За тебя, Родина!

Глава 67

Дюнкерк, Франция.

28 мая 1940 года. Позднее утро.

Лейтенант армии Его Величества Юджин Питерс.

Застонав и сморщившись от боли он открыл глаза и с недоумением посмотрел на косо висевшую люстру, прикреплённую к потрескавшемуся потолку. Вокруг него слышались приглушенные шаги, тихие разговоры, неосторожное бряцанье оружия… Осторожно повернув голову лейтенант некоторое время пытался понять как он здесь оказался и лишь спустя несколько минут память смогла восстановить для него связную картину того что было раньше…

…Всё началось ещё вчера, когда он упорно сторожил трёх выживших нацистов, спрятавшихся за сгоревшим немецким танком. Пулемёт с полным магазином наготове, ничто его не отвлекает… Казалось бы, что могло пойти не так? Увы, но фортуна снова зло посмеялась над ним когда он думал что на этот раз проклятые эсэсовцы уже не выкрутятся и Юджин нашпигует их пулями.

Проснулась немецкая артиллерия и очень, мать её, «вовремя»! От первых же снарядов, упавших совсем рядом, всё здание задрожало, показывая что долго не продержится. Взрывная волна от одного из них, ударившая в окно, сильно отбросила его назад, заставив выронить верный пулемёт, который упал рядом. Но едва лейтенант, хватая ртом воздух, смог подняться и взять в руки оружие как ещё один снаряд ударил в простенок между окнами и Питерса буквально вышвырнуло через дверной проём в коридор квартиры. Повезло что с головы не слетела каска, иначе столкновение затылка со стеной обошлось бы ему гораздо серьёзнее. Всё вокруг него заволокло удушливым дымом и кирпичной пылью.

Как сквозь туман приглушенно слышались чьи-то крики, стоны. Глаза открыть получилось, но всё плыло и мозг никак не мог полностью взять тело под контроль. В голове гудело, хотелось закрыть уши и полежать спокойно, хотя подспудно мелькала мысль что этого делать сейчас точно нельзя. Правая рука слепо нащупала пыльную сталь «Bren» и неосознанно подтянула к телу, отчего на душе стало чуть легче. Заряженный пулемёт рядом, он готов к бою, надо лишь немного прийти в себя…

Его вялое тело подхватили чужие руки и куда-то понесли, отчего головокружение ещё больше усилилось. Куда они так торопятся, отстранённо думал он. Кто-то над головой приглушенно ругался смутно знакомым голосом, дом опять задрожал, совсем рядом что-то с грохотом обрушилось и его уронили на ступеньки. Питерс больно ушиб руку и застонал, но пулемёт всё равно не выпустил, так как без него чувствовал себя как голым.

— Быстрее, хватайте его!.. сейчас всё развалится… вниз, вниз, парни!.. а где остальные?.. Чёрт, неужели только они спаслись?.. Надо вернуться за теми кто остался!.. Поздно, на верхнем этаже всех размазало как… — вразнобой звучали голоса, а беспомощное тело снова заколыхалось от бесцеремонных дёрганий.

Глаза смогли нормально сфокусироваться только на улице, когда его вынесли из душного облака внутри дома. Ему плеснули в лицо водой из фляжки, смыв пыль, и только тогда Юджин смог немного сориентироваться. Вокруг непрестанно ухало, земля дрожала от работы вражеской артиллерии, жилые дома оседали от попаданий тяжёлых снарядов, свистели осколки… Самого Питерса и ещё нескольких раненых вынесли из дома где совсем недавно обосновался лейтенант, потому что там была отличная позиция для обороны моста. Их сложили прямо на тротуаре на непростреливаемой стороне, хотя в такой ситуации каждую секунду можно было поймать осколок. Но тут уж ничего не поделаешь, придётся терпеть…

Он попробовал встать но едва приподнял голову как тут же повалился обратно, кривясь от сильного приступа головокружения. Похоже, контузия, и не слабая. Тошнило, хотелось пить и спать, но надо было… Что именно? Мысли путались. Неужели временная амнезия?

Сквозь грохот взрывов и ослабленный слух в уши ворвался нарастающий рокот двигателя, и по улице на полной скорости к ним подлетел армейский «Universal» с красными крестами на бортах. Несмотря на продолжающийся артобстрел из него выпрыгнули три полевых медика и сноровисто но осторожно начали грузить пострадавших в кузов. Сначала внутри оказались несколько тяжелораненых без сознания с наскоро обработанными ранами, потом уже положили трёх легкораненых, в том числе и Питерса.

Он пытался вяло отмахиваться и объяснить что не нуждается в госпитализации но усталые и замотанные санитары пропустили его невразумительное мычание мимо ушей. Закончив погрузку и запрыгнув внутрь один из медиков приказал водителю трогаться и мотор резко кинул танкетку вперёд, вызвав болезненный стон у тех кто был в сознании. Так и не узнав что случилось с его людьми и кто из них выжил Юджин поневоле поехал в госпиталь. Но война никак не желала давать ему хоть малейшую передышку. Сильнейший удар заставил лёгкую бронированную машину буквально вздыбиться, в лицо лейтенанта обильно плеснуло красным, и под истошный крик какого-то бедолаги Питерс куда-то полетел…

