Полковник дочитал показания Панарова, взял трубку и попросил привести в кабинет задержанного Чудко. Через несколько минут в открытую конвойным дверь уже без наручников вошел Боксер и остановился перед столом, вопросительно и настороженно поглядывая на погруженного в чтение комитетчика.
Будто лишь через несколько минут заметив вошедшего, тот кивнул на стул топтавшемуся в нерешительности Генке.
— Снова прокол, Геннадий Сергеевич!.. Опять не тех людей выбираете для работы, — укоризненно покачал головой полковник. — Вы меня начинаете всерьез разочаровывать — не ошибся ли я в вас?..
— А что случилось? — озадаченно спросил тот. — Я не в курсе дел.
— Неудавшаяся попытка убийства человека в доме его пассии. Двое дилетантов, один женский труп и сгоревший дом со следами поджога… Показания избежавшей смерти жертвы против вас — у меня в столе. Если это и есть уровень вашей квалификации — нам с вами не по пути, — сухо заключил комитетчик.
— Когда б я сам на денек-другой на волю вышел, я бы показал свою квалификацию, — угрюмо проворчал Боксер. — Какой материал имеем под рукой, с таким и работать приходится… Они все исправят, я им головы иначе поотрываю!
— Ну уж нет, совершить новые глупости я вам не дам. По Панарову больше не работать! Отбой! Я ясно выразился?.. — зыркнул полковник волчьим взором и увидел с удовлетворением, как потух, померк звериный взгляд сидевшего напротив Генки. — Своих людей отошлите подальше из области, лучше за Урал: пусть там пару лет отсидятся, покуда все уляжется. Работать с ними не имеет смысла — уровень низок… Придет время — наберете других, более качественных. Мы вам в этом поможем. Мы в людях лучше разбираемся.
— А как же Панаров? Он же шуметь теперь начнет?.. Ежели не заткнуть.
— Панаров на днях отправляется добровольцем-ликвидатором в Чернобыль. Залечивать душевные раны… — Виктор Павлович достал из пачки сигарету, закурил, бросив зажигалку на стол, и не спеша выпустил дым над собой, подняв голову и задумчиво посмотрев в потолок. — Он там сгинет… Я об этом позабочусь…
…Попрощавшись сухо с тещей и тепло — с ее хлебосольным мужем, Артем выехал на трассу еще затемно, спозаранок, решив часть пути проделать до того, как на дороге появятся медлительные фуры и тяжелые, изрыгающие клубы солярки грузовики.
Невыспавшийся Алеша мгновенно заснул, прикорнув на переднем сиденье и безвольно наклонившись во сне вперед, насколько позволял натянутый ремень безопасности, низко опустив голову.
В приоткрытое водительское окно в машину проникал, навевался ветром тихий прохладный предутренний воздух, влажный от близости Волги. Навстречу попадались редкие автомобили таких же ранних странников.
Надежда держала на коленках спящую Леночку, в мыслях находясь уже дома. Наташка, перемогая дремоту, сонливо позевывала и рассеянно глазела в окно.
В салон долетал дразнящий запах копченой рыбы, явственно пробивавшийся из багажника сквозь слои вощеной бумаги.
— Здорово они живут вдвоем, молодцы, — зорко глядя на серевшую в свете фар впереди дорогу, завязал разговор Артем, чтобы не клонило ко сну. — Видно, что Манька за ним — как за каменной стеной.
— Сопьется она с ним, — серьезно произнесла Надежда. — Уже видно, что от работы по хозяйству отвыкла, забросила. Разленилась, потупела… Когда в Пелагеевке одна была — минуты на месте не сидела. То с коровой, то с поросятами, то с огородом… А здесь вроде хорошо на всем готовом, только пользы ей не будет от такой жизни.
— Надо же и ей когда-то отдохнуть, — лениво возразила Наташка. — Седьмой десяток разменяла, не шутки… Всю жизнь спины не разгибала. Грыжу заработала. Четверых детей вырастила… А захочет с ним выпить — пускай пьет, не жалко. На свои же пьют, не на чужие.
— Водка никого еще до добра не довела, — стояла на своем Панарова. — А она дуреет с одной рюмки, дерзить начинает. Вот доведет по пьяни Чекана до белого каления — да и даст он ей обухом по башке. А мы и знать не будем… Зря они так далеко поселились, у черта на куличках, лучше бы у нас в Бахметьевске дом купили.
