Сон — вот о чем думала продавщица знаменитой киевской лепешки, сидя на табурете и массируя гудели от усталости ноги. Когда тебе через пятьдесят, каждая рабочая смена за прилавком становится подвигом.
Мысли о сне начинались у нее после трех часов дня, когда шел на убыль поток покупателей. Она думала, что сегодня принесет ей Морфей.
Будет ли это путешествие на райский пляж с мелким песком и прозрачной водой, а может, это окажется воспоминание о юности с людьми, которых уже давно нет рядом, или приснится сын, строящий карьеру за океаном и не звонивший ей уже месяц. Иногда продавщица замирала на мгновение у лотка с лепешкой в сладком предвкушении сна, и покупатели могли подумать, что она просто устала и позволила себе секунду покоя. Они и не подозревали о мире, которым владеет эта женщина в фартуке. Мир, в котором нет места незваным гостям. Мир, которого никто не в состоянии у нее отнять.
Продавщица сменила тапочки на туфли, сложила аккуратно фартук, смахнула крошку с вытертого стола и уже дотянулась до выключателя, как в окошко постучали.
На витрине стояла табличка «Закрыто», но стук не стихал. Такое мог позволить себе только кто-то знакомый. Поэтому продавщица открыла окошко.
— Одну лепешку, пожалуйста. У вас же остались, — человек в капюшоне почти умолял. На пару секунд он попал под полосу фонаря, и показался ей действительно знакомым. Наверное, постоянный клиент, подумала женщина.
— Я не буду греть ее, — отказать просителю она не могла, но и ждать у микроволновки тоже.
Муж кивнул и полез за кошелек.
— Не надо денег, — продавщица угостила его сосиской в тесте, а заодно и установкой: — Не ешьте такого на ночь.
Закрыла окошко, повернула табличку на место. Продолжится путь в полупустом метро, долгое ожидание автобуса, который подъедет уже без свободных мест, куриная тушенка на ужин. И только ночью, после облепихового чая и теплого душа, укрывшись к подбородку теплым одеялом и уже погрузившись в дрему, продавщица вспомнит это лицо и поймет, кого сегодня угостила, и сон, которого она так ожидала, уйдет от нее.
А Эдем держал в руках салфетку с заветной лепешкой и чувствовал, как оживают воспоминания.
Капюшон должен был спасти его от лишнего внимания, но не спас.
— Я знала одного парня, для которого эта сосиска в тесте была талисманом, — услышал он голос слева. — Когда этот парень узнал, что поступил в университет на юридический, то смог отпраздновать разве что лепкой — на другое не хватало денег.
Рядом стояла Инара, и в желтом свете фонарей, витрин и автомобильных фар казалась героиней киберпанка.
— И наверняка потом долго приходил сюда в важные моменты своей жизни, — Эдем ничуть не удивился ее внезапному появлению — это вполне улегалось в общую картину дня.
— Вы представляете, сколько людей пытаются сейчас дозвониться?
Эдем отломил ей половинку лепешки.
— Холодная, — предупредил он. — И салфетка у меня тоже одна на двоих.
— Это было смело — показать людям, что Крепкий совсем не тот, каким привык сдаваться. Что он тоже живой человек.
— Не знал, что вы смотрите телевизор.
— Вы ничего обо мне не знаете.
Они двинулись вверх по улице, мимо витрины кафе, массивных дверей, театральных афиш, здания музея, проведшего их мелодией часов, мимо телефонного автомата, о котором с появлением мессенджеров забыли даже драгдилеры и шпионы, мимо сада камней, среди экспонатов которого можно было акулы и морду шимпанзе, мимо столба, с годами превратившегося в подпорку для дерева, остановились только напротив оперного театра с подсвеченным желтым и голубым фасадом.
— Архитектор не дожил всего несколько месяцев до открытия, — Инара начертила в воздухе пальцем силуэт лиры, которую держали в лапах грифоны.
— Но умирая, он знал, что точно после себя что-то оставит. Это уже многое стоит.
Зеленый огонек светофора выпустил пешеходов на проезжую часть улицы.
— Мало кто об этом знает, но в Киев я переехал через U2, — Эдем не сразу понял, что вспоминает чужую историю.
Они повернули направо. Над входом в оперный Тарас Шевченко сосредоточенно смотрел на город из-под густых бровей, а под ним какая-то влюбленная парочка снимала видео для теток.