…Но раз он сейчас здесь… Кстати, где именно? В госпитале?.. в общем, хватит лежать, пора вставать, тем более сквозь трещины в потолке прямо на него начала капать вода. Дождь? Посмотрел в окно и убедился что так и есть. Из-за этого внутри комнаты было прохладно и в голове значительно прояснилось. Попробовав встать Юджин удовлетворённо убедился что ему это вполне по силам. Лёгкое головокружение и шум в ушах ещё присутствовали но почти не мешали нормально себя чувствовать. Утвердившись на ногах Питерс понял что прежде чем заняться важными делами надо сперва сделать срочные. А именно — отлить и поесть. Желудок, явно недовольный тем что почти сутки в него ничего не кинули, выражал яростный протест против такого наглого попирания его законных прав. Ну а про мочевой пузырь и говорить нечего, тот грозил немедленно и прямо сейчас испортить его брюки, если хозяин снова проигнорирует его потребности. Что ж, пришлось отложить задачу найти командование и получить новую боевую задачу, а заняться тем что никак больше нельзя терпеть…

Относительно быстро решив в захламленном и нерабочем туалете первую потребность Питерс нашёл в одной из комнат чей-то недоеденный крекер с повидлом, маленькую горбушку хлеба и тут же умял всё это, даже не почувствовав раскаяния за то что сожрал чью-то еду. Искать хозяина, чтобы спросить разрешения употребить пищу, не было ни времени ни желания. На войне, как уже успел убедиться лейтенант, человеческая мораль сильно видоизменяется, если вообще умудряется выжить. Запив эту скудную еду остатками воды из фляги Юджин почувствовал как сильный голод слегка отступил. Желудок, получив немного еды, приутих но продолжал недовольно ворчать, намекая что успокоился он ненадолго. Вот теперь можно и служебными делами заняться…

Ощутив что настроение чуть поднялось Питерс спустился по выщербленной лестнице на первый этаж и пошёл искать выход, то и дело прижимаясь к стене когда мимо него проходили санитары и ходячие раненые. Оказавшись внизу, перед настежь раскрытой широкой дверью на улицу, лейтенант вспомнил что он безоружен, остановил одного из медиков и спросил где хранится оружие, с которым иногда привозят раненых. Тот, видимо, решив что Юджина выписали, махнул рукой в сторону закутка с одной единственной дверью, на которой ещё уцелела табличка «Кладовая». Добравшись до неё и никем не остановленный Питерс распахнул дверь и после короткого осмотра его лицо озарилось улыбкой. В тесной маленькой комнате, забитой старыми стульями и другими остатками мебели, персонал этого импровизированного госпиталя устроил мини-оружейную. И среди нескольких винтовок, револьверов и гранат гордо лежал его верный пулемёт!

Взяв его в руки и наскоро осмотрев Юджин почувствовал что теперь он полностью готов ко всему что может преподнести ему противник. Закинув оружие на спину он надел каску и целеустремлённо направился к выходу. Но едва лейтенант вышел под неистово хлеставший дождь как к нему подошёл какой-то юный капрал, ростом на полголовы ниже его. Насквозь промокшая форма, грязное лицо под каской, усталые глаза…

— Извините, сэр, вы не знаете где находится лейтенант Питерс? — пробубнил он, видимо, не надеясь на положительный ответ. Похоже, парень задавал этот вопрос столько раз что уже устал повторять.

Смерив его удивлённым взглядом Юджин ответил, видя как капрал уже по инерции хотел направиться дальше, внутрь жилого дома где расположился госпиталь.

— Это я, капрал. Что случилось и зачем вы меня ищете?

Через несколько секунд ступора в глазах остановившегося капрала появилась осмысленность и он, замешкавшись, попытался козырнуть. Нетерпеливо махнув рукой Питерс дал понять что не нуждается в этом и требовательно посмотрел на него.

— Сэр, у меня приказ полковника Болсома собрать всех офицеров на срочное совещание в штабе… — пояснил капрал, неожиданно чихнув. — Извините… Начиная от лейтенанта и выше. Мне сказали что вы уже должны были прийти в себя, медики доложили что у вас лёгкая контузия и вы должны были…

— Опять совещание? — кисло прервал его Юджин, у которого уже начала вырабатываться стойкая неприязнь к такого рода мероприятиям. Каждый раз когда Болсом «совещался» с ними то ситуация, по его словам, становилась всё хуже и хуже. Сначала так было в Ватандаме, потом перед тем проклятым мостом… Интересно, чем полковник их «порадует» в этот раз? — Ладно, капрал, проводите меня в штаб, а то я здесь буду блуждать до второго пришествия… Когда совещание?

— Через полчаса, сэр! — ответил тот, мельком взглянув на наручные часы. — Разрешите вопрос, господин лейтенант?

— Валяй… — кивнул Питерс, передёрнув плечами, поскольку дождевые капли то и дело умудрялись проникнуть за воротник.

— Мы… удержим город? — голос юного младшего командира чуть дрогнул. Или, возможно, лейтенанту это показалось?

Юджин искоса посмотрел на него, поправил пулемёт на плече, и… промолчал. Лгать прямо в глаза этому пареньку ему не хотелось, но и признать что уже начинается агония, тоже не дело. Если у него голова хоть чуть-чуть работает то он сам всё поймёт. А если нет… Тогда всё печально. Поймав себя на мысли что всё больше становится циником, озабоченным собственными проблемами, Питерс мысленно выругался. Раньше он бы горячо поддержал капрала, вселил бы ему уверенность в победе, поднял боевой дух… А теперь на него напало равнодушие. Проклятая война меняла его, и меняла явно не в лучшую сторону.

