Изменивший все день начался как самый обычный вторник.
Мариинский парк обнял Эдема южным ветром, провел по щеке последней дождевой каплей и рассказал о прошлой ночи тяжелым шуршанием багровых листьев, не переживших бури.
Эдем вытер щеку рукавом, воткнул внутрь кроссовок концы шнурков, достававших землю, и махнул Капитану, приглашая его присоединиться к пробежке. Это была их частая шутка — на памяти Эдема Капитан ни разу не отходил от своей машины настолько далеко, чтобы потерять ее из виду.
В этот раз Капитан был настроен разыграть сценку. Он вышел из машины в шлепанцах на босую ногу, в просторных штанах, висевших мешком, вероятно, потому что продавались с большой скидкой, и именно это, а не размер, было решающим для Капитана фактором. Он широко развел руки, словно начинал разминку. Потом опустился на носки, стал в позу бегуна и побежал после неслышного выстрела стартового пистолета. Оббежал свой оранжевый «форд» сзади и финишировал у передней дверцы. Открыл багажник, вынул нераспечатанную пачку сигарет и закурил.
Следующие полчаса он будет ждать у машины постоянного клиента, не отлучившись даже на смотровую площадку, откуда открывается вид на левый берег Киева. Эдему, каждое утро выбиравшему для пробежки разные части города, ни разу по возвращению не удалось застать Капитана за каким-то другим занятием, кроме курения или телефонного разговора с женой. Он не смотрел ролики в телефоне, не прихлебывал кофе, поставив стаканчик на крышу машины, и не дремал за рулем. Часто, свесив руку из окна, Капитан просто наблюдал с одинаковым безразличием то за оживленным центром, то за сонной окраиной Киева.
Эдем не мог объяснить себе, почему сегодня выбрал для пробежки Мариинский парк. Он проснулся с медным привкусом во рту и с пол минуты не открывал глаз, тщетно надеясь сохранить в памяти розовое марево сна. Умывшись, выбросил в мусорное ведро бутылку и убрал следы вчерашней попойки. Он знал: единственное средство не скатиться в алкоголизм — соблюдать ритуалы. Одним из них была неизменная чистота в квартире, вторым — обязательная утренняя пробежка или быстрая ходьба, если отравленный организм не успевал восстановиться за ночь.
Последние дни были полны тревоги и неприятностей. Они должны были смениться белой полосой, и Эдем заявил самому себе, елкая одноразовой бритвой по подбородку, что это произойдет именно сегодня. Мариинский парк был подготовкой к чуду. Наградой дню за еще не совершенный подвиг.
Если бы Эдему сказали, что этот вторник может оказаться для него последним, он бы поверил и в это.
Старт давался через силу — все-таки Эдему уже было далеко не двадцать, чтобы успешно совмещать алкоголь вечером со спортом утром. Пробираясь между мелкими лужами, он побежал вглубь парка, чтобы укрыться от шума пробуждающегося города. Он никогда не понимал людей, выходивших на пробежку в наушниках — так можно было не услышать самого главного, но сейчас Эдем предпочел бы музыку, а не стук собственного сердца. Густой запах прелых листьев требовал, чтобы бегун забыл о звуках и красках рассветного неба, сосредоточился на одном органе чувств и просто дышал полной грудью.
Эдем трусцой добежал до огороженного комплекса сооружений, словно умышленно втиснутых архитектором в тело парка. Эдему не раз случалось бывать здесь, в Министерстве здравоохранения, и он мог твердо сказать, что оно не отличалось от других министерств здоровой атмосферой. В окнах учреждения не было никаких признаков жизни, только в глубине двора шуршал веником дворник. Он не единственный, кто уже начал свою работу. Парень в ярко-оранжевой рубашке, словно сотканной из собранных в парке листьев, уже успел привезти свое кафе на колесах и теперь устанавливал рекламный стоппер. На листе фанеры была изображена девушка в вызывном платье и капслоком сообщалось: «ИНТИМ ЗДЕСЬ», чуть меньшим шрифтом уточнялось: «не предлагают, зато есть замечательный кофе». Отвлекшись на пробегавшего мимо Эдема, паренек кивнул ему как давнему знакомому. Эдем улыбнулся в ответ.
У смотровой площадки кроссовки отяжелели — как мокрого песка насыпали — и Эдем перешел на скорую ходьбу, улыбаясь теперь Днепру, одетому в золотистый плащ Труханового острова и кубикам многоэтажек на левом берегу. Было понятно, почему парень привез свое кафе именно сюда. Нужно обладать определенной силой воли, чтобы не остановиться здесь на пять минут выпить кофе.
