Живой Журнал. Публикации 2009

История про Павла Фокина

Это, собственно, разговор разговор с Павлом Фокиным в ноябре 2008.

Павел Евгеньевич Фокин, заместитель директора Государственного Литературного музея. Закончил филологический факультет Калининградского государственного университета (1988) Автор свыше 100 научных публикаций по истории русской литературы, в том числе о Достоевском (более 50), Пушкине, Розанове, Цветаевой, Солженицыне. Автор-составитель только что вышедшей антологии "Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков" (В 3 т. СПб.: Амфора, 2007–2008. Совместно с С.П. Князевой) и серии книг "Без глянца" ("Пушкин", "Достоевский", "Ахматова" и др.).

— Скажите, что для вас "вересаевский стиль" в биографическом описании? Вообще — "вересаевский" ли он? Есть тут традиция или традиция идёт от какого-то иного опыта?

— Жанр научных биографий, не только основанных на документах, но и включающих эти документы в текст повествования, был разработан в русской филологии, шедшей здесь вслед за исторической наукой, в XIX веке, и, конечно, был сориентирован на западные, в первую очередь, немецкие образцы. Достаточно вспомнить обстоятельные труды П.В. Анненкова ("Материалы для биографии А.С. Пушкина", 1855), П.А. Кулиша ("Опыт биографии Н.В. Гоголя", 1854–1856), Я К. Грота ("Биография Державина", 1882), П.А. Висковатова ("Жизнь и творчество М.Ю. Лермонтова", 1892), В.И. Шенрока ("Материалы для биографии Гоголя" в 4 т. 1892–1897) и др.

Вересаев модернизировал жанр научной биографии, превратив его в своеобразное документальное повествование, впрочем, сохранив принцип последовательного, хронологического изложения событий. Он отказался от роли биографа, пересказывающего и интерпретирующего источники, предоставив читателям самим обо всём узнавать "из первых уст". Но главное, что сделал Вересаев, это даже не то, что он выстроил текст в форме монтажа цитат (кстати, не только из документов и воспоминаний современников, но и из трудов первых биографов, того же Анненкова или Кулиша), а в том акценте, который он им придал, или, проще говоря, в названии этих биографий — "Пушкин в жизни", "Гоголь в жизни". И здесь уже мы видим прямое влияние культуры Серебряного века с её интересом к интимной жизни личности, к тем нюансам и тонкостям человеческого поведения, к тем складкам биографии, которые выявляют сложность и драматизм повседневного существования. Эффект был замечательным: в течение первых нескольких лет книга о Пушкине выдержала 5 или 6 изданий.

Тогда же, вслед за Вересаевым, вышла целая серия аналогичных книг о русских классиках — Лермонтове (П. Щёголева), Гоголе (В. Гиппиуса), Тургеневе (А. Островского), Достоевском (Н. Громовой), Толстом (Н. Апостолова) и др. Все они построены в форме документальной хроники и соответствуют запросам и интересам своего времени. В 1999–2001 гг. они были переизданы издательством "Аграф" в серии "Литературная мастерская".

Но времена меняются, и сегодня у биографических книг совсем иной читатель, живущий в ином информационном пространстве и располагающий уникальными возможностями и ресурсами (я имею ввиду не только пресловутый Интернет, но и тот колоссальный научный опыт, который наработан предыдущими поколениями исследователей и который зафиксирован в многочисленных публикациях, освоен и осмыслен научно-популярными теле — и радиопрограммами, документальным и художественным кинематографом, разного рода учебными и справочными изданиями). Нужна не только история сама по себе, но и противостоящий этой истории характер.

Книги, выходящие в серии "Без глянца", это скорее документальные романы особого типа, нежели традиционные жизнеописания великих людей, своеобразные литературные портреты, цель которых показать личность избранного писателя с разных точек зрения: не только в плане многообразия свидетельств о ней, но и плане многообразия ракурсов изображения. В этих книгах отсутствует линейность изображения, композиция их скорее носит характер концентрических кругов, разного диаметра и охвата, но идущих от одного центра — личности, которая показана и в её индивидуальном своеобразии, с особенностями внешнего облика, характера, поведения, и в плане её отношений с миром — с семьёй, с родителями и детьми, с любимыми и друзьями, и, конечно же, в отношении с социумом — в обстоятельствах биографии и судьбы. Читатель видит героя как бы сквозь разную оптику: и в максимальном приближении, и на фоне исторического пейзажа. Рассматривая, сопоставляя, думая и сопереживая, читатель, надеюсь, становится в некотором роде мои соавтором, во всяком случае, в книгах серии "Без глянца" ему отводится самая активная роль.

