Он сидит за столом напротив меня, дрожащая развалина человека. В его руках старая фотография, краски на ней давно выцвели, края загнуты и мнутся.
Мы выпили кофе, обменялись любезностями. Я не из тех, кого соблазняет ностальгия. Для меня это ничего не значит.
"Я не думал, что ты вернешься", - говорит он.
- Но ты знаешь, почему я здесь, - говорю я. - Разве нет?
Он кивает.
"Теперь все изменилось", - говорю я. "Мы никогда не сможем вернуться назад".
Он снова кивает, на этот раз со слезами на глазах.
Я смотрю на часы. Пора, а времени мало. Я встаю, несу чашку с кофе к раковине, ополаскиваю ее в обжигающей воде. Я вытираю чашку, возвращаю ее в шкаф. Я в перчатках, но никогда нельзя быть слишком осторожным. Я возвращаюсь к столу. Мы замолкаем. Перед правдой всегда есть спокойствие.
"Будет больно?" - спрашивает он.
Я слушаю голоса мертвых, кружащиеся вокруг меня. Я бы с удовольствием задал им этот вопрос. Увы, я не могу. - Я не знаю.
"Все это так Чо-Чо-Сан, не правда ли?"
"Без ребенка", - говорю я.
"Без ребенка".
Проходит несколько мгновений. Его глаза затуманиваются. - Помнишь, как это было? - спрашивает он.
- Да. Тогда все было возможно, не так ли? Все будущее.'
Когда я думаю о тех временах, мне становится грустно. Я понимаю, как много из них ушло навсегда, затерялось в потоках памяти. Я встаю. - Ты хочешь, чтобы я подождал?
Мгновение он смотрит на стол, потом на свои руки. - Нет, - тихо говорит он.
Я беру у него фотографию, кладу в карман. У двери останавливаюсь, оборачиваюсь. Я вижу себя в зеркале в конце коридора. Это напоминает мне блестящее алое зеркало крови на полу.
Перед уходом я включаю музыку погромче. На этот раз это не Шопен, а сюита "Планеты" Хойста, часть под названием "Венера, несущая мир".
Мир.
Иногда, когда я переступаю порог в последний раз, мне кажется, что музыка возвышает момент.
Иногда бывает наоборот.