Времени нет

4.11

Когда все кончилось, Эдем чувствовал себя уставшим бойцом, который с обнаженным мечом ринулся в ад боя и выбежал с противоположной стороны, проложив за собой просеку из убитых врагов. Если точнее — даже не выбежал, а хромал опершись на палку. Чтобы выполнить задуманное, президенту пришлось обратиться к виновным ему политикам, но годами не имеющим возможности списать свой долг. Он назначил судей, отправил в отставку министра обороны и утвердил Леонида Мостового в должности антикоррупционного прокурора, а тот выполнил свою часть коррупционного соглашения — закрыл дело против сына Ахат. Но Эдем не испытывал удовольствия.

Теперь он откинулся на диване и морщился от неприятного запаха, пока медсестра втирала ему в ногу мазь, чтобы облегчить боль. Остался последний раунд — подписать соглашение о запуске лекарства от поражения Митча в производство. Потом у Эдема будет немного времени, чтобы насладиться президентским статусом так, как пожелает.

Правда, чего пожелать — он и не представлял.

Григорий Гарда сидел за шахматной доской с выставленным этюдом. Его лицо, черное, как январская ночь, свидетельствовало, что глава президентской администрации размышлял отнюдь не над решением шахматной задачи. На коленях он держал папку с вопросами, которые президентский штаб подготовил к дебатам. Глава государства должен был посвятить им вторую половину пятницы. Однако Эдем, очутившись в теле Антоненко, спутал весь президентский график.

Эдем понимал, что для Гарды страшнее другое: президент начал не совсем понятную главе своей администрации игру, не спросив у него совета и не посвятив в свои планы. Видимо, такого еще не случалось, и Гарда до сих пор не выбрал стратегию, как на это реагировать. А может, еще испугался, что Антоненко за его спиной договорился с антикоррупционным прокурором, и в этой новой игре вообще нет места главе президентской администрации.

Впрочем, сегодняшним поступкам президента легко можно было придумать удобное объяснение, и Эдем надеялся, что по этому пути Гарда и пойдет. Увольнение министра Ридчука — это обнуление скандала, который накрыл бы президента с головой. Назначение Мостового и судей — тайная договоренность с антикоррупционным прокурором о том, что тот не будет расследовать злоупотребления президентской команды, когда Антоненко проиграет выборы и покинет пост. Договор, для подписания которого пришлось немного надавить на министерку здравоохранения, и посещение похорон Фростова — это часть предвыборного пиара. Хотя, возможно, и лебединая песня президента, который перед уходом решил доказать, что принес на своем посту больше пользы, чем вреда.

Молчание висело в кабинете еще не выстрелившим ружьем, и Эдему совсем не хотелось нарушать его первым. Однако он знал, что нельзя оставлять недоразумения между главой государства и его правой рукой. Завтра, когда в президентское тело вернется настоящий Антоненко, давление Гарды может стать катализатором — и президент попытается вернуть начатые Эдемом процессы.

Наконец-то медсестра закончила массаж. Эдем поправил штанину и, опершись на палку, поднялся за ней. Возможно, ему удастся вернуть доверие Григорию Гарде и при этом избежать долгих разговоров. Надо только подтвердить самые простые объяснения своих поступков.

— Нельзя каждый день делать одно и то же и надеяться на новые результаты, — сказал Эдем. — Если мы хотим выйти во второй тур, нужно сделать что-нибудь необычное, чего от нас не ждут.

Гарда проследил, чтобы медсестра прикрыла за собой дверь.

— Команда, — ответил он, не отрывая взгляда от доски. Видимо, он имел в виду: на какие-то шаги президент должен был посоветоваться с командой и прежде всего с ним, Григорием Гардой.

Эдем провел концом палки по пятну на стене, оставленной после разбитого зеркала. Он искал убедительных слов. Гарда прикусил головку белого ферзя, словно проверял на прочность материал, из которого она была отлита.

Гарда и сам, как этот ферзь, вдруг понял Эдем. Самая трагическая фигура в игре. Самая сильная на поле, без аналогичной пары, всегда рядом с королем. Но, оставаясь до поры до времени центром стратегии, ферзь должна помнить, что главная его задача — защитить одну из самых слабых фигур. Он может вложить в победу весь свой талант, все свои возможности, но при этом нет никакой гарантии, что в один из ходов ферзем не пожертвуют, а при хорошей игре не проведут у еще одного ферзя пешки.