При этом для меня принципиально важно то, что речь идёт об исключительных личностях, о великих художниках, и для меня как составителя книг совершенно недопустимо какое-либо амикошонство с ними, тем более стремлении разоблачить (в прямо и переносном смысле слова), снизить облик этих людей: они и в быту, и в самых своих слабостях остаются людьми исключительными. Они вроде бы такие же люди, как и мы, смертные, но — нет! Ведь они наделены Даром, и он не только даёт им силы, но и мучает. Даже повседневная жизнь художника обладает избыточным драматизмом, и мне хотелось бы, чтобы читатели это почувствовали.

— Вы только что выпустили последний том трёхтомника о Серебряном веке. Интересно, что персонажи трёхтомника не собственно литераторы, а совершенно различные люди. Каким критерием вы руководствовались в отборе персоналий? И ещё: что делать с разнородной информацией, часто недостоверной? Мемуаристы приукрашивают (или очерняют) чью-то жизнь, все врут как очевидцы…

— Говоря о книге "Серебряный век…", которая была подготовлена мною в соавторстве с моей коллегой Светланой Петровной Князевой, хотел бы два слова сказать об истории возникновения замысла. Он напрямую связан с жизнью Государственного Литературного музея, сотрудниками которого мы являемся. В 1998 году Литературный музей начал работу по созданию экспозиции "Музея литературы Серебряного века", которая и открылась через год в "Доме В.Я. Брюсова" на Проспекте Мира, 30, в Москве. Музейная экспозиция — это сложный комплекс различного рода материалов. Это и книги, и рукописи, и фотографии, и живопись, и графика, мемориальные предметы, мебель. Именно такой комплексный, музейный, подход к представлению эпохи и подвиг нас к сбору материалов не только о поэтах и писателях Серебряного века, но обо всех деятелях культуры, и более того — о меценатах, коллекционерах, издателях, антрепренерах, всех тех, кого можно назвать "культурными героями", то есть фигурами, деятельно участвующими в культурной жизни эпохи, определяющими её духовный и материальный облик. Нам захотелось увидеть картину жизни той удивительной эпохи во всём многообразии её представителей, без ограничения по цеховому, эстетическому, возрастному и другим признакам. То, что мир Серебряного века весь пронизан дружескими или, напротив, соперническими отношениями, было известно нам по той литературе, которую мы в своё время читали для собственного интереса, но когда мы начали погружаться в эпоху, то были изумлены сложностью и непредсказуемостью этих связей, их многообразием и густотой. Мир культуры Серебряного века представляет собой необычно насыщенное духовно-эстетическое пространство, чем и объясняется отчасти то обилие изумительных по своему качеству произведений искусства, вызревавших в нём, как кристаллы в соляном растворе.

— Есть такое объяснение, которым обычно защищаются составители разных сборников, когда к ним начинают придираться, что у них мало сносок, ссылок на страницы источников. Составители говорят, что этого боятся издатели. А каков ваш опыт?

— "Серебряный век" лишь отчасти издание справочного характера, в первую очередь — это всё-таки портрет эпохи, поэтому вопрос сносок здесь увязан с задачами целостного восприятия текста. Мы договорились с редактором, что в конце книги будет представлен список основной литературы (что-то около 300 позиций), а в самом тексте указаны лишь имя мемуариста и название его текста. Думаю, в данном случае это вполне обоснованное решение. Всё-таки это не научное издание.

— У меня к энциклопедии Серебряного века, есть покамест, одна претензия. И она связана с датами смерти: если они выходят за пределы Серебряного века, то дата (к примеру) 1938 настораживает. Не уморили ли его в тюрьме? И если со Станиславским, умершим в этом году всё понятно, то со статистами культурной сцены всё не так ясно. Отчего, в массе своей, вы не продолжали биографии за пределы 1917 года?

— Временные рамки, которые охватывает эпоха Серебряного века, это период от начала 1890-х до начала 1920-х гг., этим объясняется то, что мы, кроме самых редких случаев, рассказ о персонаже, как правило, завершали на рубеже 1920-х гг. Повторю ещё раз — мы ставили перед собой задачу представить портрет эпохи, наша книга — не совсем энциклопедия, скорее её имитация (как у М. Павича "Хазарский словарь"). В то же время, в сопроводительных "этикетках" к портретам, в которых даются биографические справки, мы старались быть предельно точны, и в них, кстати, всегда указаны обстоятельства, связанные с эмиграцией, высылкой или репрессиями, которым подвергались наши герои, отмечены также и случаи самоубийства. Это очень важные детали в портрете именно этой эпохи — эпилог её трагичен, — поэтому мы, по возможности, старались обозначить их. У этой книги есть своя драматургия: несмотря на то, что портреты выстроены в алфавитном порядке, он разрушается сразу же, как только читатель начинает вглядываться в наших героев, возникает сюжет, возникают связи, вырастает контекст — начинается жизнь, всё приходит в движение. Портретная галерея — не музей восковых фигур.

_{Сообщите, пожалуйста, об обнаруженных ошибках и опечатках.}

Извините, если кого обидел.

01 января 2009