— И сидели бы оба на твоей шее, — колко усмехнувшись, добавил Артем. — А здесь мужик при деле: коптильня своя, рыбы вагон, клиенты, уважение… Всех бы тебе, как Толю, к юбке привязать, заковать по рукам и ногам да контролировать каждый шаг. Мужик там, бедный, горемыка, впервые в жизни свободу почувствовал — ожил, небось…
— Я никого свободы не лишала. Просто свободой пользоваться надобно уметь. А то ведь падение тоже свободным бывает… Вот сопьется она, помрет Чекан — никто же из вас не соизволит ее себе на шею повесить, — вернулась к начатой теме Надежда. — Мне придется расхлебывать, правда?
— Чего это ты Чекана хоронишь?.. Может, она быстрее умрет? — не совсем корректно ушла от ответа Нежинская.
— Я никого не хороню. Я к примеру о свободе и ответственности… Кто не чувствует ответственности за свои поступки и за близких своих, тот никакой не свободный. Как кирпич, сброшенный с крыши, тоже, наверно, думает, что по своей воле летит — легко да свободно.
Светало, и прозрачный, бесплотный воздух снаружи быстро накалялся.
По сторонам тянулись зеленые всхолмленные поля молоденькой кукурузы, едва слышно дремотно шелестевшей под редкими малосильными порывами ветерка.
Вдалеке, почти у самого леса, на луговине паслось стадо колхозных коров, бежевыми и пегими пятнами покрывавших пологий склон перламутрово-зеленого росистого холма, наверху поросшего темно-синим хвойным лесом, отороченным пестрым светлым березняком.
«Лишь бы на трассу не поперлись», — подумал Артем, надбавив газу.
Взбираясь на холм, дорога плавно заворачивала влево, скрываясь впереди за серебристо-белыми стволами густо росших молодых берез.
Внизу показалась длинная фура, спускавшаяся с другой стороны пригорка, на вершину которого только что бойко влетела «Нива».
«Разгоняется с горки, скорость набирает… Сейчас вон на ту гору, покруче, полчаса будет карабкаться, — с досадой мысленно предугадал будущее Нежинский. — Надо ее здесь обогнать — пока сплошная не пошла, а то так и придется за ней плестись, солярку нюхать».
Он перевел рычаг коробки передач и выжал педаль газа. «Нива» рывком, будто подпрыгнув, понеслась вперед, ускоряясь, с ревом мотора и гулом мостов.
Алеша проснулся от толчка и изменившегося звука двигателя и сонно посмотрел вперед.
Шофер фуры заприметил в зеркале, что легковушка, объявившаяся за ним, поравнялась и юрко пошла на обгон. Лихо разогнавшись на спуске, он не хотел терять скорость, рассчитывая по инерции одолеть хотя бы с треть видневшегося впереди крутого лесистого склона.
Узкая выщербленная дорога едва позволяла обойти слева несущуюся под гору махину, слегка вилявшую кормой из стороны в сторону. Левые колеса «Нивы» то и дело соскальзывали с кромки разбитого асфальта на обочину, выстреливая мелкий гравий.
Артем двумя руками вцепился в руль, пытаясь удержать машину и вернуть ее на асфальт. Алеша с жутью наблюдал, как громадные резиновые покрышки с мощными протекторами дико вращаются над его головой в каких-то сантиметрах от бокового стекла.
Вдруг откуда-то снизу вынырнула навстречу легковая машина — выскочив из-за деревьев, она неслась прямо в лоб «Ниве».
До Нежинского мгновенно дошло, что не успеть ему обогнать ни на йоту не сбрасывавшую скорость фуру. Он убрал ногу с педали газа, снял правую руку с руля, чтобы с силой воткнуть третью передачу, сбросить тем скорость и живо спрятаться за корму настырного «КАМАЗа».
В этот миг под левое переднее колесо попала крупная щебенка — руль под рукой резко дернулся, и машину начало кидать из стороны в сторону.
В салоне раздался испуганный женский крик.
Алеше показалось, что время превратилось в вязкую, исподволь ползущую навстречу им материю. Он видел, как капот «Нивы» разворачивает с дороги влево и они стремглав летят в сторону леса. Потом дядя Артем судорожным рывком бросал машину вправо, и капот уносило на луговину, где вдалеке вразброд, мирно пощипывая сочную траву, паслись коровы.
Успев с негодующим воем в коробке всадить третью, Артем смог сбросить скорость, чтобы дать фуре его обогнать.
Постепенно амплитуда бросков машины в стороны стала уменьшаться. Легковушка, завидев происходившее впереди, тоже замедлилась, почти остановилась и робко вжалась в грунтовую обочину.
Наконец спустя вечность Нежинскому удалось погасить норовистые рывки автомобиля, удержать его на трассе и затормозить.
Встречная «Лада» медленно проехала мимо, из ее салона на безрассудного водителя «Нивы» смотрели напуганные очи пожилого шофера и его пассажирки.
