И восстанет мгла. Восьмидесятые

Глава 88

Никогда еще Алеша не уезжал из дома так далеко и так надолго.

Артем вел машину очень плавно, так что вообще-то жестковатая «Нива» на асфальтовом шоссе с редкими выбоинами почти не подпрыгивала, боковое стекло было опущено, и прохладный ветер приятно обдувал лицо.

Пейзажи быстро сменялись один за другим, и мальчика совсем не укачивало.

Мимо проносились длинные фуры, крытые брезентом, громадные лесовозы с вязанками гнедо-бурых шестиметровых хлыстов, мордатые медлительные КрАЗы болотного цвета, груженые горами песка либо щебня, реже — юркие «Жигули», «Москвичи» и «Волги».

Трасса была тесноватая, двухполосная, неразделенная.

Алеше поначалу казалось, что встречные автомобили несутся прямо на них, в лоб, лишь в последнюю секунду каким-то чудом избегая ужасного столкновения. Но постепенно он расслабился, привык чувствовать габариты машины и ощущать дистанцию.

Ровные безлесые зеленые поля перемежались всхолмленным чернолесьем. Там, где дорога круто уходила ввысь, по сторонам стеной темнели хвойные заросли, сквозь полог которых к усыпанной сухими иголками земле почти не пробивались дымные лучи света.

Мелкие полузаброшенные деревеньки чередовались с крупными добротными селами с мрачными железобетонными шеренгами коровников, свинарников и птичников, с бесшабашными тракторами, подчас бесцеремонно выбиравшимися на разбитый грузовиками асфальт шоссе, со стайками жизнерадостно бегавших по траве, счастливых мгновением полуголых детей.

Случалось, вдоль обочины завлекающе зеркально отсвечивали пруды с берегами, густо поросшими остролистой осокой и камышом. Там, где был виден песок, Артем разок-другой останавливался, чтобы выкупаться. Стоячая вода быстро прогревалась под июньским солнцем.

Алеша не входил далеко в воду, послушный наставлениям дяди: «Где не знаешь дно, не заходи глубже, чем по грудь, Леха». Сам он плавал уверенно, по-мужски, кролем, погружая голову в воду и делая глубокие вдохи меж ладными, почти без всплесков, взмахами жилистых рук.

Подкрепившись на лужайке на пикничке взопревшей снедью, припасенной в дорогу обеими сестрами, путешественники с неохотой забирались в накалившуюся на солнцепеке «Ниву».

Машина оказалась довольно прожорливой и часто понуждала заезжать на дозаправку с почти сухим баком, доливать стремительно исчезавший при скорости за сотню бензин.

— У нас оба моста ведущие. Это вездеход! — горделиво пояснил Артем. — Я хоть для трассы передний мост отключил, она все равно тяжелее «Жигулей», оттого и расход топлива больше… Зато нигде не застрянет. Мы же не только по асфальту на ней гоняем.

Алеша уважительно прислушивался к мерному гулу ведущего заднего моста и радовался, что едет в надежном вездеходе, которому нестрашно любое бездорожье.

Чтобы поразвлечь племянника, дядя выспрашивал его, что означает тот или иной дорожный знак, попадавшийся навстречу. Когда мальчик путался или затруднялся ответить, он поправлял и разъяснял.

«Водитель должен все знаки знать назубок. Иначе в аварию может попасть… Я вот ни разу в жизни не попадал», — похвалился он, мельком глянув в зеркало заднего вида на Панарову.

Когда начало смеркаться, Алеша почувствовал, что хуже различает надписи и цифры на указателях.

— А там вон что нарисовано? — продолжал игру Нежинский.

Но племянник все чаще замолкал, ожидая, когда машина подъедет поближе.

— Он у вас видит плохо, — обернулся Артем к Надежде. — В больницу сходите, зрение проверьте.

Алеше стало неловко.

Он давно знал о своей постыдной беде, но молчал, скрывал. Задания с классной доски он списывал у смирившейся с этим соседки по парте, лишь изредка презрительно шипевшей: «Слепой!» С чтением книг он не испытывал затруднений. Объявиться в классе в очках казалось ему равносильным смерти. Он знавал, как злые ребята в школе третировали несчастных «очкариков», глумились и измывались над ними.

До Переволок добрались уже в темноте.

Древнее богатое село вольготно растянулось вдоль широкого автомобильного шоссе в излучине. Здесь когда-то свободолюбивый топитель басурманских княжон Стенька Разин переволок посуху свои расписные челны да ладьи с одного берега Волги до другого — там, где великая русская река делала петлю, натолкнувшись течением на совсем не великие, но упрямые горы.

Добротный дом Чекана пятью окнами выглядывал на дорогу, облицованные стены, освещаемые в ночи фарами то и дело пролетавших мимо автомобилей, даже в полутьме поблескивали свежей краской, крыша была крыта дорогим, не каждому по карману, рифленым кровельным железом.

Распахнув створки ворот вширь, дедушка резонно предложил загнать еще не успевшую остыть «Ниву» в просторный двор.

— У нас свои не воруют, но по трассе ночью много народу всякого проезжает. Во дворе надежнее будет, — пояснил он.

На следующее утро, рано проснувшись, Алеша первым делом спросил о главном: а где же обещанная Волга?