От этого внутри поднялась злость на самого себя и, пересилив собственное желание не говорить на эту тему, Юджин выдавил как можно более правдоподобную тёплую улыбку:

— Дюнкерк — это всего лишь маленький кусочек фронта! Даже если здесь нам надерут задницу то мы сделаем то же самое с немцами, только в другом месте! Поверь, парень, никто и никогда не смог победить нашу старую добрую Англию! Ни испанская «Великая Армада», ни карлик-корсиканец… И Гитлеру это тоже не удастся! Запомни — никто и никогда! Понял?

У того на лице тоже появилась несмелая улыбка, словно он заразился ею от Питерса. Усталые глаза оживились и даже походка капрала стала более решительной:

— Так точно, сэр! Я так и думал, просто… что-то на меня нашло… Извините, сэр, такого больше не повторится!

— Верю, капрал, охотно верю! — поддержал его Юджин, с удовлетворением чувствуя что крепнущая броня цинизма на душе чуть ослабла.

Дальнейший путь под хлещущим ливнем они проделали молча. Лейтенант крутил головой, пытаясь понять в каком районе города находится, но так и не смог сориентироваться. Явно не в порту, но и не на окраине. Где-то в центре? Скорее всего. Эх, найти бы своих парней, которые чёрт знает куда подевались! Выжил ли кто из них или все погибли возле того моста? За эти дни каждый из них стал для него верной опорой, и снова остаться одному было неуютно.

Новый штаб полковника Болсома располагался в небольшой церкви со сбитой снарядом колокольней. Одна створка деревянных дверей сорвалась с петель и лежала у входа, другая висела криво, словно тоже собираясь упасть. Лейтенант, не мешкая, прошёл внутрь и осмотрелся.

В обширном помещении церкви было промозгло. Через повреждённую крышу текла вода, отчего на полу образовалось несколько луж. Длинные, узкие скамьи для прихожан с одной стороны были придвинуты к стене, там где меньше всего капало. Видневшийся в дальнем конце алтарь и расписанные стены с иконами святых строго смотрели на тех кто нарушил их покой ради своих мирских целей. Органа не было, видимо, не по чину он этой небольшой церкви. С потолка свисали несколько небольших люстр для освещения.

Помимо самого Юджина в помещении церкви находилось всего шесть человек. Майор, два капитана, и три лейтенанта, причём из них два француза. Все ему незнакомы. И… всё⁈ Так мало? А где другие офицеры? Не может быть чтобы все остальные погибли или ранены? Впрочем, вполне реальная причина отсутствия командиров словно гибкая змея вползла в сознание, вызвав глухое раздражение и злость. Наверняка толпятся в порту или на пляжах, ждут эвакуации вместе со своими солдатами-паникёрами, превратившимися в испуганное стадо… Или вообще бросили подчинённых и действуют по принципу «каждый за себя», «спасение утопающих дело рук самих утопающих». Рука, сжимающая прохладный металл пулемёта, сжалась до предела, желваки катнулись на скулах… Трусы! Скоты! Возникло острое желание пойти на пляж и расстреливать этих «офицеров», забывших про долг и присягу ради спасения своих ничтожных и жалких жизней! Понимая что ничего сделать не может Юджин страстно пожелал чтобы никто из них не смог вернуться домой, а остался здесь, живым или мёртвым. Это будет справедливо и правильно! Англии не нужны такие «защитники»!

Усилием воли взяв себя в руки Питерс козырнул вышестоящим офицерам и с облегчением повалился на одну из скамей, выбрав место посуше. «Bren» положил рядом с собой, заботливо проследив чтобы на него тоже не капало. Остальные тихо разговаривали, курили, их лица были мрачными и угрюмыми. Один из капитанов держал руку на перевязи а французский лейтенант морщился, иногда прижимая ладонь к левому боку.

Юджин пропустил момент когда и откуда появился полковник и вскинулся лишь услышав его голос:

— Здравствуйте, господа… Рад видеть вас всех здесь а не… — не договорив Болсом дёрнул уголком рта и не стал заканчивать фразу. Заметив вскочившего со скамьи Питерса полковник чуть улыбнулся, но тут же снова стал серьёзным. Помолчал, снова обвёл всех взглядом, и утверждающе спросил:

— Вы все добровольцы, которые готовы сражаться с врагом в любых условиях, даже в таких катастрофичных как сейчас. Некоторые из вас потеряли связь со своим командованием, другие сами выразили желание оказаться в самом пекле и попросились ко мне. Я прав?

Все офицеры переглянулись друг с другом. Затем вперёд выступил британский майор и прямо посмотрел Болсому в глаза:

— Так точно, сэр. Все кто здесь находится, хотят поджарить «гансам» задницу и подать Его Величеству на ужин. Конечно, если это позволит этикет и не оскорбит венценосную особу… — оговорился он, видимо, поняв что сказал немного не подумав.

Но реакция остальных офицеров его не разочаровала. Несмотря на мрачное настроение присутствующих послышались тихие смешки и фырканье. Сам Питерс тоже не смог удержаться от улыбки, явственно представив себе короля, сидевшего за столом с вилкой в руке и растерянно смотревшего на свежепрожаренное мясо на своей тарелке… Даже Болсом позволил себе лёгкую улыбку, показав что оценил грубоватый юмор майора.