Из глубин чужой памяти выкатился смятый шар воспоминаний. Тысячи принятых вместе решений, сотни общих надежд. Годы, положенные одним ради восхождения другого. Григорий Гарда не сможет продолжать политическую карьеру без Алексея Антоненко — прошлое и сомнительные связи главы президентской администрации, высокий негативный рейтинг, отсутствие харизмы и финансовой поддержки не дадут ему никаких шансов. Это Антоненко сможет прожить еще некоторое время в политике без Гарды, отъедая понемногу из остатков своей популярности. А потом будет доживать возраст экспертом для многочисленных телешоу — все-таки он навсегда вошел в историю молодой страны как один из ее президентов.

Главное убедить такую фигуру, как Гарда, не в том, что победа близка, а в том, что они дойдут до нее вместе. Что ферзь так и останется единственным ферзем.

Эдем подошел к Григорию и, нарушая правила, снял с доски единственную черную пешку, а черного короля, который уже забился в ближайший угол, поставил слева от ферзя. Вот он — его ход. Король и ферзь вдвоем на поле против целой армии.

Гарда сперва замер, а потом как бы таинственная рука вытерла резинкой его заостренные черты. Да, иногда Антоненко может принять нестандартное решение самостоятельно, но все же они и дальше играют бок о бок — президент и глава его администрации. И не только ферзь прикрывает короля, но и король иногда может защитить ферзя.

— Подготовке к дебатам посвятим первую половину завтрашнего дня, — пообещал Эдем. — А сегодня у меня есть еще одно дело.

Объяснять, что это за дело, необходимости не было. Не прошло и часа, как они с Гардой уже уговаривали министерку здравоохранения ввести лекарство от поражения Митча в план финансирования. Разумеется, президент будет присутствовать при подписании четырехстороннего договора, и сделать это следует именно в больнице, где единственное в стране отделение для больных поражением Митча.

Наверное, на этом мой президентский день завершится, думал Эдем, покидая кабинет. Подпишу договор, а потом решу, чем заполнить остальное время.

— Господин президент, — начальник охраны ждал главу государства в приемной, — мы проверили службу клининга, которая убирала ваш кабинет после того, как разбилось зеркало, — никто из них листовки не брал.

— Открытки? — Эдем не сразу вспомнил свою утреннюю озабоченность из-за пропавшей корреспонденции. — А, листовка… Да вы хоть выяснили, что это было?

— Приглашение с вашего вуза на открытую лекцию.

— Разумеется.

Неожиданная усталость упала на него, палка отяжелела. Ему захотелось разделить это бремя, но единственный, кто мог бы сейчас его понять, был по ту сторону зеркала.

Телохранитель впереди остановился у президентского лифта, второй негромко передал информацию в микрофон в рукаве. Эдем почувствовал себя центральной шестерней в профессионально сконструированном механизме. На мгновение захотелось позволить этому механизму увлечь себя и стать марионеткой расписания, марионеткой, которую ведут от одного приема к другому, крутят в водовороте рукопожатий и перерезанных лент. Эдем представил, как легко этому поддаться и в конце насыщенного событиями дня наивно считать, что день прожит не зря, что ты сделал много для страны, да и для себя.

Уже в лифте он прислушивался к топоту в коридоре: кто-то бежал в президентскую приемную. Телохранитель, замыкавший процессию, механически поднял руки на уровень солнечного сплетения, но затем увидел спринтера, и его собранные в кулак пальцы расслабились.

Дверь лифта задвигалась. На мгновение лицо бегуна промелькнуло в узкой щели. Гладко выбритый, серая рубашка, тусклые глаза. Эдем сразу же вспомнил, что видел его два дня назад на стадионе Олимпийский и окрестил Безликим. А потом видел еще раз — у Сергея Хижняка. Тогда казалось, такое лицо забудется через пятнадцать минут. Эдем ошибся: было в этом на вид неприметном лице столько пустоты, что обыденным его никак не назовешь.

Следовательно, Безликий имел такой вес в Администрации, что был хорошо знаком охране первого лица и мог позволить себе пробежку на президентском этаже. Порывшись в чужой памяти, Эдем не мог вспомнить, чтобы президент Антоненко имел какое-то отношение к этому человеку. Однако во время первого знакомства Безликий предлагал Олесю Крепкий пост от имени главы государства! Да и встретиться тет-а-тет с олигархом Хижняком вчера вряд ли было по силам простому смертному.

Размышляя над этим, Эдем дошел до президентского кортежа. Ему усердно открыли дверцу одного из бронированных джипов. Эдем разместился на сиденье. Кортеж тронулся. Но уехать из гаража не успел. Первый автомобиль в колонне остановился и просигналил по другим фарам. Из него выбежал один из охранников и постучался в дверь президентской машины.

— Получена команда остановиться, — сказал он.

— Что за тряски?

