За тебя, Родина!

Глава 33

г. Вадленкур, Франция.

19 мая 1940 года. Вечер.

Гюнтер Шольке.

Наконец-то! Разогнув онемевшую спину и отложив последнюю бумагу Гюнтер со вздохом облегчения встал из-за стола. За окном сгущались сумерки, по стеклу стекали капли дождя, начавшегося ещё днём. Всё это время, начиная с того момента как Зепп усадил его в своём кабинете и загрузил бумажной работой, Шольке не выходил из здания штаба. Приказы, ведомости, докладные и служебные записки для его подразделения… словом именно та бумажная работа которую он так не любил но был вынужден заниматься. Даже мелькнула мысль что во время вражеской атаки ему было легче… Но тут же отбросил её. Глупо так думать, особенно учитывая сколько его бойцов погибло за этот дрянный французский городишко, прикрывая задницу танкистов. Хотя потом уже они прикрыли его собственное седалище, в последний момент отбросив противника и позволив поверить что этот день у них не последний. Значит, в расчёте? Туше!

Сам Дитрих не заглядывал в свой кабинет уже несколько часов и где он пропадал, похоже, не знал даже Роске, сидевший за стеной и время от времени помогавший Гюнтеру со штабными бумагами. Кстати, вот и снова он…

— Вы закончили, Шольке? — спросил он, подойдя к столу.

— Да, только что… — кивнул Гюнтер, разминая правую кисть. И, движимый благодарностью за помощь, предложил: — Давай без чинов?

— С радостью, Гюнтер! — улыбнулся унтершарфюрер. — Ну что ж, раз ты, наконец, освободился то пойдём. Нас уже ждут.

— Куда пойдём? И кто ждёт? — удивился Шольке, застёгивая воротник плащ-палатки и надевая свой шлем.

— Узнаешь чуть позже, а сейчас времени мало! — с этими словами Роске тоже напялил на себя пилотку, которую раньше держал в руке, и вышел за дверь, вынуждая Гюнтера последовать за ним.

Дождь не унимался, лил как из ведра, образуя на выщербленном танковыми гусеницами асфальте обширные лужи. Зато влажный воздух стал пахнуть свежестью а не гарью от сгоревших домов и техники. Втянув носом запах Гюнтер плотнее закутался в свою накидку и ускорил шаг, слыша как капли стучат по стальному шлему.

…Вот и его временный штаб! На этот раз возле крыльца не маячила фигура «цепного пса» и Шольке с адъютантом Дитриха тут же забежали внутрь. Ещё несколько шагов по коридору и Роске, шедший первым, распахнул дверь в самую большую комнату в доме. Гюнтер зашёл за ним и удивлённо остановился, встреченный настоящим радостным рёвом…

Здесь были все его подчинённые, те кто прошли с ним тот невыносимо тяжёлый день 17 мая 1940 года, когда Гюнтер уже стал прощаться с жизнью, зная что им больше нечем остановить последние французские танки, окружившие церковь. Но не только они, Шольке заметил и нескольких знакомых солдат в армейской форме, подчинённых Биссинга.

Вот Бруно, без кителя и в штанах с подтяжками, уже явно выпивший, встаёт из-за большого стола держа в руке бутылку вина… Виттман и Ковальски сидят рядом склонившись друг к другу и разговаривая, но увидев своего командира тут же расплываются в улыбке… Малец Ханке тоже тут, жадно уплетает еду со стола… А вон и Майснер, пытается всех перекричать что явился Шольке…

Комната ярко залита электрическим светом, огромный стол, сооружённый из нескольких меньших, стоит в самом центре, а вокруг него десятки стульев. С которых вскакивают его солдаты, его боевые товарищи… нет, уже братья! После той мясорубки он окончательно перестал воспринимать их как всего лишь бойцов. Теперь они его семья! Если бы не эти бравые парни то Гюнтер точно не смог ничего сделать! Каждый из них внёс свой вклад в победу над врагом! Как же он хотел чтобы здесь и сейчас рядом с ним стояли те кто сражался вместе плечом к плечу но не дожил до спасения! Увы…

… — Командир, как вы? — улыбался Брайтшнайдер, стоя рядом с ним.

… — Оберштурмфюрер, наконец-то вас выпустили! Мы уже заждались! — завопил Майснер, тоже с трудом пробравшись к Гюнтеру через толпу эсэсовцев.

… — Да здравствует наш командир! — звонко закричал бевербер Ханке, весь красный и потрясая полупустой бутылкой.

Уже напился, чёртов сорванец! Ну погоди, он устроит ему утром усиленную разминку…

— Тихо!!! — внезапно во всю мочь заревел Бруно, обернувшись к солдатам. — Я хочу сказать речь!

Потребовалось полминуты чтобы все, наконец, успокоились и в ожидании посмотрели на гауптшарфюрера. За это время подмигнувший Виттман сунул Гюнтеру в руки какую-то кружку в которой почти до краёв плескался шнапс.

— Парни! Все знают почему мы все здесь сегодня собрались, верно? — спросил он, обведя всех взглядом.

Подтверждающие кивки и одобрительные возгласы послужили ему ответом.

— Но я напомню! Сегодня мы будем вспоминать тех кого уже нет с нами… Кто погиб за Германию и фюрера, зубами цепляясь за этот городок, зная что если дрогнет то не только умрёт сам но и подведёт армейцев, тех кто сейчас рвётся вперёд, добывая победу! — продолжал Бруно, вызвав удивление своими словами удивление у Шольке. — Скажу честно, в глубине души я не верил что у нас получится… Чёртовы французы лезли на нас словно паршивые лемминги, не считая потерь. Знаю, я был такой не один, многие сомневались, хоть и не говорили об этом… Но, чёрт побери, мы всё-таки сделали это!!! — взревел Брайтшнайдер под оглушительные радостные крики. — Мы надрали задницу напыщенным «лягушатникам» и показали что немецкие парни самые лучшие солдаты в мире!! Да здравствует Германия и её верные сыны, для которых не существует невозможного!!