— Хоть у нас и нет короля, но мы с другом поддерживаем это желание! — на хорошем английском заявил один из французских лейтенантов, тот самый что держался за бок. — Ненавижу «бошей» и готов убивать их в любом месте, в любое время и любым способом! — браво добавил он.

— Похвальное желание, господин лейтенант, и я намерен предоставить вам эту возможность как можно быстрее! — ответил Болсом. — А теперь внимание всем! Сначала доведу обстановку, чтобы вы понимали в какой… хм… ситуации мы оказались. Как вы знаете, эвакуация идёт с большими сложностями. Немцы всеми силами пытаются её сорвать. И у них частично это получается… — угрюмо признал полковник. — Их штурмовики, не считаясь с потерями, буквально набрасываются на все корабли которые командование отправило нам в помощь. Только за последние двое суток мы потеряли восемь эсминцев, наших и французских, от германских самолётов, подводных лодок, мин и торпедных катеров. Наши лётчики делают всё что могут но надёжно прикрыть зону эвакуации всё равно не получается. Идёт борьба на истощение, кто выдохнется первым, немецкая авиация или наша. Вчера вечером мы допросили одного из сбитых германских пилотов, который выпрыгнул с парашютом над городом. По его словам потери в самолётах у наци куда больше наших, но они кидают в бой своих самых лучших ублюдков, щедро награждая званиями и премиями. И те дерутся как бешеные собаки, несмотря на наше сопротивление. Они отлично понимают что стоит на кону и готовы рисковать всем что есть. Так же как и мы!

— Наш народ тоже выслал нам помощь… Сотни самых разных судов со всех графств пришли к побережью чтобы вывозить парней домой, но кровожадные ублюдки сегодня ночью ухитрились ворваться незамеченными в их строй и потопили больше тридцати из них, прежде чем наши моряки успели прийти на помощь. Кроме солдат и офицеров погибли много рыбаков и других гражданских… Конечно, виновные в халатном несении службы будут наказаны, но мёртвых уже не вернёшь… — лицо Болсома на мгновение исказилось яростью но он совладал с собой и снова размеренно заговорил: — Теперь прошу собрать всю свою выдержку, поскольку озвучу очень неприятные новости! Первое… — отныне наш воздушный зонтик будет состоять только из истребителей, потому что боеприпасы к зенитным орудиям всех калибров из-за интенсивного ведения огня и большого расхода почти закончились! Да и самих зениток у нас становится меньше с каждым днём… — снова признал Болсом.

— Второе! Оборона наших войск в западных кварталах района Фор-Мардик рухнула. Не только из-за тяжёлых потерь, но и во многом из-за острой нехватки боеприпасов. Позиции можно было бы удерживать еще, но… нечем. Части отходят по улицам на восток, некоторые потеряли управление и обратились в беспорядочное бегство. В результате ослабленные боями но по-прежнему боеспособные немецкие танковые батальоны снова начали наступление, преследуя отступающих. К тому же к ним подошла пехота и теперь угроза нависла над районом Сен-Поль-сюр-мер и грузовой железнодорожной станцией, за которыми уже располагаются доки и порт. То же самое произошло и в районе Гранд-Сент… Немецкие танки атаковали с запада, а в это время сумевшая быстро навести переправу через взорванный мост южная группировка врага ударила по левому флангу защитников, захватив пассажирскую станцию и вокзал почти без сопротивления… — с каменным лицом продолжал полковник.

— Извините, сэр, но насколько я знаю в районе вокзала располагался почти полк нашей пехоты! — не сдержавшись, взволнованно перебил его майор. — Я сам там был вчера утром, до того как меня вызвали сюда! Как так получилось? Даже с учётом нехватки боеприпасов эти две тысячи солдат могли бы задержать противника до подхода подкреплений!.. В смысле, до приказа на отход… — поправился офицер, поняв что с подкреплениями он погорячился.

— Могли бы… Но благодаря несогласованности действий некоторых уб… высших офицеров, этого не случилось! — и видя непонимающие лица подчинённых, глухо объяснил: — Сводный полк, который должен был оборонять станцию и частью сил прикрывать район взорванного моста, был отозван по приказу командования на другой участок обороны, где произошёл прорыв противника, восточнее того места где немцы соорудили переправу. Какой-то кретин в штабе Горта решил что этот участок относительно спокоен, по сравнению с другими. Что защитники Гранд-Сента и взорванного моста без проблем продержатся до утра, раз уж раньше смогли это сделать больше суток. Приказ на передислокацию пришёл ночью, а утром на их место должна была прибыть другая сводная часть, которую в это время спешно формировали и вооружали остатками боеприпасов. Увы, но случилось так что «гансы», пользуясь темнотой и сильным ливнем, смогли быстро навести переправу, опрокинули ослабленный заслон в районе моста и, пользуясь пустыми улицами, мигом добрались до вокзала. Его гарнизон, сводная англо-французская рота, не ожидал оттуда нападения и был захвачен врасплох. В результате этой оплошности командования мы потеряли и Гранд-Сент вместе с вокзалом…

— Но, сэр, если уж они так по-дурацки отправили полк прикрытия на другой участок перед самой немецкой атакой, то почему не провели контрудар той самой сформированной частью, которая должна была сменить их? — майор снова спросил как раз тот самый вопрос ответ на который желал узнать и сам Юджин.

