49
Прием в саду был задуман для того, чтобы познакомить Клару с друзьями и соседями Армстронгов, многие из которых не были в Лондоне на свадьбе.
Клара сидела за туалетным столиком и делала себе прическу. Снаружи доносился оживленный говор и шум веселья. Она знала, что званый вечер уже начался, и надеялась, что сможет приноровиться к этому новому для нее обществу, которое очень отличалось от того мира, из которого она приехала. Она также тешила себя надеждой, что эти люди будут не такие, как Пруденс, с которой у Клары, похоже, вообще не было ничего общего. Тяжело вздохнув, она встала и, бросив последний взгляд на себя в зеркало, вышла из комнаты.
В саду справа от дома были расставлены в ряд круглые столы, накрытые белыми льняными скатертями, которые свешивались до самой земли. На корте чуть дальше играли в теннис пары, в то время как большинство приглашенных расположились за столами и угощались чаем и сэндвичами; прислуживали им Феннел и другие слуги.
Пруденс и Пирс сидели за центральным столом в окружении своих соседей Фоксов и других друзей.
— И как же обживается на новом месте новоиспеченная леди Армстронг? — спросила Эмили Фокс, добродушного вида женщина лет сорока, которая жила в самом ближнем из других Больших Домов в округе.
— Вполне неплохо, если судить по нелепой улыбке, которая, похоже, не сходит с ее лица, — заявила Пруденс, в лучах утреннего солнца откидываясь на спинку стула с чашкой чая в руке.
— Вы, Пирс, должно быть, все делаете правильно, раз она такая счастливая, — сказала Эмили.
Пирс закурил сигарету.
— Не могу дождаться, когда я с ней наконец познакомлюсь, — сказала Эмили, обращаясь к своему мужу Джорджу. — Я слышала, что она — настоящая красавица.
— Так и есть, — подтвердила Пруденс. — Она изысканная красавица. Да и с чего бы ей не быть ею, если она за всю свою жизнь ни одного дня не работала и даже никогда не сидела на лошади?
— Никогда не сидела на лошади! — ошеломленно охнула Эмили.
— И на охоте ни разу не была, — добавила Пруденс.
— Так чем же она, в таком случае, увлекается? — спросил Джордж.
— Она рисует. И находит сельские виды такими вдохновляющими! — громко расхохоталась Пруденс. — Шшшш, а вот и она.
Гости дружно обернулись к дому, где наверху лестницы, словно видение, стояла Клара; на ней было кремового цвета платье, доходившее ей до щиколоток и перетянутое на талии шелковой лентой, а белокурые волосы эффектно блестели на солнце.
— О, вот и ты! — сказала Пруденс, когда Клара спустилась по ступеням и по лужайке подошла к ним. — Прошу любить и жаловать — Клара, леди Армстронг.
Из толпы гостей послышался неровный хор одобрительных приветствий.
— Мы столько слышали о вас, — сказала Эмили Фокс.
— Надеюсь, хорошее? — улыбнулась Клара, глядя на Пруденс.
— О, разумеется! — ответила Эмили. — Феннел, принеси еще один стул.
Феннел выполнил распоряжение, и Клара присоединилась к гостям.
Весь день Клара провела, общаясь с гостями. Это единственное, что она умела делать хорошо. С момента своего появления в саду она очаровательно улыбалась направо и налево. Люди были с ней доброжелательны и вежливы, она чувствовала, что ей тут рады, но все-таки опасалась, что у нее слишком мало общего с ними. К тому же она ощущала вскипающее негодование по отношению к себе со стороны многочисленных молодых женщин, и по тому, как они соперничали за то, чтобы привлечь внимание Пирса, догадывалась, что они расстроены тем, что он женился на Кларе.
— А вы поедете на регату, которая состоится на следующей неделе, Клара? — спросила миссис Фокс.
— Я не уверена… — Клара вопросительно взглянула на Пирса, но каких-то подсказок с его стороны не последовало. — Я, конечно, хотела бы, если только…
Она запнулась, поскольку в этот момент к переднему крыльцу, ревя мотором и постоянно сигналя, подкатил автомобиль.
— Джонни Сеймор вернулся из Дублина, — неодобрительно вздохнув, проворчала Пруденс.
