Человек-Эхо

Глава 49

Филадельфийский оркестр начал свою деятельность в 1900 году. В течение следующего столетия у него было много отличий, не последним из которых был "Philadelphia Sound", наследие, которое под руководством дирижера Юджина Орманди стало известно своей чистотой и искусным исполнением, теплой тональностью и точным хронометражем.

В оркестре также было единство художественного руководства, практически неизвестное в мире великих оркестров, всего с семью музыкальными руководителями за всю его историю. Двое мужчин, Леопольд Стоковский и Юджин Орманди, держали бразды правления с 1912 по 1980 год.

Именно по случаю ухода Орманди Филадельфийский оркестр оказался на перепутье и, возможно, в попытке модернизировать свой несколько степенный имидж, обратился к молодому зажигательному музыканту, неаполитанцу Риккардо Мути, в качестве своего нового музыкального руководителя. Смуглолицый, чрезвычайно серьезный до такой степени, что почти никогда не улыбался на сцене, Мути открыл новую эру, эру, в которой доминировал человек, чья требовательность к букве музыкального закона принесла ему прозвище – по крайней мере, в оперных театрах Италии – ло скериф, шериф.

В 1981 году, шаг, который до сих пор обсуждается в определенных кругах, оркестр потряс мир классической музыки, наняв в качестве своей главной виолончелистки девятнадцатилетнюю Кристу-Мари Шенбург – неистового вундеркинда, взявшего штурмом мир струнных инструментов. В течение года ее имя стало таким же синонимом Филадельфийского оркестра, как и имя Мути, и когда тем летом камерный оркестр гастролировал по Восточной Европе, Криста-Мари Шенбург была предметом разговоров во вселенной классической музыки.

К тому времени, когда ей исполнилось двадцать два, знатоки не сомневались, что она превзойдет в техническом мастерстве, чистом артистизме и, более того, получит всемирное признание единственную женщину, получившую международную известность благодаря игре на виолончели, трагическую Жаклин дю Пре, блестящую виолончелистку, чья карьера оборвалась в возрасте двадцати восьми лет из-за рассеянного склероза.

И в то время как Жаклин дю Пре сделала свою самую запоминающуюся запись Концерта для виолончели ми минор Элгара, Криста-Мари поставила свою подпись на сюитах Баха.

На протяжении почти десяти лет, от венского Концертхауса до роттердамского Grote Zaal, от Королевского фестивального зала в Лондоне до Эйвери Фишер-холла в Нью-Йорке, Криста-Мари Шенбург своей напряженной, страстной музыкой поднимала публику на ноги.

Холодной осенней ночью 1990 года все изменилось.

Нечто трагическое произошло в ту ночь, когда Криста-Мари вернулась домой после триумфального выступления в Музыкальной академии – бенефиса, на котором присутствовали многие представители элиты Филадельфии, сбора средств для бездомных детей Филадельфии.

Хотя подробности последних двух часов остаются неизвестными, считается, что Криста-Мари вернулась в свой дом на Честнат-Хилл примерно в 23:45 вечера, доставленная туда на машине. Несколько часов спустя, по словам ее домработницы, на кухне послышались звуки ссоры, борьбы, затем крик. Домработница вызвала полицию.

Полиция прибыла около половины третьего. Они нашли мужчину по имени Габриэль Торн – психиатра, который много лет лечил Кристу-Мари, – распростертым на кухонном полу, из ран на животе и груди у него сильно текла кровь, а на боку валялся окровавленный нож. Он был все еще жив. Они вызвали скорую помощь, которая попыталась спасти его на месте, но безуспешно. Он был объявлен мертвым через несколько минут после их прибытия. Судмедэксперт в конечном итоге постановил, что Торн истек кровью в результате множественных ножевых ранений.

Криста-Мари Шенбург больше никогда не давала публичных концертов.

Поскольку она призналась в преступлении, показательного судебного процесса не было, к большому разочарованию растущего числа судебных шоу по кабельному телевидению. Криста- Мари Шенбург была столь же загадочна, сколь и поразительно красива, и ее отношения с Торном на протяжении многих лет были поводом для сплетен и домыслов.

Последний раз Бирн видел Кристу-Мари Шенбург на ее допросе, когда она предстала перед судьей и признала свою вину в убийстве доктора Габриэля Торна.

Пока Бирн ехал на север, он думал о доме на Честнат-Хилл, о том, как люди, узнав о случившемся, рано утром следующего дня начали собираться на другой стороне улицы, принося с собой цветы, мягкие игрушки и даже ноты. Это было так, как если бы Криста-Мари была жертвой, а не преступником.

Бирн часто думал о Кристе-Мари. Дело было не только в том, что Криста-Мари Шенбург была его первым делом в качестве ведущего детектива отдела по расследованию убийств. Что-то еще в этой женщине не давало ему покоя. Ему никогда не было до конца ясно, что его в ней привлекало.

Может быть, сегодня он поймет, что это такое.