Неожиданно Болсом, окинув их всех каким-то ненавидящим взглядом, подвигал губами и совершенно по-простому смачно сплюнул в угол. А потом сказал то отчего не только у Питерса но, наверное, и у всех остальных засосало под ложечкой от тоскливого предчувствия новых неприятностей:

— Потому что едва её сколотили как пришёл новый срочный приказ на переброску в район Леффренкука, на восточную окраину Дюнкерка… Сегодня утром бельгийские части, занимавшие там оборону, капитулировали по приказу своего короля и открыли фронт немцам. Образовалась гигантская брешь в периметре и туда бросили последние резервы, чтобы не дать противнику ворваться прямо на пляжи, где сейчас скопилось больше ста тысяч человек только нашей армии. Леопольд III струсил и приказал своим солдатам сдаться, сукин сын… Во избежание, мать его, напрасного кровопролития! Поэтому мне некого бросить в бой против наступающих с запада нацистов кроме вас и ваших людей, джентльмены. Вы — моя последняя надежда хоть немного задержать «гансов». Теперь, когда вам ясна вся отчаянная ситуация, я снова спрошу вас… Готовы ли вы по-прежнему сражаться с врагом при таких условиях? Учтите, господа, боеспособных резервов у меня и командования больше нет! Подкреплений не будет! Боеприпасов тоже, склады вычищены до последнего паршивого патрона! И… — полковник заколебался но пересилил себя. — И приказа отступать вы тоже не получите. Потому что некуда больше отступать. Позади пролив а прорваться через обезумевшую толпу, которая сейчас готова лезть по головам друг друга, чтобы добраться до спасательных кораблей и лодок, вряд ли получится.

Все молчали, на этот раз не торопясь соглашаться на поистине самоубийственное задание. Болсом окинул их мрачным, всё понимающим взглядом, и добавил:

— Если вы всё же примете решение сражаться, то сделаете это не ради победы, потому что в данной ситуации она невозможна. Самое большее что мы сможем добиться, это на несколько часов или на день задержать врага для того чтобы ещё часть наших парней смогла вернуться домой. По сути, мы — жертва искупления, плата за их жизни. Поэтому, прежде чем ответить, подумайте очень хорошо… Сможете ли вы это сделать? Отдать свои жизни за чужие, незнакомые? И если кто-то не готов к такому то я пойму его и не буду мешать спастись самостоятельно. В конце концов, мы все люди, и у каждого есть свой предел прочности… — проворчал он, весь как-то ссутулившись и опустив голову.

— Сэр, а вы? Что собираетесь сделать лично вы? — вопрос снова задал неугомонный майор, опять опередив Питерса. Лейтенант, за всё время боёв успевший привязаться к по-отечески строгому командиру, не скрывавшего от него горькую правду, тоже очень хотел бы знать дальнейшие действия Болсома.

Полковник метнул на него взгляд исподлобья и опёрся кулаками о спинку деревянной скамьи. Его голос звучал глухо но уверенно:

— Для меня плен немыслим. Я буду сражаться с немцами до самого конца, каким бы он не был! После нашего совещания я распускаю свой штаб, беру под личное командование одну из групп прикрытия и иду на позиции вместе с вами. Всё равно мне уже некем командовать, так что штабисты пусть уходят в порт и на пляжи. Из них плохие солдаты, нужно это признать. Кто знает, может кому-то и удастся пересечь пролив… С ними я отправлю наше знамя и документы, которые не должны попасть в руки немцев. Я — профессиональный военный, британский офицер. А настоящие британские офицеры не бегут от врага, теряя честь и достоинство, забыв про воинский долг и совесть! — внезапно прорычал он, видимо, вспомнив тех беглецов-командиров которые это сделали.

Присутствующие в здании церкви замолчали, переваривая услышанное. Тишину нарушало лишь капанье воды, текущей сквозь проломы в крыше, и дыхание людей.

Внезапно один из капитанов, невысокий мужчина в потрёпанной форме, сжал зубы и заговорил, не глядя никому в глаза:

— Извините, сэр… господа, я не могу… — его голос вдруг сел от волнения но офицер справился с ним и, наконец, нашёл в себе силы обвести их взглядом. — У меня больная жена и двое маленьких детей в Гилфорде… Им нужна моя забота! Я не могу согласиться на подобное самоубийство, понимаете? Не могу! Можете меня арестовать, сэр, я всё понимаю, но…

— Вы свободны, капитан! — прервал его Болсом, глядя на офицера нечитаемым взглядом. — Передадите своих людей под моё командование и идите в порт. Возможно, вам повезёт и вы снова увидите вашу семью. Советую поторопиться, с каждым часом обстановка в порту и на пляжах ухудшается, скоро настанет настоящая паника, и вы останетесь здесь в любом случае.

Тот снова опустил глаза от стыда, неловко козырнул и быстрым шагом вышел под дождь, пропав из виду. Все переглянулись, не веря тому что стали свидетелем. У Питерса просто слов не было от такого поступка капитана. Ведь Болсом только что сказал каким должен быть настоящий британский офицер, а этот… сразу же показал противоположный пример.