Эдем открыл дверцу, собираясь выйти. Но едва он ухватился за водительский подголовник, как в кармане зажужжал телефон. Звонил Гарда.

— Господин президент, к нам поступила информация, что в больнице на вас может готовиться покушение, — Эдем впервые услышал Гарду встревоженного. — В больнице опасно. Мы не сможем обеспечить достаточный уровень охраны.

Голос его звучал громко, и охранники переглянулись. На переднем сиденье малодушно щелкнула расстегнутая кобура.

Из-за поступков Эдема кто-то погибнет, сказал джин. Не о самом ли президенте идет речь? Не толкает ли он сам себя на верную смерть?

— Господин президент, — продолжил Гарда, — если вы считаете необходимым, я могу поехать и проследить, чтобы все было как следует. Вы не должны рисковать. Контракт подпишут и без вас.

Но Гарда не знал, что стоит на кону. Не уехать — значило для Эдема провести драгоценные часы своей жизни в администрации или дома. Не уехать — означало, что он не увидит сегодня Инару.

В трубке негромко прошелестел какой-то посторонний голос, но Эдем не разобрал слов.

— Господин президент, я попрошу все стороны собраться у нас в администрации. Это будет и символично, и полезно для репутации.

Гарда говорил и говорил. Наименее разговорчивый глава Администрации за всю ее историю откровенно огородил словесные глупости. Это было подозрительно. И Эдем вдруг представил, что за спиной Григория Гарды стоит Безликий — и подсказывает, как поступить.

Это предположение вдруг налилось красками и приняло форму. Действительно, к кому мог спешить Безликий на президентском этаже, как не главе администрации? Откуда еще у Гарды могла появиться информация о покушении? Будь это сообщение спецслужб, он бы обязательно сказал об этом. Как и о том, что больницу проверят на предмет взрывчатки. Но Гарда обходится без конкретики, Гарда только уговаривает, не потому ли, что этой конкретики просто нет, а придумать убедительные аргументы Гарда не успел?

Чем дольше Эдем думал, тем фальшивее казалась ему эта ситуация. Гарда умолк, очевидно, испугавшись, что может переборщить. Охранники ждали реакции президента.

— Я там должна быть, — сказал Эдем.

— Господин президент… — Гарда явно не собирался сдаваться.

— Договорим потом, — Эдем сбросил вызов.

Захлопали дверцы автомобилей. Кавалькада тронулась.

Эдем приподнял стеклянную перегородку между передним и задним сиденьями. Что бы там ни задумывали Гарда с Безликим, ему неинтересны их интриги, если они не влияли на события сегодняшнего дня.

А что, если Эдем ошибается — и Гарда искренне предупреждает об опасности, и президента убьют, выполнив тем самым пророчество джина?

Эдем не знал ответа на этот вопрос. Он вспомнил протянутый джином договор, свое прикосновение к горячему стеклу и отпечаток пальца, вспыхнувший на древнем свитке. Договор, который он подписал, не читая.

Эдем нащупал обломок зеркала в кармане пиджака. Еще недавно он пытался вызвать джина, чтобы поделиться с ним сомнениями по поводу своего поступка с антикоррупционным прокурором Мостовым. Обиженный Саатчи его тогда проигнорировал. Но теперь речь шла не о дружеской беседе — Эдему нужно было уточнить условия их соглашения, и это был хороший повод прощения.

Пытаясь не порезать пальцев, он вынул занозу.

— Саатчи, — он поймал свои глаза в зеркале. — Саатчи, я хочу увидеть договор.

Отражение не изменилось, но Эдем почувствовал, что заноза потеплела. Температура росла — вероятно, джин испытывал его терпение. Пальцы начало печь, но Эдем и дальше всматривался в собственное отражение. Обломок он выпустил от неожиданности — в мгновение ока человеческие глаза вдруг стали кошачьими.

Когда Эдем снова поднял зеркало, оно уже не жгло. В остром четырехугольнике уместились только глаза джина.

— Спасибо, что появился, — Эдем решил быть эталоном вежливости.

— Ну, это отчасти правильно, — сказал голос из зеркала. — В твой куций обломок не втиснешься, поэтому я отправил тебе только свои глаза, голос и немного своего несравненного ума — ровно столько, сколько на тебя и нужно.

— Что ж, я благодарен и за это. Саатчи, покажи мне договор, на котором стоит мой отпечаток.

— Никаких проблем.

Зрачки джина сразу превратились в желтую папку с рабочего стола Windows — очевидно, в аду разбирались в операционных системах. В папке оказалась еще одна, в ней еще. С одинаковым темпом они открывались одна за другой, как матрешки, и Эдем уже встревожился, не продлится ли это всю дорогу в больницу. В конце концов, в последней папке оказался pdf-файл с именем Эдема. Раздался щелчок, и в зеркальце появился документ размером с пяток.

