Летний лагерь свингеров

Глава 714

Профессор Йоска позвал меня к доске защищать мою работу. К тому времени я уже устал от того, что меня поджаривают перед классом. Я знал, что он собирается сделать – сделать из меня пример, но я решил, что не собираюсь подставляться для него.

Его тон был вежливо раздражающим, когда он попросил меня нарисовать мой рисунок на доске. С привычной легкостью я воссоздал свой дизайн в макро-масштабе.

— Больше никто ничего не добавил к заданию. — сказал он. — Зачем ты это сделал?

— Потому что они нужны моему дизайну.

— Я не говорил, что ты можешь добавлять элементы.

— Вы не говорили, что мы не можем. — возразил я.

Он быстро пришел в себя. — Почему вы включили большую фрамугу и пилястры вокруг дверного проема?

— Чтобы привлечь внимание к центру здания. — решительно сказал я. Затем я провел аккуратную линию от угла фронтона до соответствующего угла дверного проема в центре: линия аккуратно пересекла угол моего транца и пилястры.

— И зачем ты это сделал?

— Чтобы придать ему регулярность и симметрию. Мне также нужно было что-то, чтобы разбавить монолитное пространство фасада.

— Почему бы не использовать окно с палладианским акцентом над дверью?

— Потому что изогнутый элемент не сработал бы с такой конструкцией. — сказал я, стоя на своем. — Геометрические формы и пропорции приводят зрителя к дверному проему, который является фокусом всего фасада. Фрамуга является частью этого, наряду с классическими линиями фронтона.

— Классические линии, Мистер Хьюз?

Я кивнул. — Это рисунок золотого сечения, сэр. — Несколько непонимающих лиц смотрели на меня из класса, поэтому я отмечал точки на своем рисунке и рисовал линии между ними. Я не стал добавлять коэффициенты, но увидел, как несколько человек кивнули в знак признания.

— Но почему бы не добавить меньшую фронтонную функцию над дверным проемом? — Спросил Йоска.

—Потому что... — Сказал я, не закончив предложение, и соединил другую сторону фронтона с верхним углом двери. Затем я указал на перевернутый треугольник, образованный антаблементом и двумя соединительными линиями.

— Подсознательный треугольник отражает фронтон наверху и добавляет симметрии. — продолжал я. — Случайный наблюдатель может не заметить этого сознательно, но он есть, и они получают бессознательное ощущение... справедливости... в дизайне. В конце концов, в этом весь смысл золотого сечения в первую очередь. Я знаю, что фрамуги и пилястры не было в списке, сэр. — Заключил я. — Но, на мой взгляд, они должны быть там.

— А что это за круглые элементы на самих дверях? — спросил он с плохо скрытым весельем.

Я действительно колебался, краснея. —Рождественские венки. — сказал я наконец.

Класс захихикал.

— Довольно необычное дополнение, не правда ли? — сказал он.

Я напрягся, защищаясь. — Они также привлекают внимание зрителя к фокусу фасада. И они... — Я расправил плечи и продолжил более уверенным голосом: — Они заставляют здание казаться привлекательным.

Несколько человек засмеялись, но другие выглядели задумчивыми. Грейси Фишер даже восхищенно кивнула.

Йоска долго смотрел на меня. Прежде чем он успел что-то сказать, прозвенел звонок к концу урока. Затем он снова посмотрел на мой рисунок, изучая пропорции, которые я проиллюстрировал. Вид у него был не столько задумчивый, сколько довольный, словно он с самого начала знал, зачем я добавил фрамугу. Я вдруг понял, что он допрашивал меня вовсе не ради меня, а ради других студентов.

Когда я понял, что меня использовали как невольную пешку, я ощетинился. Но потом я внезапно задумался. Почему Йоска выбрал мой дизайн? Был ли я единственным, кто добавил золотое сечение? Был ли я единственным, кто видел необходимость симметрии, особенно с огромными входными дверями? Был...?