Снова одобрительный рёв, который Гюнтер с радостью поддержал.

— Вот только есть среди нас один человек без которого бы ничего не получилось… — улыбаясь, говорил Бруно, осторожно размахивая рукой с кружкой. — Он провёл нас через половину Бельгии почти без потерь, и это при том что мы двигались, можно сказать по вражеским тылам. Это его заслуга что мы успели сюда приехать и подготовить французам горячую встречу! Именно он, не побоявшись нарушить устав, умудрился найти артиллерию, без которой мы ничего не смогли бы сделать с вражескими жестянками! И, наконец, это он все эти дни поддерживал и не давал упасть духом, даже когда эти поганые ублюдки отравили нас и заставили воевать с обосранными подштанниками!

Вся комната, включая самого Шольке, грохнула от хохота, вспоминая незабываемую ночь перед сражением когда весь город пропах удушающими выхлопами от последствий вражеской диверсии.

— Я хочу выпить за нашего командира, оберштурмфюрера Гюнтера Шольке! За того кто спас наши грязные задницы и дал возможность сейчас поднять за него кружку! — закончил Брайтшнайдер и люди снова заорали, показав что полностью с ним согласны.

…А потом все дружно выпили, шумно поздравляя Гюнтера и друг друга, хлопая по плечам. Из-за духоты в помещении многие сняли свои кители и остались в белых майках, не рискуя открыть окна на улицу в которые бешено барабанил усиливающийся дождь.

Роске, тоже не отстающий от ребят, приготовил ему место рядом с собой, поманив рукой.

— Ну, как тебе самодеятельность парней? — спросил он, наклонившись к Шольке чтобы быть услышанным в общем гаме.

— Честно? Не ожидал! — признался Гюнтер, наливая себе новую порцию шнапса. — Очень приятно понимать что все твои усилия не пропали зря и я смог спасти хотя бы их… Ты бы знал как бы я хотел сейчас увидеть тут всех тех кто был жив ещё двое суток назад! — его улыбка померкла когда он оглядывал радостных солдат СС.

Слишком много фамилий ему придётся добавить в свой «особый» блокнот после этого вечера. Сорок два человека погибли во время обороны Вадленкура, да и в госпитале скончались ещё четверо, итого сорок шесть погибших, не считая солдат Вермахта, у которых потери были ещё выше. Рота Биссинга оказалась обескровлена, потеряв убитыми и ранеными почти три четверти личного состава.

Раненых же на удивление оказалось меньше, всего чуть больше двадцати. Но это только у него, ещё двадцать семь раненых у бойцов Биссинга, в результате как боевое подразделение рота не существует. Да и сам он сейчас в госпитале, иначе тоже бы был здесь. А также Классен, Каульбах и Глауберг которые тоже получили свои метки войны в виде пуль и осколков.

— Это война, Гюнтер… — проронил Роске и залпом допил то что было у него в кружке. — Чудо что вообще выжило столько твоих ребят.

Шольке промолчал, настроение упало. Но другие эсэсовцы искренне радовались тому что остались живы и могут отметить это дело. Шутки, смех, разговоры… Обильная еда и питьё развязали языки даже самым неразговорчивым. Раскрасневшийся от алкоголя Майснер что-то убедительно рассказывал Ханке а тот слушал с горящими глазами. Виттман, Ковальски и еще пара человек тоже бурно обсуждали какую-то тему но Гюнтер из-за шума так и не понял что именно.

— Хочешь расскажу кое-какие подробности того боя? — спросил Роске, налив себе в кружку новую порцию.

Гюнтер кивнул, чувствуя как под воздействием шнапса тугая пружина напряжения, которая после боя так до конца и не ослабла начинает, наконец, это делать. Да, много парней погибло но сейчас, глядя на тех кто весело праздновал своё спасение, пришло понимание что нечего гневить Бога, требуя невозможного. Унтершарфюрер прав, война не бывает без жертв и погибших товарищей. Надо просто помнить тех кто мысленно всегда в строю и идти дальше. Профессиональный военный должен это понимать и принимать как неизбежное зло. Ведь не только ты стараешься победить с минимальными потерями, противник хочет того же самого! И к кому кокетка-судьба повернётся сиськами а к кому задницей решать будет только она сама… Некоторые самоуверенные личности самонадеянно полагают что их судьба только в их руках. Брехня для поднятия самооценки, вот и всё! Да, что-то они и могут запланировать но никогда не угадают всё наверняка. Хорошее или плохое всегда может свалиться на голову совершенно неожиданно, так что… А, к чёрту все эти высокоумные философские размышления!

— Помнишь тот французский танк который сумел подбить твою «Дору»? — усмехнувшись, поинтересовался помощник Дитриха.

Гюнтер нахмурился. Ещё бы не помнить… Опять промах, пусть и не его лично. Надо было выстрелить снова, так сказать, контрольный выстрел. Но кто знал что в горящей машине ещё был живой наводчик⁈ И он, вместо того чтобы спастись, постарается подороже продать свою французскую душонку? Да и к тому же зарядов у установки почти не осталось… Но для себя Шольке решил что если в будущем возникнет похожая ситуация то не стоит жалеть лишний заряд на вражескую машину, даже если она и выглядит небоеспособной. Иначе это может выйти боком для его людей, как уже случилось с экипажем «Ландскнехта» по пути в Вадленкур.