Кларе было любопытно увидеть опоздавших, и поэтому она торопливо поднялась на террасу, где припарковался автомобиль. Как раз в этот момент из машины, причем из-за руля, выходила эффектная блондинка в шелковом коктейльном платье, в то время как с пассажирского сиденья вставал симпатичный мужчина в костюме для тенниса — белых фланелевых брюках и белой рубашке с короткими рукавами. Клара сразу заметила, что оба они сильно пьяны.
Клара спустилась обратно по ступенькам, чтобы позвать Феннела, который бы разобрался с этой ситуацией.
Пара неровной походкой прошла по лестнице и дальше через террасу в сад, где мужчина успел сделать всего несколько шагов, после чего упал плашмя на землю и распластался на траве; все ахнули.
— Джонни! — заверещала блондинка, а на помощь к ее спутнику уже спешил Феннел; он попытался поставить его на ноги.
— Он пьян! — констатировала Пруденс. — Это, пожалуй, уж слишком. Он считает, что ему все позволено и все сойдет с рук.
Когда Джонни опять оказался на ногах, он разразился громогласным хохотом. Девушка, приехавшая с ним, тоже засмеялась. Они упали в объятия друг к другу и начали целоваться.
— Интересно, что это с ним за новая подруга? — сказала Пруденс.
— Ну, думаю, она надолго не задержится. Впрочем, как и все остальные, — заметил кто-то.
— А кто он, собственно, такой? — спросила Клара, следившая за всем этим спектаклем круглыми от удивления глазами.
— Джонни Сеймор, художник и наш сосед, — ответил Пирс.
Клара уже начала понимать, что под словом «сосед» имеется в виду еще один Большой Дом, который может находиться за многие мили отсюда.
— Сейморы обосновались здесь так же давно, как и Армстронги, — добавила Пруденс. — Живут они в Сеймор-холле. Это была очень уважаемая семья и в свое время очень зажиточная. Не знаю, откуда взялся этот Джонни, который унаследовал дом и все остальное, что можно было унаследовать, за исключением приличных манер.
— Большую часть своего времени он проводит в Дублине, — сказала миссис Фокс.
— В этом смысле нам повезло, — заметила Пруденс. — Потому что, когда он оказывается в наших краях, Сеймор-холл заполняется фениями[12] и богемой. Если бы я рассказала, что они там вытворяют, это вогнало бы тебя в краску.
— Всем привет! — громко сказал Джонни, подходя к их столику в обнимку с блондинкой.
В ответ послушалось разрозненное «Добрый день, Джонни!», сопровождаемое фальшивыми улыбками.
— Когда ты вернулся из Дублина, Джонни? — спросила у него Пруденс.
— На прошлой неделе, — ответил тот, ухмыляясь в сторону своей белокурой спутницы.
— Мы всю дорогу ехали на машине, — с гордостью заявила блондинка.
— В Лонгфорде нас остановила полиция, потому что… Дороти, повтори-ка еще разок, в чем они нас обвинили? — сказал Джонни.
— В том, что мы ехали без должной осторожности и нанесли урон домашним животным — гусям! — заявила Дороти с вызывающим выражением набедокурившей школьницы на лице.
— Может, чаю, Джонни? — спросила Пруденс, приподнимая чайник.
— Нет, спасибо. — Он обернулся к Феннелу. — Я бы предпочел бутылочку того замечательного джина, которую Пейшенс прячет у себя в кладовке, Феннел.
— Меня зовут Пруденс! — обиженно воскликнула Пруденс.
— Ну да, очень благоразумно[13] с твоей стороны держать ее там. Пойдем, Дорс, сыграем партейку в теннис.
С этими словами Джонни взял под руку Дороти и направился вместе с ней в сторону теннисной площадки.
— Феннел, принеси нам джин прямо на корт! — уже уходя, крикнул Джонни через плечо.
— Он все не меняется, — заметила миссис Фокс, наблюдая, как молодая пара пытается играть в теннис; впрочем, они больше смеялись и падали, чем серьезно предавались игре.
— Вы только посмотрите, как она гоняет по корту на таких каблуках! — сказала Пруденс, когда Дороти в очередной раз устремилась за мячом.
Весь остаток дня Кларе было непросто оторваться от беспрерывных выходок Джонни и Дороти, но все же ей удалось сосредоточиться, когда за их столом разговор зашел о самоуправлении Ирландии.
