Живой Журнал. Публикации 2009

История из старых запасов: "Слово о Дантесе"

Я, как часто это со мной бывает, сидел на чужой даче. Приближался день рождения Пушкина, что в моей стране отмечают с некоторой долей чиновничьего безумства, которое говорит о желании молитвенно разбить лоб об пол.

И вот в разговоре, что жужжал под абажуром, всплыла старая история про русскую литературу. А русская литература довольно долго, как известно, замещала у нас русскую философию, русское обществоведение и уж наверняка — русскую историю.

Один человек тогда на дачной веранде снова рассказал известную байку про Горького и Дантеса. Эту историю рассказывают разные люди, например, покойный Григорий Горин. Горин говорил о странной истории, что поведал как-то Виктор Шкловский на своём семинаре.

Речь шла о путешествии Горького в Европу.

И вот в Париже его представили какому-то господину, оказавшемуся Дантесом. Дантес мирно старился, прежде чем умереть в 1895 году. Горький нагрубил, руку пожимать отказался — Дантес тоже кричал, что защищал свою честь, их разняли. Дошло до дуэли — Горький получил короткий вызов, иль картель. Хоть будущий пролетарский, а тогда только народный писатель почитал дуэли барской забавой, но драться согласился.

Однако тут же получил и второе письмо от Дантеса — где тот писал, что драться по-прежнему готов, но, прочитав сочинения господина Горького, и особенно его стихи, не может поднять руку ещё на одного русского поэта. Примите и проч., остаюсь искренне ваш — Дантес.

Горький плюнул и уехал — правда, бросил после этого писать стихи.

Всё дело в том, что эту историю мне рассказывают примерно раз в год. В ней всё хорошо, но только одно скверно — Дантес умер в 1895. А Горький в те времена приехал в Самару-городок и тихо писал там про старуху Изергиль. Был он тогда, впрочем, не настоящим Горьким, а Иегудиилом Хламидой — так он подписывал свои фельетоны и обзоры в приволжских газетах.

Но текст этот уже упущен, попал в Сеть — и из года в год перепечатывается в провинциальных газетах. Может быть, это придумал сам Шкловский, о котором Евтушенко вспоминал: "Так, на семинаре молодых писателей, где был и я, он долго ловил мысль-невидимку, даже несколько пугая страдальчески искаженным родовыми судорогами лицом, а когда все-таки конвульсивно ухватил искомое, то гордо и яростно швырнул нам, как будто действительно родил его:

— Вот вы, молодые люди, спрашиваете меня о правилах создания шедевров. Шедевры потому и шедевры, что у них нет правил. Томас Карлейль говорил так: "Большой художник, как Самсон, уносит на своих плечах ворота, которыми его хотят запереть".

Я был юноша впечатлительный и запомнил это навсегда…

Лет через тридцать, незадолго до смерти Шкловского, я фотографировал его в Переделкине. Он никогда не отличался ростом, а тут еще осел: тяжелая дубленка на плечах и высокая боярская шапка вдавливали его в землю. Но глаза по-прежнему искрили чем-то неисправимо опоязовским, формалистским, футуристическим. Мы разговорились. Я спросил у него с непозволительной бестактностью:

— Неужели вы прочли все 90 томов Толстого, когда писали его биографию?

Шкловский лукаво улыбнулся:

— За сорок томов ручаюсь…

Я не отставал:

— А в какой книге вы нашли у Томаса Карлейля эту цитату: "Большой художник, как Самсон…"?

— А что там дальше? — неожиданно заинтересовался он.

Я продолжил.

— Ну что же, может, это Карлейль, а может, кто-то другой, а может, я сам, — невозмутимо сказал он".

Однако ж году в 1974 сам Шкловский говорил: "Не верьте Евтушенко. Ему не верит даже его беленькая трехногая собачка…"

Есть совершенно иная история, но на ту же тему.

Питерский человек Кобринский приводит пример исчерпывающего комментария к "Соло на ундервуде" Сергея Довлатова. Довлатов, в частности там пишет: "Умер Алексей Толстой. Коллеги собрались на похороны. Моя тетка спросила писателя Чумандрина:

— Миша, вы идете на похороны Толстого?

Чумандрин ответил:

— Я так прикинул. Допустим, умер не Толстой, а я, Чумандрин. Явился бы Толстой на мои похороны? Вряд ли. Вот и я не пойду".

А Кобринский добавляет: "Чумандрин погиб в 1940 году на финской войне. Алексей Толстой умер в 1945 году".

Но городские легенды неистребимы, как истории о зелёных человечках. Потому что все прогрессивные люди знают, что человечки до сих пор томятся на секретной базе в Неваде, Есенина убили, а негодяи-переписчики добавили нашим учебникам лишних семь веков.

И хоть ты тряси обывателя как грушу, он, лязгая зубами, тебе скажет: "Да, поехал в Париж, стрелял в этого белогвардейца. Они не только за Пушкина дрались, а ещё за Черубину де Габриак".

Извините, если кого обидел.

19 декабря 2009