— Помню. И что с ним? — спросил он, пережёвывая ножку курицы. Мм… очень вкусно! Или это от приятной компании так аппетит разыгрался?

— Мы захватили нескольких пленных французов из экипажей подбитых машин… Так вот, оказалось это был танк командира французской танковой дивизии. Того самого бригадного генерала Антуана Гишара! — покачал головой Роске, принимаясь за какую-то плоскую рыбу, за которой пришлось тянуться до середины стола.

— Серьёзно? — удивился Гюнтер, проглотив вкусное и нежное мясо с поджаристой кожей. — Я думал французские генералы сидят в штабе, попивают вино и едят перепёлок со столового сервиза времён всяких Людовиков?

— Может с другими генералами так и есть… — хохотнул унтершарфюрер, активно очищая рыбье мясо от костей. — Но этот Гишар, по словам его танкистов, был настоящим полевым офицером. Как, кстати, и его заместитель. Некое подобие нашего Гудериана, только французского. И на месте наводчика той машины сидел он сам, представляешь?

— Хм… Неожиданно… — вздохнул Шольке, на этот раз решив попробовать вина а не шнапса. — Если такое дело то я даже немного горд что мы остановили такого французского «Быстроходного Гейнца». Надо бы похоронить его с почестями, как считаешь? Мне кажется он достоин. Этот Гишар сделал всё что мог чтобы выполнить приказ, не его вина что мы оказались крепче.

— Уже! — кивнул Роске, вгрызаясь в рыбу и рядом предусмотрительно положил салфетку чтобы вытирать жирные руки. — Честно говоря, там внутри всё выгорело, мало что осталось кроме… в общем, как только наш Папаша узнал об этом то позволил пленным похоронить генерала отдельно, с воинскими почестями. А за городом соорудили братскую могилу для его подчинённых, теперь местные жители каждый день носят туда цветы… Кстати, хочу спросить… — он хитро посмотрел на Гюнтера и тихо спросил: — Ты тоже не избежал общей участи своих парней и воевал с дополнительным грузом в штанах?

Вопрос был неожиданным и застал Шольке врасплох. На мгновение он почувствовал раздражение но стоило ему представить ситуацию со стороны Роске как сам чуть не засмеялся. В конце концов, тот уже всё равно знал об этой дурацкой истории так что глупо отрицать очевидное…

— Нет, Бог меня миловал… — усмехнулся он, пробуя вино на вкус. Хм, весьма недурно! Интересно, Бруно догадается запастись несколькими бутылками вина у гостеприимных французов? — Пока мои засранцы воевали друг с другом из-за удобных нужников я добывал в Седане орудия и вообще всё что только можно, используя… ну, ты сам знаешь. Ночью приехал обратно а тут настоящая суматоха… Да уж, наверное посмеялись «лягушатники» над нами, глядя как немцы бегают держась за задницы. Кстати, узнали кто именно так нам испортил желудки?

— Нет, фельджандармы взяли несколько десятков человек и допросили, но никто не признался… — вздохнул Роске, закончив с рыбой и оглядывая стол в поисках нового блюда. — Получается, либо плохо спрашивали или на самом деле не знают.

Он отпил из своего бокала и вдруг засмеялся:

— Засранцы Шольке… Это будет узнаваемо! Прославитесь не только на весь «Лейбштандарт» но и на всё СС… Гиммлер будет в восторге.

— Если узнаю что такая мысль уйдёт в люди из-за тебя, то напущу на некоего унтершарфюрера своего Бруно. Уверен, ему очень захочется поговорить с тем кто ославил не только его но и других парней… — спокойно ответил Гюнтер, с наслаждением принимаясь за настоящий немецкий айнтопф и даже не глядя на Роске. С ума сойти! Как их отрядный повар умудрился такое приготовить в этой французской дыре? Настоящий кулинар-волшебник! Ему бы шеф-поваром в «Адлоне» работать а не кормить ораву здоровяков из СС.

Тот поперхнулся и замотал головой:

— Успокойся, я пошутил! Даже и не думал об этом!

— Я тоже пошутил! — подмигнул ему Шольке, вовсю работая ложкой.

Застолье продолжалось и никто, в том числе и сам Гюнтер, не собирался его прекращать. Сейчас он и его люди отдыхали душой и телом, отлично зная что каждый следующий день может стать для них последним. «Живи одним днём!» — этот жизненный принцип разделяют многие фронтовики и Шольке, сам будучи таким, во многом поддерживал эту точку зрения.

Заглушая гомон разговаривающих над столом раздался громкий голос Стефана Ковальски, отличного офицера, единственный недостаток которого состоял в отсутствии инициативы на поле боя. Он беспрекословно и точно выполнял все приказы Гюнтера но ожидать от него какой-то самодеятельности не стоило. Настоящий дисциплинированный немец, хоть и не пруссак а вюртембержец из-под Штутгарта. В одной руке Ковальски держал кружку а в другой листок бумаги. Лицо же выражало печаль и грусть.

— Друзья! — снова повторил он, дождавшись когда все затихнут и посмотрят на него. — Сегодня мы празднуем нашу победу. И это правильно, так и должно быть! Но я хочу напомнить вам о тех наших товарищах кто не дожил до этого момента и не может теперь сидеть вместе с нами! Мы все помним их дела и поступки… И всё же я хочу чтобы сейчас в этой комнате снова зазвучали знакомые имена!..