— Трус! — скривился от отвращения майор. — Я хоть и не служил вместе с капитаном Бэйли лично но не могу понять как он на это решился? Это же позор! Крах всей военной карьеры! Да ему теперь руку никто не подаст!

— Я подавал наградное представление на капитана Бэйли неделю назад… — спокойно ответил Болсом. — Его подразделение сдерживало натиск немцев под Аррасом, после того как наше наступление провалилось. Благодаря ему и его людям остаткам танкистов удалось отойти в относительном порядке а не в бегстве. Тогда его батальон потерял треть личного состава убитыми и ранеными а сам он едва не погиб. Это как раз тот случай про который я говорил — у каждого человека есть свой предел. У капитана Бэйли он настал сейчас. Одно дело сражаться, зная что у тебя есть надёжный тыл, система снабжения и возможность вызова подкреплений, а другое дело добровольно согласиться на верную гибель без шансов выжить. Не каждый офицер, к сожалению, на это способен. Он выбрал семью ценой позора и, возможно, суда. Но хватит о нём! Кто следующий? — его вопрос прозвучал вроде бы обыденно но Юджина словно по голове пыльным мешком огрели.

Следующий⁈ Господи, неужели кто-то ещё сам себя унизит таким бегством с поля боя? Не может быть! Но, видя наглядный пример сбежавшего капитана, ещё совсем недавно совершившего подвиг, оказалось что любое невозможное всегда может стать возможным, как в хорошем так и в плохом смысле. Оставшиеся офицеры молчали, испытующе переглядываясь.

А потом, чувствуя как тоскливо захолонуло сердце в груди, Питерс шагнул вперёд, в центр внимания. Инстинкт самосохранения твердил ему чтобы он молчал и не открывал рот, но лейтенант неимоверным усилием воли задавил его до еле слышного шёпота:

— Сэр, среди нас больше трусов нет! Остались только настоящие офицеры! — произнёс он, проглотив тугой комок в горле. — Ставьте нам боевую задачу, мы готовы выполнить приказ!

Всё, теперь назад пути больше нет, Рубикон перейдён, корабли сожжены. Отныне его жизнь, и до этого каждый день грозившая оборваться, теперь вообще повисла на тонкой верёвочке, медленной стирающейся об острый угол. Но в то же время стало как-то спокойнее на душе. Выбор сделан, отступать некуда, а значит и нет сомнений.

Все офицеры смотрели на него. Французский лейтенант, по-прежнему потирающий бок, тепло ему улыбнулся и ободряюще кивнул головой. У майора на губах тоже появилась улыбка. Остальные присутствующие молчали но никто не протестовал или отказывался. Болсом не отрываясь глядел на него каким-то отеческим взглядом. Юджин вспомнил его слова о погибшем сыне и теперь точно убедился что в какой-то мере стал для него подобием потомка.

— Благодарю, джентльмены! — голос полковника чуть дрогнул, он сглотнул но взял себя в руки. — Я в вас не сомневался. А теперь слушайте свои приказы, господа…

Каждому офицеру на крупномасштабной карте города он показал те позиции и объекты, которые наиболее подходили для обороны. Все они вытянулись от самого пролива, спускались к югу и цепью плавно сворачивали на восток. Таким образом последняя линия обороны этой части Дюнкерка была фронтом на запад, юго-запад и юг, прикрывая порт и центр города. Поскольку городские районы Фор-Мардик и Гранд-Сент были уже потеряны и отбить их было нечем то пришлось опираться на Сен-Поль-сюр-мер, как щитом закрывавший сердце Дюнкерка.

Питерс, следя за пальцем Болсома, заметил что тот назначает им объекты для обороны на главных улицах и наиболее вероятных путях наступления немцев. Это были угловые дома на перекрёстках, откуда защитники могли простреливать подступы и нанести максимальный урон врагу. Наиболее подходящим вариантом для обороны было бы занять позиции на восточном берегу канала Мардик в парке Жакобсен, на границе районов, но увы, на это уже не было ни времени ни возможностей. Учитывая сколько времени прошло после захвата вокзала и прорыва с запада немцы наверняка были как раз где-то там. Точного местонахождения противника никто не знал, поскольку наземной разведкой не озаботились в условиях нарастающего хаоса и развала а авиация сидела на земле из-за плохой погоды.

Конечно, при такой хлипкой обороне в качестве опорных пунктов была велика вероятность что мелкие группы противника просочатся по второстепенным улицам, окружая защитников, но тут уж ничего не поделаешь. Возможность создать сплошную линию фронта была нереальной при острой нехватке боеприпасов и мотивированного личного состава с нормальным боевым духом. Оставалось лишь надеяться что «гансы» не захотят оставить у себя в тылу такие вот «занозы» и пока не разберутся с ними то вперёд большими силами не двинутся. В таком случае у парней на берегу появится чуть больше шансов на спасение.