Артем съехал на обочину и остановился. У него дрожали руки.
Все приключилось за какие-то секунды, но ему казалось, что поединок с потерявшей управление машиной длился не менее четверти часа. Во рту была кислая сушь — подташнивало, кисти побаливали, скрюченные пальцы на руле, еще сведенные судорогой, с трудом разжимались, колени мелко потряхивало.
Он вылез наружу, отошел назад, отвернулся спиной к салону и всмотрелся вдаль, на видневшуюся за полем затерянную деревеньку.
Ежели бы «Нива» слетела вон туда, вниз с дороги, на всей скорости, она бы непременно перевернулась через крышу, кувыркаясь, подпрыгивая и раз за разом ударяясь кузовом о жесткую сухую землю, вращая, перемалывая, как в жерновах, и сминая железом все живое в салоне. Все бы погибли от его рук…
На глаза навернулись слезы, он ждал, когда июньский горячий ветер иссушит их, и не поворачивался лицом к машине и ее пассажирам.
Надежда с Наташкой были в шоке и не делали попыток выбраться на воздух. Их била дрожь, в груди стучало так, что отдавалось по всему телу, в каждой клеточке. Леночка жалобно хныкала, плакала, потирая болевшие места на ручках, которые мертвой хваткой инстинктивно стиснула Панарова.
Алеша подумал, что еще страшнее и хуже было бы не улететь с обочины, а попасть под сумасшедшее вращение протекторов исполинского колеса, бывшего так близко от его головы и почти касавшегося утлой, ненадежной дверцы «Нивы».
Продышавшись, Артем молчком отворил дверь и сел на свое сиденье.
— Все живы-здоровы? — после паузы вопросил он, не оборачиваясь и не глядя в зеркало заднего вида. — Ну и слава богу… Торопиться больше не будем. До дома плетемся — никаких обгонов и скорость до ста.
— Испугался? — серьезно, без улыбки поинтересовался дядя у Алеши, плавно тронувшись с места и переключая передачи. — Этот мудак из-за своей тупости и упрямства мог пять человек убить… Будешь ездить за рулем, всегда помни: у вас с водителем, которого обгоняешь, полторы головы на двоих… И все они — на твоих плечах. Думай и за себя, и за него.
— Артем, тут, в машине, ведь все дети мои, — необычно высоким, дрогнувшим голосом, всхлипнув, вымолвила вдруг Надежда. — Ты, пожалуйста, не гони… А то мы лучше пешком пойдем потихоньку…
— Прости, Надьк, больше не повторится, — прямо взглянув ей в глаза, влажно блестевшие в зеркале, поклялся он.
Дальнейшая дорога до дома протекала без происшествий.
Когда за сосновыми лесопосадками вырисовалась ажурная цвета охры металлическая башня городской телевышки на фоне далекого чернеющего лесом холма, Панарова тихо вздохнула с облегчением.
Еще несколько километров вдоль узкой полосой растущих у дороги берез, и вот наконец впереди вынырнула терракотовой расцветки кирпичная коробка леспромхозовской конторы.
Поворот направо, затем еще один, продуктовый магазин по левую руку, автобусная остановка, аптека и двухэтажки с пологими кровлями да крохотными палисадниками. Бесконечно давно знакомые Алеше места. Он воротился домой из долгого путешествия. Сколько всего нового, занимательного, диковинного он увидел, услышал, изведал, пережил…
— Надьк, ты, пожалуйста, Толе не говори, что на трассе случилось, ладно?.. Он меня убьет, коли узнает… — хмуро попросил Артем, выйдя из-за руля на воздух.
— Зачем я ему скажу?.. Ты моим детям жизнь спас, я тебе благодарна за это, — кротко ответила Панарова, вынимая свои вещи из машины.
Нежинский вытащил несколько свертков из багажника.
— Вот, возьмите, это Толе гостинец от тещи с тестем.
— Не жадничай, побольше дай, — пристыдила его Наташка, щедро доставая из машины еще столько же. — Где он еще осетрины-то поест?
— Дядя Артем, а ты научишь меня машину водить так же хорошо, как ты водишь? — спросил Алеша вполне искренне, хотя для взрослых вопрос прозвучал двусмысленно.
— Научу, Лешка… Еще лучше, чем сам, научу, — помолчав мгновенье, кивнул тот головой, погладив ладонью взъерошенные волосы мальчика.
Не заходя в дом на предложение Надежды отдохнуть и перекусить с дороги, Нежинские сели обратно в машину и уехали. Артему не хотелось встречаться глазами с Анатолием и играть шутливую непринужденность, как обыкновенно. Он боялся выдать себя.