Не сговариваясь, все начали вставать из-за стола, в том числе и Гюнтер. Смех затих и тишину разрывал лишь голос самого Ковальски:

— Обер-шутце Кристиан Майнтопф… Эсэсманн Рольф Шмидт… Роттенфюрер Вальтер Кинцель… Шарфюрер Гердт Кларсфельд…

Имена и фамилии его погибших подчинённых словно тяжёлые камни обрушивались на Шольке, заставляя стискивать зубы от душевной боли и снова испытывать стыд и вину за их гибель. Совесть, получив такую щедрую поддержку со стороны, опять начала грызть его:

«Во всём виноват именно ты, Гюнтер! Только ты и никто другой! — обвиняла она. — Как их командир ты должен был сделать всё чтобы они выжили! Это был твой долг не только перед собой но и перед их родными! Теми кто доверил тебе своих мужей, сыновей и братьев! А ты просто бросил их в топку войны, заботясь лишь о выполнении приказа, словно очередной бездушный солдафон! Что ты скажешь их родителям? Как посмотришь им в глаза? Или трусливо напишешь стандартные письма — погиб за фюрера и Рейх⁈ С теми кто выше всё понятно, ни фюрера ни генералов давно уже не удивишь гибелью германских солдат, для них политические интересы превыше всего! Но ты⁈ Если ты тоже превращаешься в того кто считает своих солдат всего лишь поленьями для костра чтобы согреть самого себя, то больше у меня к тебе вопросов не будет, потому что какой смысл говорить с циничным ублюдком которому плевать на всех кроме самого себя и карьеры? Такому тебе я могу только пожелать сдохнуть как можно скорее и болезненнее, ибо другой участи подобный человек не заслуживает! Но если ты действительно заботишься о них и хочешь вернуть домой живыми, позволить жениться на любимых и обнять старых родителей, то прежде чем отдать приказ — думай! Трижды думай! Просчитывай все варианты, старайся сделать так чтобы умирали только враги а твои парни оставались жить дальше! Не глупи, не недооценивай врага, всегда делай контрольный выстрел даже если тебе кажется что вражеский солдат мёртв! Помни самое главное — жизнь одного твоего солдата намного важнее сотни вражеских!..»

Такую вот неумолимую сущность не убеждало то что потери в бою за Вадленкур могли быть ещё выше. Она просто заботилась о моральном облике Гюнтера, пусть и в довольно своеобразном понимании. И во многом Шольке был с ней согласен. Да, действительно, возможно был какой-то другой вариант, чтобы всё обошлось для них малой кровью… Но увы, в нужное время и в нужный момент такое решение не пришло к нему в голову и всё случилось так как случилось. Теперь ничего уже не исправишь, мёртвые лежат в земле а живые радуются жизни.

А Ковальски в гробовом молчании продолжал называть десятки тех кто уже никогда не улыбнутся, не обнимут товарищей, не смогут ни на ком жениться и завести детей… не смогут уже никогда и ничего… Каждое имя и фамилия как гвозди вколачивались ему в голову, заставив закрыть глаза. Память услужливо показывала ему их лица, одновременно выдавая информацию из личных дел…

— … Штурманн Альберт Рунге… Эсэсманн Армин Зеппельт… Эсэсманн Вернер Турман… Роттенфюрер Герберт Хабек…

Замкнутый но исполнительный стрелок Рунге из-под Бремена, старший сын у стариков бауэров, будущая надежда семейного дела и наследник. Был…

Весельчак Зеппельт, один из близких товарищей Майснера, тоже механик-водитель броневика, гамбуржец, мечтал отличиться и вернуться к себе в город с кучей наград, чтобы произвести впечатление на дочку крайсляйтера, чей важный отец явно не благоволил простому эсэсовцу как ухажёру своей малышки. Наверное, тот теперь вздохнёт с облегчением и найдёт дочке более выгодную партию чем боец Гюнтера…

Турман, спокойный но смелый парень. Родом из Берлина, хоть и жил в другом конце города нежели Гюнтер. Отец — фронтовик Великой войны, сам воспитывал сына когда мать умерла во время существования проклятой Веймарской республики. Теперь ему останется лишь в одиночестве доживать свой век в пустом доме, зная что его Вернер уже никогда не вернётся домой…

Роттенфюрер Хабек, высокий и сильный солдат, командир одного из его броневиков, с какого-то городишки в Руре, стальном огнедышащем сердце Рейха. Отец погиб на производстве, мать растила его и сестру одна. Шольке знал что Герберт очень любил их и часто писал ей и сестре. Больше на письма заботливых матери и сестры уже никто не ответит…

Наконец Ковальски закончил перечислять погибших и, снова обведя всех мрачным взглядом, тихо проронил:

— Предлагаю всем выпить за то чтобы наши товарищи не скучали среди Валькирий в Валгалле… пусть они вечно пируют и охотятся среди других воинов-героев… — пожелал Стефан, а Шольке вспомнил что тот действительно верил во всякие скандинавские бредни о том будто души погибших в бою всегда попадают именно туда. Потом его лицо затвердело и он вскинул голову вверх: — Всем нашим братьям из СС…

— Хайль!!! — дружно проревели собравшиеся, даже те бойцы Вермахта кто не принадлежал к «чёрному ордену». И так же дружно осушили свои кружки.

Гюнтер не отставал от них, большими глотками опустошив свою посудину. Боль в сердце, разбуженная словами Ковальски и совестью, чуть поутихла но не ушла, вызывая дискомфорт. И поэтому надо бы добавить. Все проблемы подождут до завтра, а сегодня можно и полностью расслабиться, подумал он, наливая себе полную кружку шнапса…

…Через пару часов после начала вечеринки-поминки часть его людей, тех кто был слаб в плане выпивки, уже спала где попало. Первым сморило «сына полка» Ханке. Несколько тостов подряд, поднятых за доблестного командира Шольке, за его бравого заместителя Брайтшнайдера, за любимую и могучую Германию, которые Эрих с радостью поддержал, не оставили ему никаких шансов на продолжение банкета. И теперь бевербер привалился в угол комнаты, держа в руке свою кружку и забавно храпя. Всклокоченные волосы, помятая одежда… завтра определённо будет страдать. Что ж, здесь не место слабакам, если считаешь себя настоящим мужчиной то делай что должен и не пищи.

