пусть Петровку переименуют, но только ее название и перечитают. Голос Николая и дальше будет звучать на остальных станциях метро, а пассажиры будут знать его историю. И как знать, может, эта история переживет нас обоих.

Наталья Владимировна кивнула.

— В конце концов он был актером, — сказала она.

Официальную страницу президента в социальных сетях заполняла пресс-служба, но доступ к ней был и на телефоне президента. Он мог сам выйти в прямой эфир и рассказать эту историю подписчикам.

И президент сделал то, что и должен был сделать благодарный ученик: накрыл ладонь Натальи Владимировны своей.

— Нам нужно выйти наверх, здесь плохой интернет, — сказал он.