— Приемлемый дизайн, Мистер Хьюз. — тихо сказал профессор Йоска, а его голос почти потерялся в шуме студентов, выходящих из комнаты. — Мне показалось, что венки – приятное дополнение.

Я удивленно посмотрел на него.

— Но тебе придется придумать что-нибудь получше.

Я мог бы поклясться, что он скрывал усмешку. — Да, сэр. — ответил я.

Он протянул мне бумажный вариант моего рисунка. Он обвел несколько точек, где я допустил незначительные ошибки, но в целом, он дал мне 94 бала, и твердую «А».

Трип хлопнул меня по плечу, когда мы вместе вышли из класса. Я оцепенел от изумления, услышав слова Йоски.

— Ты возненавидишь меня за эти слова. — усмехнулся Трип, — Но я же говорил тебе, мой гордый, упрямый друг.

***

По сравнению с моими уроками архитектуры, другие были легкими. Хотя я все еще не мог понять профессора Ваджпаи, в этом не было необходимости: книга содержала все, что мне нужно было знать, и это было на английском языке. Профессор Феллер был профессором Феллером, так что я был уверен в пятерке в ее классе. А доктор Бертран был живым, энергичным учителем, который делал историю искусства веселой.

Время от времени я видел Джину, она махала мне рукой, но не более того. Даже Риган неохотно махала рукой всякий раз, когда мы встречались в коридоре. Со времени ареста Рода – а это было огромной новостью для кампуса, они с Джиной, вероятно, вели себя наилучшим образом, чтобы на них не пал зловещий взгляд закона. Это меня вполне устраивало, поскольку означало, что Джина держится подальше от неприятностей.

Кроме того, после Джины мы с Кендалл привыкли к рутине, и она была счастлива как никогда. Она преуспевала в своих занятиях (включая органическую химию и французский), и она вернулась на путь, чтобы попасть в список декана.

В общем, жизнь без Джины не была замечательной, но становилась лучше.

— У тебя были планы на вечер? — Спросила Кендалл как-то вечером после ужина.

— Мне нужно в «АА». — сказал я. — Мне нужно закончить чертежи арки ворот для профессора Ледбеттера. Это будет просто. Я просто выберу арку Сент-Луиса для своего последнего рисунка. Как трудно это может быть? Но, клянусь, Кендалл, Ээро Сааринен восстал из могилы, чтобы пытать меня.

Она рассмеялась. — Неужели все так плохо? Это просто арка.

— Это цепная дуга. — рассеянно поправил ее я. — И эту сволочь надо рисовать в перспективе. Но поскольку я знаю, что Йоска будет просматривать мое портфолио, оно должно быть идеальным. Кажется, я измотал свой французский изгиб, пытаясь сделать эту чертову вещь правильной. Я уверен, что Йоска достанет линейку и начнет ее измерять. Вероятно, он помнит ее характеристики на память. Но это же блин просто арка… — ворчливо закончил я.

Она добродушно улыбнулась. — Ну, думаю, у меня для тебя хорошие новости.

— О?

— Сегодня днем я разговаривала с отцом...

— И что?

— Он думает, что нашел для тебя машину.

Кендалл и я сказали ее семье, что моя машина стала жертвой вандализма, но мы не уточнили обстоятельства. Никто из нас не хотел, чтобы ее отец занимался расследованием, так как это заставило бы ее семью противостоять нашим отношениям с Джиной.

(Мать Кендалл определенно знала об этом, и ее отец, вероятно, знал, но раскрытие этого заставило бы их признать, что их дочь бисексуальна. И поскольку они не были готовы к этому...)

— Какая машина? — Спросил я.

— Один из парней в его внедорожном клубе продает «Тойоту».

— «Тойота»? Японская машина? Бездорожье? Ты уверена, что все правильно поняла?

— Поговори с моим отцом. — сказала она. — Но он так сказал: «Тойота».