И восстанет мгла. Восьмидесятые

Глава 100

Во время очной ставки Панаров почти не шевелился, повторяя внутри, как мантру: «Я уже мертвый, реальности нет», — и смотрел, не мигая, сквозь дородную мускулистую грудь Боксера. Он неспешно и обстоятельно, твердым голосом отвечал на заблаговременно приготовленные вопросы Виктора Павловича, ничего не замалчивая и не опуская деталей.

Генка слушал молча, играя желваками на скулах, буравил, испепелял пронзительным взглядом, прожигая бешеными глазами дырку во лбу кореша.

Лишь на самом исходе, когда Анатолий подписывал каждый исписанный лист протокола, он заслышал, как тот прошипел ему в спину:

«Ты что, сука, бессмертный?.. У тебя земля под ногами гореть будет!»

Панаров, не оборачиваясь на Боксера, развернулся и покинул кабинет в сопровождении конвоира. Выйдя в коридор, он первым делом поинтересовался, может ли идти домой.

— Нет, пока такого распоряжения не было, — отрезал тот.

Покончив с обеими очными ставками, Виктор Павлович остался в кабинете наедине с повесившим голову Боксером. Он молча курил, стряхивая пепел о краешек пепельницы, и с интересом изучал могучую фигуру сидевшего напротив арестованного.

— Ну что, Геннадий Сергеевич?.. Вы все слышали. Как вы считаете, достаточно этого, чтобы вы навсегда исчезли? Вы представляете угрозу безопасности государства. А это значит, по Сартру, что между бытием и ничто вы выбрали ничто. В этом ваша жизненная трагедия — вы все время делали неправильный выбор. Сейчас внимательно послушайте меня и постарайтесь услышать, — поднявшись с кресла, подойдя и наклонившись почти к уху сидевшего на железной табуретке Боксера, многозначительно попросил полковник. — Вы выбрали не тех людей, — врастяжку, почти по буквам, промолвил он. — Ваше бытие оттого подошло к концу. Но я хочу дать вам последний шанс. Вот здесь, в левой руке — ничто, — медленно раскрыл он длань. — Вы никогда отсюда не выйдете… А вот здесь, в правой — бытие. Выбирайте, с кем вы: с нами или против нас?

— Хотите, чтоб я стукачом вашим стал?.. Как тот чмошник? — презрительно оскалил зубы Боксер, вызывающе, без страха глядя в крупную переносицу комитетчика. — Опущенным не был и не буду…

— Ну что у вас за жаргон такой тюремный, Геннадий Сергеевич? — укоризненно закачал головой полковник. — У нас стукачей и без вас хватает. Жизнь меняется, времена меняются, и мы меняемся вместе с ними… Ваши таланты, связи, опыт скоро понадобятся стране. В первую очередь — нам. Нам будут нужны такие люди, как вы. Если мне придется вас уничтожить, это будет моей профессиональной неудачей. Я с вами искренен. Скоро сами убедитесь, какие ветры задуют в обществе… Не мы их накликали — нам лишь важно удержать парус, не дать разорвать его в клочья. А для этого надобны новые методы и новые люди. Такие, как вы. Ну?.. Раз в жизни сделайте правильный выбор! — почти касаясь потным морщинистым лбом низкого лба Геннадия и перейдя на свистящий шепот, повелел полковник.

Боксер молчал несколько минут. Он вдруг почувствовал, что комитетчик, увлекшись, обмолвился, сказал малость лишнего.

— Снимите наручники, — процедил он сквозь зубы. — Ментам я теперь все равно не нужен. Сольют меня… Так уж лучше я их. Буду жить под ваши гарантии. Давайте ручку и бумагу. И выпить бы чего, в башке шумит от ваших помощничков старательных, всю ночь допрашивали…

— Верное решение, хвалю! Вы не разочаруетесь, доверьтесь мне, — по-отечески тепло взглянув в глаза Боксеру, посулил Виктор Павлович. — А выпить у меня найдется, коньячок в сейфе оставался…

Через час, вложив в папку явку с повинной и многостраничные показания Генки, полковник заторопился. Нужно было неотложно встретиться с районным прокурором и заполучить санкцию на обыски и аресты в руководстве тюремной колонии, самолично проинструктировать несколько групп оперативников и, главное, не терять темпа.

— Вы меня выпустите? — с надеждой вопросил Боксер убегавшего из кабинета комитетчика.

— «Не мани меня ты, воля…» Куда же я вас выпущу? Вы задержаны до суда. Получите по нашему ходатайству по минимуму. Обеспечу вам условия помягче у мордовских коллег под нашей крышей… Вы ведь, поди, ближе к дому сидеть не изволите? — подмигнул спешащий Виктор Павлович. — Там вы и дня не протянете. Ваши бывшие друзья об этом позаботятся.

— А что же будет с этой тварью, с Панаровым?

— Скажу вам как партнеру, — значительно посмотрел на него комитетчик. — Он нам больше неинтересен. Завтра отпустим домой.

— Такие долго не живут… — не отводя глаз, понимающе предположил Генка.

— Мы ему охрану давать не собираемся. Ежели для вас это принципиальный вопрос, скажу лишь одно — максимально аккуратно… Наши возможности не безграничны. С другой статьей пойдете в другую колонию, где мы вам уже ничего не сможем гарантировать.

— Я понял, — кивнул Боксер. — Мне свидания полагаются?

— Вообще-то, до суда — нет. Но с родственницей вашей, сестрой, встретиться можете. Никаких записок, на словах передавайте… Ну все, мне пора. Надо ковать железо.

Виктор Павлович с младой прытью выскочил за дверь, на бегу отдавая распоряжения и бросая в портфель папки с документами. Через несколько минут его серая «Волга» летела в районную прокуратуру. Уже из машины по спецсвязи он объявлял готовность номер один всем опергруппам в своем ведомстве, жестко подчеркнув, что группы поддержки от милиции не будет, и приказав приготовить табельное автоматическое оружие и бронежилеты, оперативную съемку вести из каждой машины. Он не хотел допустить вчерашних ошибок.

Владислав Васильевич, заслышав голос полковника в трубке, удивился расторопности комитетчика: «Давай, Виктор Палыч, закрывай быстро вопрос. Коли будут проблемы с прокурором, ты по своей связи меня с ним соедини — я ему разъясню политику партии».

Государственная машина, спущенная маститой, опытной рукой, постепенно набирала обороты и входила в фазу, когда ее уже не остановить, гиблое, незадавшееся преступное дело не выправить. Ни телефонными звонками в высокие кабинеты, ни авторитетом положения, ни устранением бытия отдельных вещей и людей.

Виктор Павлович добился своего. Область прознала о случившемся, когда все было уже сделано.

«Да, полковник далеко пойдет, — подтвердил свою мысль первый секретарь, заканчивая рабочий день и потягиваясь за ореховым массивом стола. — Надобно посоветоваться со старшими, кого рекомендовать на должность нового начальника райотдела милиции и нового хозяина колонии… Вопросы большой политической значимости».

В здании комитета госбезопасности, в комнате для свиданий, Боксер с хмурым видом что-то едва слышно, невразумительно бормотал сестре. Та молчком слушала, глядя на него расширенными от ужаса зрачками, и кивала. В смежной комнате вертелись катушки магнитофона, записывая каждый звук его голоса, шедший из микрофонов, запрятанных в столе.