Семейные тайны Армстронгов

63

—Доброе утро, Питтанс! — бодро заявил Джонни, проходя мимо Пруденс в холле на следующее утро.

— Пруденс! — рявкнула она в ответ.

— Да, конечно, очень мудро с вашей стороны в военное-то время[19], — ухмыляясь отозвался Джонни.

Обиженная Пруденс в бешенстве умчалась прочь.

Джонни расхохотался.

— Не стоит вам ее дразнить, — попыталась урезонить его Клара, спустившаяся по лестнице, чтобы встретить его.

— Почему? Ее необходимо поддразнивать. Она всю свою жизнь выходит сухой из воды.

— Вы несправедливы к ней. Пруденс и мой муж в детстве столкнулись с большими жизненными невзгодами. И если сейчас они оба такие, какие есть, то на это есть свои причины.

— Они оба? — с любопытством уточнил Джонни.

Клара отвела глаза в сторону, поняв, что сказала лишнее и что Пирс не хотел бы, чтобы она об этом кому-то говорила.

— И этот наряд вы выбрали для своего портрета? — спросил Джонни, критически оглядывая ее с ног до головы. Было совершенно очевидно, что простая темно-серая юбка и белая блуза не впечатлили его.

— О нет, нет… Я сейчас пойду переоденусь. Просто сначала я хотела дождаться вашего приезда.

Джонни прошел в зал для танцев, тогда как Клара вернулась в свою комнату, чтобы переодеться.

Она провела много времени, обдумывая, что ей надеть, и в конце концов остановилась на шикарном, украшенном драгоценными камнями вечернем платье с поясом. Все ее предшественницы на портретах были одеты роскошно, и она хотела выглядеть в таком же стиле. Надев платье, она с удовлетворением отметила, что оно ей впору — ее новая диета определенно давала результат. Спустившись по лестнице в бальный зал, она застала Джонни за установкой громадного мольберта. Едва он взглянул на нее, челюсть у него отвисла.

— Все в порядке? — спросила она, прекрасно зная, что выглядит замечательно.

— Нет! Это кошмар!

— Что? — переспросила она, не веря своим ушам и растерянно оглядывая свой наряд.

— Все чересчур, Клара! Слишком много всего!

Ее глаза округлились от удивления. Подойдя к ней, он схватил ее за руку и быстро потащил за собой в холл, а затем вверх по лестнице.

На верхней ступеньке он спросил:

— Где находится ваша комната?

— Она там, самая последняя, — сказала она и кивнула в сторону коридора.

Он решительно подошел к двери, распахнул ее и ввел Клару в спальню.

— Возможно, мне нужно позвать горничную? — быстро предложила она, чувствуя себя неловко в своей спальне наедине с мужчиной.

— В этом нет необходимости. Я сам могу одеть вас. — Тут он остановился и ухмыльнулся. — Не беспокойтесь, я вас не изнасилую. Где вы держите свои платья? — Не дождавшись ответа, он открыл первую попавшуюся дверь и тут же закрыл ее, выяснив, что там находится ванная комната. Второй оказалась гардеробная, и он, быстро шагнув внутрь, принялся перебирать ее платья.

— Что вы делаете? — резко спросила Клара, заходя за ним вслед.

— Ищу что-нибудь такое, что сделало бы вас похожей на человека, а не на манекен.

Он начал снимать платья с вешалок, бросая отвергнутые варианты прямо на пол.

— Нет… нет… нет… ужасно! — приговаривал он, роняя платья одно за другим.

Наблюдая за ним, она постепенно начала злиться.

— Вы задаете много лишней работы моей горничной, которой придется все это развешивать по местам, — громко заявила она.

— Подброшу вам одну свежую мысль: почему бы вам самой не развесить их? Появилось бы хоть какое-то занятие!

Некоторое время она еще продолжала следить за ним, но потом терпение ее кончилось и она, решительно подойдя к нему, крикнула:

— Прекратите! Пожалуйста! Для вас это, может быть, всего лишь часть реквизита к портрету, но это мои вещи, причем дорогие вещи…

— Само собой!

— А вы так обращаетесь с ними!

