Живой Журнал. Публикации 2009

История про даунов IX

Чем-то это мне напоминает <нрзб> не меньше.

<нрзб>

Впрочем, никакой амур тут мне не светил. Я ел свой утренний блин, гадая — кто эта женщина Елпидифору Сергеевичу: жена, подруга, дочь, сестра… Да, собственно, что я знал о своём начальнике и работодателе? Ровно ничего. Единственно, что знал я, да и то — со слов Синдерюшкина, так это историю его странного имени.

Отец Елпидифора Сергеевича был боевой офицер, майор, герой Отечественной войны, вдруг ставший священником в момент потепления между государством нашим и Церковью. Майор надел рясу и принялся служить в каком-то дальнем приходе. Через некоторое время, родился мальчик и ему, невесть откуда выпало такое имя. Впрочем, если он родился 16 апреля — отчего бы и нет? Я старался не думать, какая лютая судьба у него была в школьные годы, да и потом.

Ан нет, сохранил мой старший товарищ имя, данное отцом и пронёс его через весь советский документооборот.

Я искоса глядел за хозяйкой и, отвечая на какой-то вопрос, даже несколько замялся, и во всех моих движениях оказалась какая-то неловкость. Нельзя сказать наверно, точно ли пробудилось во мне чувство любви, — даже сомнительно, чтобы я, то есть не так чтобы толстый, однако ж и не то чтобы тонкий, не то, чтобы богатый, но и не совсем бедный, не то, чтобы молод, но вовсе уж не старый человек, способен был к любви; но при всем том здесь было что-то такое странное, что-то в таком роде, чего я сам не мог себе объяснить: ему показалось, как сам я потом себе сознавался, что всё на несколько минут исчезло как будто где-то вдали; Синдерюшкин вышел на кухню, но плыл он как будто в тумане, беззвучно как рыба открывая рот, из этого мглистого пространства вышло лицо Елпидифора Сергеевича и ухмыльнулось — но я не обратил на это ровно никого внимания.

Видно, так уж бывает на свете; видно, что и лесопильщик на несколько минут может превратиться в поэта. Я начал что-то рассказывать про своё детство и юность, открыл даже какие-то тайны… <нрзб>

История про мальчика

Мальчику было трудно просыпаться по утрам зимой. Родители же мальчика всегда вставали очень рано, и, так как спали они все в одной комнате, он просыпался и больше не мог уснуть. Надо было идти в школу, а в школу ходить мальчику было тоже очень плохо. Плохо было ему сидеть за зелёной крашеной партой с откидной крышкой и ковырять пальцем в дырке для чернильницы. Плохо было ему и слушать учительницу, поэтому мальчик смотрел на своё отражение в черном окне, а учительница, которую звали Вера Николаевна Липатова, говорила следующее:

— Онегин едет по России, а кругом расстилаются колхозные поля…

И ещё она говорила: — В черепной коробке Татьяны зашевелились мысли…

Вера Николаевна Липатова работала в школе давно и работу свою любила, хотя муж её, работавший в организации, которую для краткости называли просто "органы", уговаривал её отказаться нести разумное, доброе и вечное.

— Зачем тебе это, — спрашивал он, вернувшись со службы.

Но Вера Николаевна любила свою литературу, кроме, разумеется, всяких там Сашей Чёрных и Андреев Белых, и вообще русского декаданса.

Поэтому сейчас она стояла посреди классной комнаты и несла разумное, доброе и вечное, хотя её посев не всегда произрастал должным образом. Часть её учеников спала, часть смотрела в окно, а Миша Рябчиков рисовал её в голом виде на последней странице тетради. (Тут мы сами задумались: "а был ли мальчик?". Миша Рябчиков со своей ранней сексуальностью определённо был, а вот мальчик…) Итак, Вера Николаевна Липатова несла доброе и вечное, чтобы её ученикам было гораздо лучше жить.

Она говорила:

— Закономерен вопрос: где были бы сейчас все эти Раскольниковы и Каратаевы? Нет, не в рядах сторонников мира, наоборот, в стане империализма и реакции, там, в качестве руководителей крестового похода против разоружения и демократии делали бы они своё чёрное дело…

Мальчик же начал аккуратно записывать в тетрадку слова учительницы, потому что за окнами, а значит и в его душе начало светлеть. К тому же он очень любил литературу (почти так же, как и его учительница). Он даже решил стать писателем.

Писателем он, правда, не стал, но став сначала младшим лесопильщиком, потом лесопильщиком просто, а затем старшим лесопильщиком, значительно прирастил богатство России Сибирью, а Вера Николаевна, по слухам, уехала на Кубу со своим мужем, чтобы преподавать там в русской школе при посольстве. Дальнейшая судьба её неизвестна.

Сейчас я задумываюсь — была ли на самом деле Куба? Кубы, я думаю, просто нет. Никакой Кубы нету — её разбомбили во время Карибского кризиса 1962 года. Только обоим сверхдержавам признаться в этом стыдно и вот они кобенятся. Наняли каких-то двойников, что в голливудских студиях барбудос изображают.

Мне рассказывал об этом майор Прокопович. Это специально обученный был майор. Но и он, конечно, ни на какой Кубе не был, а просто его вызвали наверх и заставили выучить несколько историй, что были сочинены А. Яковлевым и референтом Бовиным в ЦК КПСС.

Один Елпидифор Сергеевич был уверен в существовании Кубы.

После одной беседы с ним (о которой речь пойдёт ниже) я даже написал письмо на радио.<нрзб>

<нрзб><нрзб><нрзб>

Извините, если кого обидел.

28 марта 2009