Та же участь постигла и ещё нескольких человек, которые смогли уйти из комнаты самостоятельно или же с помощью товарищей. Гюнтер сам видел как Юрген Шлиман, двадцатилетний пулемётчик из Аахена, едва не сшибив пару товарищей и держась за стену, неразборчиво попрощался и вывалился наружу. Его примеру постепенно последовали и другие, не захотев повторить судьбу Ханке.

Сам Шольке исправно поддерживал каждый тост и медленно пьянел, ощущая как подавленное настроение меняется к лучшему. Нет, хоть выпивка и считается на фронте злом но в некоторых случаях без неё никак. Особенно когда тебя давит груз командирской ответственности. Тому же рядовому бойцу намного легче в этом плане. Знай себе выполняй приказы и думай как бы при этом спасти свою задницу. А вот офицеру, конечно если он действительно командир а не дерьмо в фуражке, куда хуже. Чем больше узнаёшь своих солдат, их характер, привычки, тем меньше хочется относиться к ним как к оловянным солдатикам. Они превращаются из безликих парней в настоящую боевую семью, где каждому можно доверить свою спину, зная что каждый из них защитит её так же как и ты его собственную. И поэтому так больно потом терять их, писать похоронки и видеть в строю новых бойцов, понимая что и их может постигнуть судьба предшественников.

Фронтовое братство… Именно оно стало последним стимулом к борьбе тех немецких солдат что в другом 1945 году продолжали безнадёжное сопротивление против сжимающих их армий русских и Союзников. Давно уже никто не верил в те истерические лозунги из Берлина, выдаваемые колченогим коротышкой и даже фюрером. «Вундерваффе» так и не вернуло солдатам надежды на спасение, несмотря на появившиеся реактивные самолёты и «Королевские тигры»… Слишком поздно.

Сражаться за Германию? Нет, это абстрактное понятие не давало необходимых сил вновь и вновь подниматься в атаки, вынуждая противника снова останавливаться и обрушивать на осыпавшиеся траншеи сотни ракет «Катюш» или американских «Каллиоп», смотря на какой мясорубке сражался тот или иной боец.

За фюрера? То же самое. Его авторитет рухнул и отдавать за него жизнь готовы были только подростки из «фольксштурма», напичканные верой в гений фюрера так что она буквально выливалась из них. Слушать их бред о брошенных в бой последних резервах Сталина или о тысячах танков идущих на помощь пылающей столице? Верить тем кто превозносил Буссе и Венка, у которых сил хватало лишь чтобы кое-как удерживать свои собственные позиции? Дураков больше нет, они давно сдохли в боях.

За германских женщин и детей? С этим уже сложнее. Да, многие солдаты и офицеры СС и Вермахта к весне сорок пятого потеряли родных от бомбардировок или же других причин. Но вот чувством мести за них были охвачены немногие, большинство просто смирилось и ждало конца, какой бы он не был. Да и погибали такие «мстители» очень быстро, не дорожа своей жизнью.

Оставалось только то самое фронтовое братство… Когда тебе плевать на всё, только чтобы сохранить свою жизнь и жизнь друга с которым прошли десятки и сотни боёв и выжили вопреки всему. Которого знаешь как облупленного и без всяких колебаний доверишь спину. Именно ради него или них ты превозмогаешь многомесячную усталость и снова встаёшь в атаку, бежишь, стреляешь, готовый в любой момент прикрыть товарищей, зная что и они сделают то же самое для тебя. Делишь с ними последний магазин, ленту, гранаты и на всякий случай сообщаешь адрес родных… Вдруг ему или им повезёт больше чем тебе самому? И по команде опять выставляешь на бруствер «Пилу Гитлера» или тяжёлую трубу «Панцершрека», усмехаясь после очередной неудавшейся попытки противника уговорить их сдаться, не сражаться за проигранное дело фюрера и вернуться после плена домой, к семьям. И видишь что друг, также насмешливо улыбнувшись, делает то же самое… Плен? Сказки для трусливых сосунков, дрожащих за свои жизни! Американцы, англичане, русские… Какая разница? Пока рядом есть верный товарищ и хоть немного боеприпасов они будут сражаться! И плевать на всё остальное…

— Командир, пойдём на улицу? — ворвался в его мысли слегка неразборчивый голос Бруно, и Гюнтер поднял глаза. — Что-то здесь жарко. Да и хочу рассказать кое-что, а из-за громкой болтовни этих охламонов сам себя не слышу…

Брайтшнайдер, улыбаясь и держа в руке бутылку, навис над ним. Он явно был пьян но всё же контролировал себя. Гюнтер огляделся, прислушался к себе и согласился. Действительно, в комнате стало жарко от множества горячих тел а открытое окно не спасало, обдувая только тех кто сидел рядом с ним. Почему бы и нет?

Он встал и покачнулся, чувствуя знакомую реакцию тела при опьянении. Впрочем, не так всё и плохо. В ночь перед отбытием на фронт, когда он напился вместе с Лаурой, Евой и Лоттой, Гюнтер выпил гораздо больше. Да и то смог не опозориться перед Евой, не уснув в процессе любви. И сейчас направился к выходу, осторожно ставя ноги и на всякий случай держась за Бруно.