Внезапно он уставился на нее и вдруг воскликнул:

— Да! Вот он! Тот самый взгляд, который мне нужен! Какой вызов в глазах! И лицо дышит жизнью. Мне не нужно, чтобы вы позировали мне, словно фарфоровая кукла в идеальном платье. Я хочу видеть перед собой живого человека!

Пристально глядя на него, она тяжело дышала от гнева.

Он взял с вешалки простое серебристо-серое шелковое платье и протянул его ей.

— Вот, это подойдет. Наденьте его и спускайтесь, после чего мы сможем начать работать. И не вздумайте долго прихорашиваться и чистить перышки! У вас пять минут! — Затем он наклонился к ней и прошептал: — И еще не растеряйте это выражение на вашем лице.

С этими словами он вышел, оставив ее стоять с платьем в руках.

Джонни рисовал Клару в бальном зале, когда дверь неожиданно распахнулась и вошла Пруденс. Твердым шагом она прошла по паркету и остановилась прямо напротив Джонни.

— Чем обязан? — спросил он, смущенно мотая головой.

Она вынула руку, которую прятала за спиной, и протянула ему белое перо.

— Это мне? — спросил он, удивленно поднимая брови.

— Да.

Джонни протянул руку и взял перо.

— Вы слишком добры. Я обязательно суну его в свою подушку к его собратьям.

Она направилась к выходу, но уже перед дверью остановилась и окинула взглядом их обоих.

— Дети играют в свои игры, в то время как мужчины умирают.

Джонни кивнул ей.

— Сильно сказано. Можно мне в ответ тоже сказать вам что-нибудь основательное?

— Безусловно.

— Тогда заткнитесь!

Пруденс с силой захлопнула за собой дверь.

— Подозреваю, что на фронте немцы боялись бы ее намного больше, чем меня. Может, она отправится туда вместо меня? Она всегда такая агрессивная?

— Да.

— И как вам удается уживаться с ней под одной крышей?

— Я стараюсь.

Джонни отбросил перо в сторону и продолжил рисовать.

Клара с любопытством смотрела на него.

— А вас это не волнует? В смысле, что вам вручили белое перо? Это ведь означает, что она назвала вас трусом?

— Не волнует нисколечко. Плевать я хотел. Война — пустая трата времени, она совершенно бессмысленна. Если кто-то хочет сложить голову где-то в грязи на чужбине, это его проблемы. Я этого делать не стану.

Клара почувствовала, что снова начинает злиться.

— Вы не можете называть войну бессмысленной, Джонни. Там сражается мой муж. И очень многие из моих друзей.

Джонни замер и пристально посмотрел на нее.

— Вот! Сохраните это выражение на лице!

Эти слова рассердили ее еще больше.

— Вы не смеете говорить мне что попало, лишь бы спровоцировать меня и правильно нарисовать эту вашу чертову картину!

— О, так это уже моя чертова картина? — рассмеялся он. — До сих пор я думал, что это ваша чертова картина. Как бы там ни было, но я говорю это не для того, чтобы добиться от вас определенной реакции. Я на самом деле не верю в эту войну.

— Но почему?

— А почему она ведется?

— Потому что немцы захватили Бельгию…

— Нет, это уже следствие войны, а не ее причина. — Голос его вдруг стал скучным. — С моей точки зрения, войны связаны с хвастовством, с желанием людей постучать себя кулаком в грудь. Так было раньше, так оно есть и сейчас. Никто не ожидал, что дело зайдет в тупик и обернется такой бойней, и думаю, что никто уже толком не помнит, с чего там все началось. Так что — нет, я ни на йоту не согласен с войной. — И он продолжил рисовать.

— Я думаю, что вы ведете себя крайне неуважительно — говорите такие вещи в доме офицера, который воюет на фронте.

— Я вообще никогда не демонстрировал большого уважения ни к чему, так что не буду делать этого и впредь. А теперь помолчите немного — мне нужно сконцентрироваться.

От такой наглости у Клары в буквальном смысле отвисла челюсть, и она уже хотела отругать его, но, взглянув на его лицо, увидела такое напряжение и сосредоточенность на работе, что тут же осеклась.