Длинные скамьи на аллее рядом с закрытыми для посетителей Мариинским дворцом занесло листьями. Здесь царил полумрак леса. Эдема время от времени обдавало брызгами из деревьев. Он прошел половину аллеи, когда с летней сцены заиграла песня. В ушах снова застучала бас-бочка, потому что Эдем знал эту песню наизусть. И тут она казалась то ли предвестием, то ли насмешкой судьбы.
Под крылом Мушли на полированной тысячами ног деревянном полу танцевала пара — парень в забрызганных дождем очках и тоненькая девушка. Она порхала в своих туфельках так легко, словно и не было ни этих пятисантиметровых каблуков, ни этой бессонной ночью. На краю сцены лежала небрежно брошенная весенняя куртка, рядом с ней — включенный в полную громкость телефон, в котором в мгновение ока сумела найтись нужная песня.
Не сводя глаз с танцовщиков, Эдем обошел ряды мокрых скамеек и сел на крайнюю. Танцор вел партнершу неуверенно, боясь ошибиться на шаг и рассеять волшебство. Без сомнения, парень навсегда запомнит этот парк, эту песню и тепло ее рук.
И ползет ленивая лодка, и ворчит, и ворчит:
«Откуда взялся я — не знаю; чем придется кончить…»
Волна радостно плещется и льстится к лодке,
Как ребенок, интересная, шепчет и расспрашивает она…
Эдем протянулся на скамейке, несмотря на холодок, пополз по мгновению отсыревшей толстовке. Небо было чистым, как сон младенца.
Что ж, думал Эдем, как бы ни сложилась судьба парня, с какими неудачами ему не придется столкнуться на своем пути, в его жизни все равно был этот танец. А это уже много. В свои сорок Эдем так и не выполнил обещания о похожем танце.
Девушка споткнулась и вскрикнула, но партнер крепко держал ее за талию.
Много лет назад, во второй половине августа, в испарениях бензина, среди автобусных гудков и человеческого потока разводилась пара. Девушка с рыжими волосами прятала лицо на груди худого парня. А он думал, что если прощание затянется еще на пять минут, его сердце не выдержит. Время от времени он проверял свой билет — не из-за страха, что украдут, а пытаясь переключить часть своего внимания на будничные мелочи.
На плечах парня висел рюкзак, в рюкзаке лежал паспорт, в паспорте стояла виза, а за визой мечтала успешная карьера. Девушку звали Инарой, ей было двадцать два, и веснушки на ее лице образовывали созвездие Девы.
Лежа на скамейке, Эдем отчетливо увидел эту сцену на голубом экране неба.
Водитель автобуса погасил папиросу о колпак колеса соседнего автобуса, поднялся в свой, уныло осмотрел салон и бросил отчетливый взгляд на последнего пассажира.
— Дорогая, мне пора, — прошептал Эдем.
— Я вернусь домой и сразу же начну письмо о том, как за тобой скучаю, — Инара подняла голову с его груди и бессильно опустила руки. — Письмо на двести страниц.
— Помнишь вечер после концерта, когда мы пошли в парк, и одинокого музыканта на летней сцене? Ты хотела танцевать, а у меня уже гудели ноги, и я сказал: «В другой раз».
Инара кивнула, как человек, для которого такой вопрос оскорбительный, ведь она помнит каждую минуту, проведенную вместе с ним.
— Я вернусь на каникулах, и мы непременно сходим в парк. Найдем этого или какого-нибудь другого музыканта, и я приглашу тебя на танец. Обещаю.
— Я закажу ему песню о лодке.
Водитель потерял терпение, и дверь с шипением захлопнулась, чуть не придавив ногу Эдему.
Задевая пассажиров рюкзаком, Эдем залез коленями на первое свободное сиденье и, высунувшись в окно, воскликнул:
— Так и будет!
Инара шла рядом с автобусом, выезжавшим из парковки. Услышав обещание, остановилась, словно только и ждала этих слов.
Тогда, прощаясь на год с киевскими улицами — с поспешными прохожими, со столбами в доспехах столетних объявлений, со щедрыми россыпями киосков, с просторными троллейбусами и, конечно, с парками, скверами и лужайками, — Эдем жалел, что ему уже двадцать пять., а он так много не успел сделать и еще больше — сказать.
Через месяц он сходил на почту за толстым конвертом. В нем лежала общая тетрадь в линейку. Каждая страница была списана одним словом — «скучаю». А на последний Инара простым карандашом нарисовала парковый фонарь и пару, кружащую в танце.
Лодка поплыла дальше к своей цели, пара собрала вещи и ушла со сцены. Но Эдем не заметил, что жемчужина выкатилась из Мушли. Лежа на мокрой скамейке, он думал о том, что лучшие годы прошли, а он так и не выполнил своего обещания.