…На улице по-прежнему шёл дождь, только уже не лил сплошными струями а моросил. Воздух был по настоящему вкусный и Шольке, усевшись прямо на ступеньках вместе с Брайтшнайдером, почувствовал как кружится голова. Как хорошо…

— Командир? — и Гюнтер открыв глаза увидел как Бруно протягивает ему ту самую бутылку что держал в руке. В темноте Шольке так и не смог понять что именно в ней было но гауптшарфюрер, подмигнув, тут же пояснил: — Это французское вино. Из наших собственных запасов!

Понятно, Бруно в своём репертуаре, не упустил случая пополнить винный погреб отряда. Что ж, глупо отчитывать его за такую осмотрительность, надо просто пользоваться и благодарить. Кружек они взять не догадались и Гюнтер по-простому глотнул из горлышка. Хм… А Брайтшнайдер, похоже, знаток! Необычный но очень приятный вкус!

— Я слушаю, Бруно, о чём ты хотел мне сказать? — спросил Шольке, ощущая как язык неохотно слушается мозга. Странное ощущение… Он чувствовал себя почти трезвым но вот тело явно было пьяным. Тот же язык с некоторым трудом превращал мысли в фразы, глаза не сразу фокусировались на собеседнике, норовя закрыться. Ноги, хоть и несли тело куда нужно, но иногда ослабевали или же бросали в стороны. Видимо, особенности его организма. — Кстати, когда тебя освободили?

— Меня? Да почти сразу после вас… — пожал плечами здоровяк, также глотнув из бутылки и щёлкнув языком. — Даже не допрашивали после того как этот лейтенантский кретин приказал меня задержать. Он был так напыщен что мне сразу захотелось подрихтовать ему мерзкую рожу! Кулаки чесались, честно говоря…

— Это было бы глупо, Бруно. Учись держать себя в руках, я не всегда смогу тебе помочь… — зевнул Гюнтер, хоть и не думал пока спать.

— Да я понимаю, командир… Так вот, если хотите то я могу рассказать как было дело в самом городе, пока мы держали окраины Вадленкура… — начал Брайтшнайдер, снова предложив ему бутылку. Шольке не возражал и отхлебнул. Чудесный французский нектар мягко проник внутрь и окатил его теплом. — Виттман, Ковальски, Майснер и остальные, те кто выжил и погиб… Они сделали невозможное!

Шольке кивнул, чувствуя что язык опять может подвести его.

— Михаэль получил ваш приказ и сразу начал действовать. Он разделил все наши броневики по две машины в группу и отправил их в качестве патрулей. — Голос Бруно был тихим но легко слышим сквозь лёгкий шелест дождя и доносящийся через открытое окно шум разговоров. — Биссинг сказал что французы ворвались через южный въезд но когда они туда прибыли то вражеские броневики уже расползлись по всему городу как тараканы. Пришлось ездить наобум, каждую минуту ожидая получить очередь из-за угла. Плохо ещё то что некоторые машины, например «Малыш» Майснера, были пулемётными, то есть никак не смогли бы остановить «Панары». Но когда Михаэль предложил им остаться на месте… Они послали его к чёрту, представляете? — хохотнул заместитель, ставя рядом с собой пустую бутылку и вытаскивая из-за пазухи новую. Гюнтер только головой покачал, устав удивляться.

— Одна стычка произошла недалеко от церкви. Два наших и два француза. Сначала повезло, выскочили во фланг и Ковальски поджёг одну машину… — продолжал Бруно, с щелчком открывая пробку. Глотнул сам, зажмурил от удовольствия глаза и передал бутылку Гюнтеру. — Но второй тут же развернулся и уже наш броневик полыхал как сноп соломы. Двое парней сгорели, остальные смогли выскочить… А тут ещё эти ублюдки из подбитого «Панара» выскочили и давай в них стрелять из пистолетов. Ещё двое свалились. Тут «Гунн» и срубил недобитков. Ковальски сказал что уже попрощался с жизнью, видя как второй француз поворачивает на них башню, но тут с соседней улицы на большой скорости выехал «Малыш» и просто воткнулся в «Панар»! Майснер просто псих что решился на таран, я так ему и сказал! Но он ответил что больше никак не смог бы помочь, пушки-то у него не было… В общем, француз от удара опрокинулся на бок и загорелся. «Малыш» тоже сильно пострадал, весь передок смялся. Георг сам не помнит как выбрался наружу. Вылез, а тут наши с французами режут друг друга и бьют чем попало. Ну он тоже выхватил свой кортик и кинулся в драку. Хорошо что у нас много крепких парней, иначе бы покромсали их бешеные французы. Да, наши победили но как же мало их осталось после этого! Да ещё этот опрокинутый «Панар», про которого в пылу схватки все забыли, умудрился взорваться рядом с «Малышом». Там такой сдвоенный взрыв был что полдома разрушило и наших разбросало… В общем, полная жопа. Да и на других улицах не лучше… Виттман вообще гонялся за одним броневиком по городу потому что у того заклинило башню или орудие и он не мог стрелять. А когда Михаэль загнал его в тупик то этот француз попёр прямо на него! Там, наверное, тоже сидел такой же псих как и Майснер. Хорошо хоть опять до тарана дело не дошло, сумели его остановить всего за несколько метров до машины.

— Да, это было незабываемо… — раздался знакомый голос совсем рядом с ними.

Гюнтер обернулся и посмотрел вверх. Сзади стояли сам Михаэль Виттман и Георг Майснер, держа в руках свои кружки.

— Наливай и нам, Бруно! — усмехнулся первый, протягивая кружку. — Рассказываешь командиру как мы веселились в Вадленкуре?

— Да, считаю, это правильно! — кивнул заместитель, наливая вино. Рука гуляла и он чуть не пролил мимо. — Чёрт!