— Как-то студентом я ехал проселком в автобусе, у которого совершенно не было амортизации. В плеере играл U2. И я подумал: а вдруг группа приедет в Украину с одним-единственным концертом? Я представил, как ближе к финалу они вытаскивают на сцену поклонника из фан-зоны, который получил шанс спеть пару строчек вместе с Боно, и понял, что этим фанатом буду точно не я. Потому что я не решусь приехать в Киев, не смогу собрать на билет, не успею пройти в концертный зал первым и не пробьюсь к сцене. В автобусе, где со всеми талантами эквилибристики все равно с десяток раз приложишься лбом к поручню, легко представить себя неудачником. Вот тогда я и решил, что должен перебраться в Киев.
— Чтобы однажды выйти на сцену с U2?
— Скорее, чтобы не волноваться вопросом: а что будет завтра, когда U2 приедет с концертом? где тогда я буду?
Они миновали расчерченную на кирпич стену, с которой тщетно старались стереть следы граффити, прошли под кубом метро с зеленой буквой М и снова остановились — у Золотых ворот.
— И что будет завтра? — спросила Инара.
— После того как я нанес сокрушительный удар своей репутации? К тому же сделал это в канун концерта?
Много ли значит скандал дня, если ты стоишь напротив памятника с тысячелетней историей? Эдем вдруг представил сокольничего в деревянной надстройке — он ждет птицу, которая скоро вернется и расскажет хозяину о новых чудесах. Эдем повеселел.
— Я не знаю, что будет завтра, но и сегодня еще не кончилось. Значит, еще можно кое-что успеть. Вам когда-нибудь приходилось воровать машины?
— Вы с ума сошли? — спросила Инара и, увидев блеск в его глазах, поняла, что уехал. — А у вас есть линейка?
Линейки не было, но на одной из машин торчала антенна, которая помогла им открыть серый микроавтобус, владелец которого сэкономил на сигнализации, и вскоре они мчались по Броварскому проспекту.
Инара опустила окна, соединила стереосистему с телефоном, и теперь из динамиков рвалось Vertigo. Светофоры подсвечивали их путь зеленым.
— Куда мы едем? — кричала Инара.
— По третьему пассажиру! — кричал Эдем.
"The night is full of holes", — кричал Боно.
Он успел спеть о нелинейном времени, об улице Сан Дивайн, которой на самом деле не существует, о высшем законе под названием Любовь, о единственном багаже, который ты можешь забрать, пока микроавтобус наконец остановился.
Двухэтажное здание детского дома под каштанами с фасадом из голубого стекла еще не спало.
Инара выключила музыку.
— Сегодня я познакомился с мальчиком, который считает, что его день рождения кончился слишком быстро. Но он ошибается. Я скоро вернусь, — заверил Эдем и увидел в глазах Инары тот блеск, который пленил его много лет назад.
— Остаться здесь? Еще чего! Автомобиль на вечер мы уже украли, пора украсть и ребенка!
— Если вас увидят, могут узнать.
— Ха! А вас знает вся страна. И потом, как вы найдете его спальню?
Эдем заглушил двигатель, но ключей не вынимал. Инара выскочила первой и уже оценивала высоту забора.
— Вы знаете второе правило джентльменов? — спросила она. — Дама перелезает через забор первой.
— А какое первое?
— Подставляя руки даме, джентльмен смотрит в пол, а не под юбку.
Сад тонул во мраке. Спали фонари на подъездной дорожке. Детский дом еще не покрылся одеялом тишины, но и гостей не ожидал.
Инара опрокинула через ограждение туфли, а потом перебралась сама. Эдем прыгнул рядом с ней. Словно сержант отряда, отправившегося на вражеские позиции по языку, Инара кивком приказала идти за ней и исчезла среди деревьев. Только шорох опавших листьев и высохшей травы подсказывал, что она двигалась к боковой части дома.
Эдем догнал ее у бочки для полива. Укрывшись в тени, она осматривала задний вход. Пятачок у двери был залит светом.
— Если нас увидит в окно какой-нибудь мечтатель, то подумает, что мы грабители. Но придется рискнуть. Вы готовы?
Эдем кивнул, чего никто не увидел.
Один за другим они перешли к двери. Прислушались. Ни топот, ни крик. Инара снова разулась и сняла с подбора проколотый листок.
Эдем потянул дверь. Они поддались.
— В конце коридора лестница. Поднимаемся на второй этаж. Третья комната слева, — проинструктировала сержант Инара.
Эдем заглянул в отверстие. Никого. Дверь в конце коридора приоткрыта.
Он взял Инару за руку, и они на цыпочках вошли в дом.