— Все было бы решено и в Дублине уже давно посадили бы свой парламент, если бы люди из Ольстера не сопротивлялись этому, — сказал Джордж Фокс.
— А я надеюсь, что они не перестанут протестовать и это вообще никогда не произойдет, — заявила Пруденс. — Я хочу сказать, что народ у нас и так достаточно ужасный — можно только вообразить, что будет, если ему дать свой парламент. Знаете, я еще помню, что в детстве, когда мы с папой ездили в город, люди кланялись нам, когда мы проходили мимо. Сейчас этого нет и в помине. Они утратили всякое уважение.
— Но если в Дублине будет свой парламент, это сделает страну сильной, — сказала Клара, — как это было раньше, во времена самоуправления. И это было бы очень хорошо для таких людей, как ты.
Все дружно с удивлением воззрились на Клару.
— Это было тогда, когда крестьяне знали свое место, а самые лучшие из них были допущены к управлению страной. А теперь они все захватывают сами! — возмутилась Пруденс. — Им принадлежат все магазины в городе и весь бизнес. А после смерти старого мистера Бромптона мы вообще были вынуждены нанять адвоката-католика.
— И кого же вы взяли? — поинтересовалась миссис Фокс.
— Конуэя. Он, конечно, очень хорош, но его предки, полагаю, еще поколение назад пахали на полях.
Внезапно за столом возник Джонни Сеймор.
— Поскольку вы не можете остановить то, что должно произойти, вам останется только принять неминуемое, — сказал он.
— Так вы приверженец самоуправления, Джонни? — спросила миссис Фокс.
— Я приверженец того, что остановить нельзя, а в данном случае это гомруль.
Так же неожиданно рядом появилась Дороти:
— Милый, а нам не пора домой?
— Да, думаю, пора. Утром мы встали рано. Ездили в суд по поводу беспечной езды с наездом на гусей! — рассмеялся он. — Пойдем, Дорс! — Он обнял ее одной рукой, и они направились в сторону своей машины.
— Он знаком с таким количеством разных «подрывных элементов», что меня лично такие его политические воззрения не удивляют, — заявила Пруденс.
Остаток вечера прошел за добродушным подшучиванием и непринужденной беседой. Однако Клару не покидало ощущение, что весь прием, за исключением, разве что, появления Джонни Сеймора, был каким-то выхолощенным и разительно отличался от блестящих собраний высшего общества, к которым она привыкла в Лондоне.
Уже ночью, когда все закончилось, Клара в их спальне выглянула в окно в поисках мужа, которого до сих пор не было. Она заметила его идущим со стороны сада с одной молодой дамой, бывшей среди гостей. Они прошли через передний двор и направились к машине. Там Пирс остановился; в одной руке у него была сигарета, а другую он держал в кармане брюк, пока девушка радостно щебетала и все время хихикала, касаясь пальцами груди Пирса. Наконец она умолкла, села в машину и, послав ему на прощанье воздушный поцелуй, уехала.
Когда Пирс вошел в комнату, Клара расчесывала волосы.
— Где ты был? — беспечным тоном спросила она.
— Просто пошел пройтись.
— Один?
— Нет, с одной девушкой из числа гостей, — ответил он. — Клара, учти на будущее: весьма нежелательно, чтобы ты высказывала свое мнение насчет политики.
— Я даже не высказывала мнение. Я лишь задавала кое-какие вопросы.
— Хорошо, но в будущем, думаю, было бы лучше, если бы ты воздержалась от политических тем вообще. Это не твоя роль.
— Но если начнется война между северянами и южанами, вот тогда это будет уже и мое дело! — с чувством заявила Клара.
— Нет, войны не будет. И тебя это никак не коснется.
— Пирс, я безупречно провела целый вечер в качестве хозяйки приема. Очаровывала твоих соседей и друзей, а ты мне ставишь в упрек, что я высказала опасения по поводу политического положения в стране?
— Пожалуй, пойду еще пройдусь. — Он повернулся к двери.
— Поздно ночью? — бросила ему вслед Клара.
— Мне нужно подышать свежим воздухом, — сказал Пирс и вышел из комнаты.
А Клара осталась сидеть, уставившись на свое отражение в зеркале над туалетным столиком.