Питерс не тешил себя иллюзиями, мысленно уже смирившись со своей судьбой. Выжить у арьергарда, прикрывающего главные силы и жертвующего собой, ничтожно мало шансов. Скорее всего он погибнет. Есть, конечно, небольшая вероятность что его возьмут в плен но поскольку сам Юджин, так же как и его командир полковник Болсом, сдаваться не собирался то это крайне сомнительно. Написать бы последнее «прости» родне но с кем отправить, учитывая что даже просто пробраться на корабль очень трудно? Ладно, чему быть того не миновать. Делай что должен и будь что будет! Иногда такая философия успокаивает…

Ему, по воле судьбы и пальца полковника Болсома, досталась позиция примерно в центре этой цепи импровизированных опорных пунктов. По его словам это был четырёхэтажный жилой дом с мансардой и аптекой на первом этаже. Выдвигаться предстояло сразу после того как Питерс примет на себя командование новой сводной группой добровольцев, неизвестно где и как собранных Болсомом. После того как все присутствующие офицеры уяснили себе задачи и были готовы действовать полковник попросил их задержаться. Он почти минуту смотрел каждому в лицо, словно пытаясь отложить их себе в память, а потом крепко пожал им руку.

— Я хочу сказать каждому из вас, господа, что вы — самые лучшие и храбрые офицеры, которыми мне довелось командовать за всю мою службу нашей короне! — сердечно проговорил Болсом, неизвестно почему крепко стискивая челюсти. — Я горжусь вами, и эти слова сказаны не для пафоса, поверьте! Знаю, что больше мы в таком составе точно не встретимся но… если на войне всё-таки бывает чудо… то пусть вы останетесь живы и тоже вернётесь домой! И передайте мои слова вашим солдатам! Это последний приказ, который вы от меня услышите… Прощайте, джентльмены!

Юджин, к своему великому удивлению, настолько расчувствовался что ощутил как защипали глаза, а язык отказывался выговаривать слова. Британскому офицеру не пристало лить слёзы как какая-то изнеженная леди, поэтому он чуть повернулся в сторону, чтобы другие не заметили его слабость. Казалось бы, они знакомы с полковником меньше двух недель, но чувствовать над собой его отеческую заботу и твёрдую командирскую волю в обстановке усиливающегося хаоса ему было очень приятно. Это придавало уверенность в себе и успокаивало. Питерс верил что нужно просто выполнять приказы Болсома на своём уровне а уж тот позаботится обо всём остальном.

Да, в Ватандаме и перед мостом удержать противника не получилось, несмотря на полученные приказы, но Юджин не особо винил себя. Он и его люди сделали всё что смогли, задержали немцев, сбили темп, нанесли им серьёзные потери. Если кто-то думал что он сможет больше… Что ж, Питерс с радостью бы посторонился и посмотрел как это получится у другого. Ну а раз того нет то и разговор бесполезен. А сейчас осталось лишь выполнить последнюю боевую задачу и… к чёрту всё!

Он повернулся обратно как раз вовремя чтобы увидеть что сделал полковник. А Болсом, сняв исцарапанную каску и надев фуражку, вытянулся по стойке «смирно» и вскинул руку к виску. Мгновением позже все присутствующие офицеры, в том числе и сам Юджин, сделали то же самое. Даже оба французских лейтенанта замешкались лишь на мгновение. Эта сцена продолжалась секунд пять, после чего полковник тихо сказал:

— Вольно, разойтись по своим подразделениям.

Опять осмотрел их, круто развернулся и вышел из церкви под дождь, на ходу снова надевая каску. Оставшись одни офицеры переглянулись и, коротко кивая друг другу, последовали его примеру, больше не произнеся ни слова. Да и зачем? Всё что нужно уже сказано, а время и немцы не ждут. Поэтому и Питерс вышел на улицу, мысленно сосредотачиваясь на боевой задаче.

…Его сводная группа или, как мысленно их назвал лейтенант «Отряд самоубийц», ждала его в полуразрушенном жилом доме в паре минут ходьбы от церкви. Крыша и последний этаж были разрушены каким-то шальным снарядом, на улицу торчали обгорелые стропила, балки и выброшенная взрывом на тротуар домашняя мебель из верхних квартир. Перед входом в дом Юджину попался на глаза коричневый плюшевый медвежонок и широкополая белая женская шляпа. Обе вещи сильно промокли под дождём и вызывали жалость к их хозяевам. Живы ли они? Или снаряд разрушил пустое жильё? Ответ был неизвестен…

Очутившись внутри он оказался в захламленном холле куда выходили двери двух квартир. Обе были открыты, оттуда доносился гул множества голосов. Сидевший возле одной из квартир на ободранном кресле английский сержант с щербатыми зубами и грязными волосами увидел его и устало поднялся на ноги:

— Господин лейтенант, сводный отряд в количестве сорока семи человек находится на отдыхе. Докладывает сержант Макговерн.

Сам вид сержанта вызвал бы у Юджина жалость, будь они в другом месте и в другое время. Мокрая и порванная форма, грязное лицо и руки, стоптанная обувь, запавшие глаза… Но сейчас Питерс и сам во многом походил на своего нового подчинённого, да и не до жалости было. Всё равно скоро придётся сдохнуть а уж наверху претензий ко внешнему виду точно не будет.

— Я лейтенант Питерс, согласно приказу полковника Болсома новый командир этого сводного отряда… — ответил он, поймав себя на том что едва не зевнул от усталости. — Отдых закончен, сержант, поднимайте людей, мы выдвигаемся на позицию. Пора немного повоевать…

— Это мы умеем, господин лейтенант… — усмехнувшись, прокомментировал Макговерн и вдруг заорал во весь голос: — Подъём, старые худые клячи, для нас привалила работка! Строимся и идём в гости к «колбасникам!»

