Живой Журнал. Публикации 2009

История про дауншифтеров XVI

Поутру я почувствовал, что засиделся в этом доме. Не амуры, а сами мысли о них вывели меня из душевного равновесия. Да и дома я не был два дня, два дня не менял одежд своих и несколько даже соскучился по своему уединённому жилищу.

— А не сходить ли нам в баню? — неожиданно предложил Рудаков. Его неожиданно поддержал эстет Синдерюшкин и даже поехал вперёд на разведку. Поискав в шкафу, мы разжились полотенцами и недолго не раздумывая, выкатились из дома. Подъехав к самым К-ским баням, они увидели Синдерюшкина, что призывно махал пивной бутылкой из стеклянного кафе. В стекляшке друзья основательно подготовились к банной процедуре и, прихватив с собой ещё с десяток бутылок, вступили в подъезд, откуда пахло тухлым бельём и прелыми вениками.

Ах, как прекрасна русская баня в тяжкие дни неудач и мучительных раздумий!

И кто этого не знает, пусть проверит немедленно. Я люблю баню — баня спасительна. Многие литературные герои прятались в баньках от погони и облавы. В бане отдыхаешь не только телом, но и душой. При этом в моём Отечестве города оснащены как правило банями системы "сауна" для маленьких компаний, и гигантскими общественными банями, называемыми "русскими". Маленьких русских бань отчего-то не бывает, а турецкие и вовсе подвергнуты забвению.

Но скоро гигантские бани, где на неудобных диванчиках сидели в простынях граждане со своим пивом и водкою, повыведут. Их стало уже не в пример меньше, чем в моём детстве. Как-то я видел, как ломали Оружейные бани, чтобы дать место строительству нового дома для различных организаций, которые, безусловно сделают нашу жизнь наряднее и счастливее. В крошеве стен вдруг обнажилось что-то чёрное и страшное. Это были банные котлы.

Казалось, среди руин бани, в пыли и ужасе показался последний паровоз, что должен был отвезти нас к светлому будущему, но был убит страшным чугунным шаром на тросе.

Впрочем, мы и отдохнули.

Тогда у нас одновременно родилась идея поехать в гости к совершенно другому молодому человеку, живущему где-то далеко-далеко, на окраине.

— Негоже объедать нашего друга, тем более негоже это делать в тот момент, когда он переживает за свою жену, томящуюся в роддоме, — произнёс автор, и я очень рад, что это произнёс именно он.

— Скушаем пельмешков, — рассудил Рудаков.

Извилистыми путями мы отправились на поиски пельмешков. После долгих странствий Рудаков нашёл вблизи Таганской площади пельменную. Автор грозно дёрнул запертую дверь, а Рудаков, насупившись, посмотрел на часы. Совокупная внушительность этих двух действий заставила старуху в пятнистом халате открыть маленькое окошечко и примирительно произнести:

— Ну ладно, один кто-нибудь заходи.

— Нас — двое, — разъяснил Рудаков.

— А мне-то всё равно. У нас всего одна порция осталась, — ответили ему. Всё же через несколько минут они обнаружили заведение, гофрированный навес над шестью столиками. На ветру пела вывеска "Русские колбаски".

— Хотел бы я посмотреть на того ирода-басурмана, который считает, что русский человек должен есть такие колбаски, да ещё отдавая столько своих небогатых денег, — говорил автор, вгрызаясь в колбаску.

Синдерюшкин, сладострастно улыбаясь, заказал себе бифштекс с яйцом.

Вокруг было шумно и темновато. Работали в "колбасках" и сидели там за столиками, и правда, люди всё больше странной неясной восточной национальности.

В этот момент к друзьям обратился сосед по столику, мирной чечен тридцати четырёх лет от роду, и предложил, показывая белое горлышко, отметить получение им, чеченом, высшего образования на факультете виноделия Пищевого института.

"А что бы, собственно говоря, не отметить", — подумали друзья и отметили. Откуда-то появился ещё один выпускник винодельческого факультета, на этот раз киргиз. Началось братание.

Они запели, раскачиваясь за столиками. Чечен вдруг запел: "Мой милый бьётся, мой милый бьётся за веру свою…", а киргиз вторил ему: "Проклятый Германец на нас наступает на нашу державу, на нашу державу и на крест золотой". Синдерюшкину выпало петь "Уезжаю, уезжаю, на злощастный на Кавказ".

Мы вышли на волю, и снова вспомнили о весне.

И тут же увидели странную пару — на лавочке в сквере сидел старик в каракулевой папахе, фасон которой Рудаков определил как "до первого мента". За ним, сурово озираясь по сторонам, стоял плечистый молодой человек, похожий на полевого командира.

Старик поманил нас пальцем, в руках у него была большая бутылка виски.

— Это — можно, — сказал он, перехватив мой недоумённый взгляд. Нельзя только сок перебродившего винограда.

— Или так, — подытожил Синдерюшкин.

— Сын у меня завтра женится, — сказал старик. — Мне тревожно. Я подарил ему лесопилку, но, чувствую, это не для него. Хорошая лесопилка, вместе со складом. Но сейчас кризис, и это не для него. Как думаешь?

Мы скатились по мокрым ступеням в метро, и тут я вспомнил, что забыл на лавочке свёрток. Я говорил с разбойниками, и разбойники уже потрошат заграничный дар — это было ясно. С разбойниками всегда всё ясно.

Итак, я с ужасом понял, что забыл свёрток.

Но только выбежал из метро, как увидел полевого командира, стоявшего у машины. Он протянул мне ком крафтовой бумаги:

— Велел ждать, сказал, что ты наверняка вернёшься. Не бомба там, нет?

Многих стоило усилий, чтобы не перекрестить его на прощание.

_{Сообщите, пожалуйста, об обнаруженных ошибках и опечатках.}

Извините, если кого обидел.

02 апреля 2009