— Пардон, увеличу, — сказал джин.

Миниатюрный текст в небольшом прямоугольнике все приближался и приближался, пока единственная буква Д не заняла всю поверхность зеркала.

— Переведен на удобный вам язык, заверен нотариусом Небесной канцелярии, представлен в удобном формате. Листается голосом. Чтобы прочесть следующую букву, надо произнести: «Уважаемый Саатчи, покажите мне следующую букву». Внимание, спойлер, следующая "о". Спойлер номер два: в тексте договора сорок пять тысяч триста двадцать шесть знаков. Это без пробелов. Продолжаем листать?

Автомобиль подпрыгнул на лежачем полицейском, и буква в зеркальце задрожала, как на пружине. Машина снова покатилась плавно, но Д еще шаталась из стороны в сторону.

— Ценю твой юмор, уважаемый Саатчи. Ты мог бы устно уточнить условия сделки?

— Мог бы, после искренних извинений.

Эдем поднес зеркальце к глазам.

— Я ошибался, Саатчи. Мне ничего о тебе неизвестно. Я не знаю, что тебя беспокоит. Смотришь ли ты, как заходит солнце? Нравится ли тебе этот мир? Я не знаю, чем заняты твои мысли. Не знаю, был ли ты человеком или создан из огня. Я до сих пор не уверен, существует ли ты вообще, а все, что происходит со мной, — не глубокий сон, который я вижу в коме. Прости меня, Саатчи. Ты видишь, я искренний.

Букву сменил зрачок — на этот раз прямоугольный козьий.

— Дай угадаю твой вопрос. Что будет, если лекарство от поражения Митча начнет производить раньше, чем твое физическое тело перешло бы в мир иной, если бы ты не заключил со мной соглашения?

Машину занесло на крутом повороте, и Эдем немного приложился лбом к двери.

— Не понял, что значит твое «если бы»?

Страшное предположение начало вызревать в нем. Он не спрашивал себя, а что произойдет, если он сумеет вылечиться от поражения Митча? Еще вчера, отдавая единственную пробирку ребенку, Эдем был уверен, что контракт с джином вступит в силу только после его смерти. Неужели это может быть не так ли?

Глаза Саатчи моргнули и изменили цвет с пламенного на пепельный.

В перегородку постучали. Охранник показал, что Эдему снова звонят на мобильник, но, увидев лицо президента, смущенно отвернулся.

— Отвечаю. Это есть в пункте 1.3 договора, — продолжил джин. — Твоя душа переходит из тела ко мне с того момента, как я выполню твое условие соглашения. Если лекарства от твоей болезни появятся сразу, в этот момент, — это не будет иметь никакого значения. Согласно условиям соглашения, твой последний день — завтра. Если тебя, конечно, не убьют сегодня. Поэтому постарайся этого не допустить. Ну-ну, что за кислая физиономия? Я знаю эту эмоциональную нестабильность в чужом теле. Пахни, только не впадай пока в истерику.

— Почему ты не сказал сразу? — в горле пересохло, в висках застучало.

Глаза моргнули.

— А разве тогда это имело для тебя какое-нибудь значение? Ты в тот вечер собирался самостоятельно завершить свой жизненный путь. Я и так подарил тебе четыре дня.

Машина замедлила ход и остановилась. Больница горела в сумерках, как зажженный великаном сотовый фонарь. Поднялся шлагбаум, пропуская президентскую кавалькаду на стоянку.

— Моя очередь задать тебе вопрос. Один маленький вопрос о планах на завтра. У тебя было время поразмыслить. Кем ты хочешь быть завтра, в последний день? — продолжил джин, и его глаза стали человеческими, круглыми, как у ребенка, познающего мир. — Не ограничивай свои фантазии. Может, владельцем гарема? Или малышом в любящей семье, который не будет помнить, что у него времени только до полуночи? Или, наоборот, отцом двенадцати детей — вот ты и узнаешь в полной мере, что значит быть семейным человеком. Можно пехотинцем в день спецоперации, который ворвется с оружием в состояние врага, не опасаясь за свою жизнь? Кем ты хочешь стать завтра? У тебя есть ответ?

Охранники высыпали из передней машины и оцепили автомобиль Эдема. Но никто не спешил открывать ему дверцу — ждали сигнала от коллеги по президентскому авто. Ждать им пришлось дольше обычного.

— Есть, — ответил наконец Эдем. — В свой последний день я хочу быть самим собой.