— А пошли! Бери Леночку, и пойдем. Я вам покажу. Здесь недалеко, — охотно предложил будто и не ложившийся спать деда Витя.

Осторожно перейдя оживленную трассу, они прошагали по натоптанной узкой дорожке с полверсты. Кругом раскинулись холмы, поросшие степным ковылем да бурьяном — воды нигде не было видно.

Внезапно, как обрезанный острым ножом, горизонт впереди рухнул. Алеша в один миг очутился на самом верху скалы, на десятки метров возвышавшейся над бескрайней, докуда глаз хватало, зеленоватой гладью воды внизу. Держа крепко деда за руки, дети обмерли над величественной, безбрежной Волгой, изумленно созерцая с крутизны плывущие далеко под ними кораблики и баржи.

Ветер с реки дул резкими холодными порывами. Жара, минуту назад мучившая их, куда-то бесследно канула.

— Ну как? — с гордостью вопросил дедушка.

— Какая широкая! — восторженно промолвил завороженно глазевший Алеша.

— Да, — лаконично подтвердила Леночка.

— Это еще не ширина, — протянул деда Витя. — Вот завтра пополудни съездим на Жигулевское море искупаться — вот там даль! Широченное, пять с лишком километров от берега до берега. И вода теплая… А здесь никто не купается. Здесь мы рыбу ловим.

Баба Маня заметно поправилась, раздалась вширь и выглядела вполне довольной жизнью.

— А чего ей не поправиться? — благодушно заметил супруг. — Скотину мы не держим. Денег у меня хватает, чтобы все на рынке и в магазине покупать. Огород только для фруктов и овощей — сад, а не огород, никакой картошки. Кухарить я сам люблю, привык, женским рукам не доверяю.

Единственным, что настораживало зоркую Надежду, была мягкая готовность, податливость, с которой баба Маня подставляла стопку, и явное блаженство на лице после ее опустошения непривычно лихим, мужским жестом.

— Ты, смотрю, наловчилась с рюмкой-то… Прям как мой запрокидываешь, — строго упрекнула ее дочь, покачав головой.

— Ты, что ли, мне наливаешь? — нежданно сдерзила мать.

— Да не бойсь, мы нечасто, — примирительно успокоил сноху Чекан, — когда повод есть… Вот сейчас — вы приехали. У нас радость… Отчего ж не выпить, ежели с умом?

Артем лишь молчком ухмылялся, мотал косматой головой и, дорвавшись, за обе щеки с аппетитом наворачивал копченого осетра, нарезанного солидными лоснящимися ломтями. Закуска на столе была обильной, волжской.

Чекан обстоятельно рассказывал о своем добротно поставленном хозяйстве, о бане, о подсобных помещениях, где солил, сушил и коптил рыбу, о яблонях и грушах необыкновенно ценных сортов, об ожидаемом баснословно богатом урожае абрикосов и слив.

— У меня и бахча своя есть! Арбузы вот такие вырастают! — развел он руки в стороны по-рыбацки преувеличенным жестом. — Тоже солим на зиму в бочках. Вот, отведай… Рыбу сам уже не ловлю — старый стал. Но у мужиков улов прямо на берегу с лодки целиком скупаю и потом довожу до ума… Я тебе полный багажник этим балыком набью, — поощрил он кивком Артема, не перестававшего жевать впрок. — Сами-то мы много не съедим, я все больше на трассе продаю. А деньги на книжку кладем… Так что, коли умру, сиротой не останется, — ласково погладил он по спине стремительно захмелевшую и глупо улыбавшуюся супругу.

— Чего она за всю жизнь видела?.. Огород да скотину, — продолжал повествовать дед. — Пускай хоть сейчас поживет… За заправским-то мужиком.

— Дядь Вить, а что, севрюгу здесь прям вот так спокойно ловить можно? — со вспыхнувшим огоньком рыбака в глазах спросил Нежинский.

Чекан мудро хмыкнул, залихватски опрокинул сто пятьдесят одним махом и пристально посмотрел на зятя.

— Нет, конечно… Браконьерская рыба, — признался он. — Изымут, как положено, с протоколом, ежели прижучат… Да я не злоупотребляю. И с людьми дружу. Меня не трогают — сами обращаются за толковым балычком моего засола. Правильно засолить и закоптить ведь тоже надо уметь… И знают, что я уж давно сам не промышляю. Лодку и снасти все продал… Такую рыбу, — кивнул он на тарелку Артема, — у нас только первые секретари должны есть.

— Мы тогда на обратном пути к тебе заскочим, — пообещал тот. — Еще в Куйбышев хотим съездить, родственников Наташкиных проведать.

— Ты нам для тети Клавы гостинцев дашь, дядь Вить? — со светозарной просительной улыбкой киноактрисы попросила Наташка.

— Сами пойдете и выберете, что хотите и сколько хотите, — авторитетно распорядился Чекан. — У меня детей нет. Вы мои дети… Все, что здесь, — он широким движением обвел обстановку вокруг, — все ваше… Дом хоть сейчас готовы купить. Минимум тыщ за десять! Здесь курорт, все городские летом жить хотят. Скупают дома… Завтра на море купаться поедем, — посулил он, трезво и молодо поднимаясь из-за стола. — Пошли, Артем, коптильню тебе покажу.