— Что могу сказать… — вздохнул Михаэль, чокаясь со всеми. — Не думал что французы смогут меня удивить но они это сделали! Не скажу за всех но те с кем мы схватились были отличные солдаты!

— Что верно то верно! — согласился Гюнтер, чувствуя что опьянение всё больше сковывает его тело. — Этот… как его?.. Гишар хорошо обучил своих парней как надо воевать по-настоящему. Если бы все французские солдаты были такими же как эти, то у нас были бы проблемы. Большие проблемы. Георг, ты сколько выпил перед тем как пошёл на таран? Одну бутылку или две?

Все рассмеялись, подначивая Майснера. Тот сперва нахмурился но потом махнул рукой:

— А что мне ещё оставалось? Пулемёт бесполезен, пришлось давить массой!

Это снова вызвало взрыв хохота.

— Давить массой? Ха-ха-ха!.. Георг, тебе бы комиком выступать, как этот паршивый америкашка Чаплин! — сотрясался от смеха Брайтшнайдер.

— Не знаю никакого Чаплина… — покачнулся Майснер, залпом выпивая вино из кружки. — Лучше давайте снова выпьем за… за что мы ещё не пили? — спросил он, опять наливая новую порцию.

— А давайте за нашего Папашу? — предложил Гюнтер, с трудом вставая на ноги и едва на навернувшись с крыльца. Хорошо что Виттман и Брайтшнайдер успели его подхватить в последний момент. Мда… Похоже, ему хватит, лучше идти спать, иначе придётся повторить судьбу Ханке…

— Согласен! За него ещё не пили! — поддержал Бруно, наливая себе до краёв. — Нашему Зеппу…

— Ура! Ура!! Ура!!! — раздалось на всю улицу.

И все разом опустошили свои кружки.

— Так, я сейчас спать, а вы как хотите! — объявил Шольке, ухватившись за перила и пытаясь сфокусироваться на плывущих лицах подчинённых. Все трое протестующе загомонили но Гюнтер повысил голос, с трудом выталкивая слова непослушным языком: — Завтра прибудет пополнение и я должен быть в форме! А с вами вообще не проснусь до обеда! Так что, парни, слушай приказ командира! Можете гулять хоть до утра но если на построении кого не окажется — пеняйте на себя! Свободны!

И не слушая ворчания Бруно, Георга и Михаэля он отправился в трудное путешествие до своей комнаты. Медленно, наощупь, по стенке, на подкашивающихся ногах… Но рухнуть спать где попало и ронять авторитет это не выход. Поэтому руки в ноги… или наоборот?.. и вперёд!

Москва.

19 мая 1940 года. Вечер.

Залесский Алексей Дмитриевич.

Вызов на встречу от таинственного типа которому монархист отправил первоначальное донесение о Саше и его невероятных сведениях он увидел на одной из центральных улиц города, куда периодически заглядывал. Знак, по которому Залесский определил новое время и место встречи с ним, обозначал нарисованную мелом звезду на боковой стене магазина. Её можно было бы принять за обычное художество непоседливых пионеров но чуть вытянутый верхний угол и цифры «1917» ясно указывали на другое определение.

Откровенно говоря Алексей уже жалел что рассказал ему о феномене Александра. Не стоило посвящать иностранных шпионов во внутрироссийские дела, это было глупо и недальновидно. Эх, знать бы об этом раньше! Увы, но тогда он думал иначе и сейчас уже не исправишь дело, информация ушла в Лондон или в Вашингтон. Осталось лишь надеяться на то что там сидят реалистичные прагматики и они не поверят в мистику. Перемещение во времени? Человек из будущего? Эй, мистер, сколько вы выпили? Или являетесь поклонником всяких фантастических книжек? Дай Бог чтобы так и было…

И сегодняшняя встреча должна была быть последней. Он окончательно убедился что сотрудничество со спецслужбами англо-американцев являлось его ошибкой. Поговорка «Враг моего врага мой друг!» не всегда верна. Бывает что каждый за себя и против всех. Так что с коммунистами ему придётся бороться самому. Сегодня связной как раз должен принести крупную сумму за полученную информацию и как только Алексей получит деньги то сообщит о прекращении контакта. Скорее всего, тот будет недоволен но это уже его проблемы, заставить Залесского он не сможет. Да, у него есть возможность в отместку «слить» «краснопузым» монархиста но толку от этого мало, истинное лицо и внешность иностранец не знает так как Алексей всегда являлся на встречи в гриме. Хотя… можно же всё сделать куда изящнее?

Сидя на скамейке в тихом дворике на западе Москвы Залесский, одетый как самый последний алкаш, ждал связного. Замызганная одежда, запах алкоголя изо рта, расслабленная поза… Никто из немногочисленных жителей соседних домов, неприязненно поглядывающих на него, не смог бы догадаться что перед ними сидит один из злейших и опаснейших врагов советской власти. Несомненно, они бы вызвали милицию чтобы прогнать его но Алексей не буянил, не орал песни, не задирал прохожих, просто медленно пил. Только в бутылке вместо водки была обычная вода, не хватало ещё для убедительности на самом деле напиться, как самый последний пролетарий.

Мужчина появился из темноты неожиданно, «чуйка» Залесского подала сигнал в последний момент, что неприятно удивило его. Ох не прост был этот иностранец, он явно профессионал не только в плане сброса нквдшного «хвоста» но и в других вещах. Тот тоже оказался одет довольно затрапезно, мятые брюки и расстёгнутая грязная рубашка придавали ему вид настоящего люмпена каких в царское время гоняли дворники метлой. Да уж, а потом такая вот пьяная чернь, подзуживаемая большевиками, взбунтовалась и начала громить дворянские особняки, пользуясь слабостью полиции…

Усилием воли Алексей отбросил поднимавшееся раздражение и чуть подвинулся, давая место. Иностранец не стал кочевряжиться и бесцеремонно уселся, протянув руку за бутылкой. Усмехнувшись, Залесский передал ему тару и стал ждать предполагаемой реакции. Связной не подвёл. Прижал горлышко бутылки к губам, глотнул… и поперхнулся.