Гул в обеих квартирах стих и через несколько секунд оттуда начали выходить солдаты его последнего боевого подразделения. Молча, без ехидных усмешек или подначиваний, личный состав кое-как уместился в холле, окружив своего нового командира. А Юджин едва удержался от того чтобы не покачать головой от удивления.

Судя по форме англичан тут было меньше половины, причём это были и пехотинцы разных частей и несколько человек в комбинезонах и с танковыми беретами. Среди них затесались два медика с полевыми сумками, на которых угадывался красный крест, покрытый грязью. Даже какой-то лётчик тут обнаружился. Видимо, сбили над городом а до кораблей не пробрался. Интересно, какого чёрта его потянуло в самоубийцы? Впрочем, какая сейчас разница?

Другая часть сводной группы состояла из французов. Их внешний вид почти полностью копировал английских солдат. Такие же грязные и усталые, форма в беспорядке. А с краю примостились пять или шесть бельгийцев, непонятно как здесь очутившихся. Вопрос на засыпку: Они знают что их король приказал армии капитулировать? Или не согласны с ним и решили воевать самостоятельно? Тоже уже без разницы. Раз находятся здесь то готовы ко всему. Питерс сейчас не в том положении чтобы смотреть дареному коню в зубы. Кто есть с теми и воевать придётся.

Что ж, людей маловато, естественно, но зато они все вызвались добровольцами и готовы воевать дальше, зная о своей очень вероятной гибели. А значит вряд ли покажут спину врагу и откроют ему путь в глубину города пока живы. Уже неплохо, учитывая настрой основной массы войск союзников в Дюнкерке. А что там с боеприпасами?

— Сержант Макговерн, доложите по вооружению отряда и наличия к нему боезапаса! — поинтересовался Юджин.

Как оказалось, всё вооружение его нового подразделения в количестве усиленного взвода лежало в тех же квартирах. Его чистили и заряжали, когда явился лейтенант.

Итак, на сорок семь человек у них было: восемнадцать английских винтовок «Lee Enfield» примерно с шестьюдесятью патронов на каждую. Французское оружие представляло собой сразу три системы винтовок: «MAS-36», «Berthier» и «Lebel». Тут с патронами оказалось получше, больше сотни на ствол. Бельгийцы пришли со своими «Mauser M24», и у них тоже было под сотню патронов на каждого.

Что касается более тяжёлого вооружения… один британский «Bren», брат-близнец того что висел у Юджина на плече, с четырьмя запасными магазинами, и французский ручник «MAC M1924\29», внешне напоминавший американский «BAR» и заряжавшийся магазином сверху, как и «Bren». У последнего, правда, в запасе было целых шесть магазинов. Увы, всего этого пулемётного боезапаса хватит на полчаса боя максимум, смотря с какой интенсивностью станут атаковать немцы.

Но тут сержант Макговерн, словно бы невзначай, сказал:

— Ещё у нас есть крупнокалиберный «Vickers.50», господин лейтенант. Хороший аппарат но тяжёлый. Да и патронов к нему всего пара неполных коробок. И таскать неудобно и бросить жалко…

Эта новость чуть приподняла настроение Питерса. Пусть патронов было мало но если удастся подстеречь немецкий гробообразный бронетранспортёр с открытым кузовом или же восьмиколёсный броневик то хватит одной очереди чтобы вывести их из строя. Надо установить его где-то на верхнем этаже с хорошим углом обстрела и успеть выстрелить весь боезапас до того момента когда немцы смогут его подавить. Потому что разбирать его под огнём и переносить на другое место та ещё морока.

— Хорошо. Солдаты, хочу вам передать слова полковника Болсома, того кто не потерял боевого духа под ударами врага и сейчас вместе с нами станет сдерживать противника столько сколько получится!.. — сказал Питерс и почти дословно передал подчинённым смысл командирских слов.

Те ответили молчанием, никак не показывая своего отношения к услышанному. Что ж, Юджин и не ждал оваций, учитывая что оратор из него никакой. Как, видимо, и глашатай. Поэтому он повысил голос и заявил:

— Сейчас все берём своё оружие и идём за мной! Наш опорный пункт в трёх кварталах отсюда, поэтому поторапливаемся! Вытираем сопли, оправляемся и вперёд! У кого есть презервативы больше одной резинки? Если есть то поделитесь с другими! Так, отставить смех!.. Доставайте из кармана и надевайте на стволы! Уточняю, на стволы винтовок а не на свои стручки! Понятно? На улице дождь, я не хочу чтобы ваше основное оружие вышло из строя! Всё, через пять минут выходим! Сержант Макговерн, проследите за выполнением приказа!

— Слушаюсь, сэр! Не беспокойтесь, мы ценим наше основное оружие! — ответил тот, безуспешно пытаясь убрать улыбку с довольного лица.

А Юджин, под сдавленные смешки новых подчинённых, пошёл на кухню перекусить, отчаянно надеясь что эти проглоты не успели съесть всё до последней крошки. Двусмысленная похабная шутка, и в то же время действенный способ защитить винтовки от попадания влаги внутрь, явно заставила солдат повеселеть, а именно к этому он и стремился, желая вывести личный состав из похоронного настроения и ожидания скорой смерти. Если уж им всем суждено сдохнуть к этому вечеру то пусть его ребята напоследок посмеются. Видит Бог, они это заслужили…