— Вода? — удивился он, брезгливо вернув посудину монархисту.

— Вода… — подтвердил Алексей, даже не пытаясь сдержать улыбку. — Или вы думаете что я на самом деле люблю заложить за воротник?

— Заложить за воротник? — переспросил тот, мельком оглядевшись. — Интересное выражение… Но какое-то нелогичное. При чём тут воротник?

Залесский вздохнул. Временами его даже умиляла некоторая наивность иностранцев.

— Есть легенда что эта фраза родилась ещё во времена Петра Великого… — решил он немного просветить связного. — Когда император решил строить флот и искал талантливых кораблестроителей то в качестве поощрения приказал ставить им особое клеймо на шею или ключицу. Зачем? Всё дело в том что увидев у рабочего такое вот клеймо все владельцы питейных заведений обязаны были поить его бесплатно. Стоило расстегнуть воротник и щёлкнуть себя по горлу как кабатчики выставляли им выпивку, на зависть тем кто этого клейма не имел. Такая вот история… Но, уверен, вы пришли сюда не за этим, верно? Предлагаю перейти к делу.

— Согласен, не будем терять времени, ваши агенты сейчас рыщут по окрестностям, пытаясь снова найти мой след, так что… — кивнул тот, но Алексей резко его поправил:

— Они не мои! И никогда моими не будут, запомните!

— Хорошо-хорошо, я оговорился, извините! — мужчина успокоительно поднял руки. — Всё же предлагаю не откладывать суть разговора, договорились?

Теперь уже кивнул Залесский, медленно остывая.

— Что вы можете сказать нового о ситуации с этим Александром? — спросил связной именно то чего так опасался Алексей. — Честно говоря, я не понимаю причины но моё руководство почему-то требует дополнительных деталей. Неужели там кто-то поверил в этот бред? Но, раз они так хотят, я вынужден выполнять… Так что слушаю вас!

— Ничем не могу вас обрадовать… — покачал головой монархист, тщательно выбирая слова. — Этот человек сбежал и никто не знает где он находится и что с ним. И вообще, я полностью согласен с вами в том что информация которую я вам отправил выдумка самого Александра или же спланированная дезинформация со стороны НКВД, правда пока не могу понять с какими целями созданная. Думаю, вам лучше убедить своё руководство в том что не стоит ей верить. Мы живём в реальном мире и такие вот… хм, перемещения во времени абсолютно невозможны.

— Я думаю так же! — поддержал его связной, после некоторого колебания снова сделав вид будто хочет глотнуть из бутылки. — Меня просили подробно описать буквально каждое слово той информации, а также наш с вами разговор. Похоже, наверху упорно считают что какая-то часть во всей этой ерунде имеет смысл. Конечно, я высказал своё личное мнение но оно их не убедило. Что ж, если вам нечем меня порадовать то вот я, наоборот, принёс вам кое-что ценное.

С этими словами мужчина вытащил из кармана штанов небольшой свёрток, завернутый в газетную бумагу, и протянул ему. Алексей с довольной улыбкой спрятал его в свой карман.

— Сколько там? — спросил он, тоже оглядываясь вокруг. Никого подозрительного вокруг нет, «чуйка» тоже молчит.

— Достаточно! — усмехнулся тот, чуть расслабившись. — Руководство довольно вашей информацией но настаивает на любых деталях. Обещает что получите намного больше чем сейчас, если сможете привести доказательства словам Александра.

— Увы, у меня их нет! — развёл руками монархист. — Рад бы, но…

— Понимаю… — согласился с ним связной, собираясь встать со скамейки. — Что ж, если так то я, пожалуй, пойду…

— Ещё минутку, пожалуйста! — остановил его Залесский. И, дождавшись когда тот снова уселся, заговорил: — У меня возникла проблема. Есть сильное подозрение что НКВД идёт по моему следу, в связи с побегом Александра. Наверное, вы заметили увеличившееся количество их сотрудников на улицах?

Иностранец хмыкнул в ответ.

— Их трудно не заметить, рыскают как поисковые псы на охоте в Дорсете… — и тут же замолчал, поняв что проговорился.

Значит, точно англичане! Точнее, некий разведчик с туманного острова. Что ж, хоть какая-то определённость. Но нужно продолжать разговор словно он не заметил оговорки оппонента.

— Так вот, по некоторым признакам я определил что они знают про меня и усиленно ищут! — не меняя интонации сказал Залесский. — И принял решение надолго залечь на дно. Минимум полгода, пока шум не уляжется и Берия не успокоится. Поэтому больше никаких встреч с вашей стороны! Доведите это до руководства! Я сам с вами свяжусь, когда пойму что это безопасно! Надеюсь, вы меня понимаете?

Про себя же Алексей решил — эта встреча будет последней. Пусть англичане напрасно ждут когда он с ними свяжется. Не дождутся.

Мужчина кивнул, не подозревая о подвохе. Они наскоро попрощались и связной ушёл, для правдоподобия чуть покачиваясь на ходу. Залесский тоже не стал задерживаться. Аккуратно поставив пустую бутылку на землю, за неимением урн, он направился в сторону Марьиной Рощи, продолжать заниматься своим грузовиком, который стараниями его и бандитского мастера постепенно превращался в некое подобие броневика.