И восстанет мгла. Восьмидесятые

Глава 38

— И что — ты двоих детей на месяц оставишь на моей шее, а сама в Москву укатишь? — заслышал Алеша с кухни досадливый голос отца, возившегося на корточках с газовой горелкой, не желавшей разгораться из-за сильного ветра в трубе. — Как ты себе это представляешь?

— Толя, я, что ль, это придумала? — виновато оправдывалась мама. — Какой-то хозрасчет вводится во всех леспромхозах по Союзу, все плановики должны пройти усовершенствование и корочки заполучить. Я отнекивалась как могла. Директор сказал: тогда из планового меня убрать должен будет. А мест других нет. Куда я работать пойду? К вам в цех?.. Я Лизку с Наташкой попрошу, они приходить будут, стирать, готовить, помогать…

— Дети тебя месяц не увидят, — резко оборвал ее Панаров, — это нормально, ты считаешь?

— Я вам звонить каждую неделю буду, — беспомощно взмолилась Надежда. — Ну не могу я отказаться!

— Какой еще, на хрен, хозрасчет? — не сдавался уязвленный неуступчивостью жены Анатолий. — План сверху утвердили — вы отчет написали. Что вы там рассчитывать будете, Эйлеры? Что вы понимаете, кроме арифметики? Директор пусть едет, замы его, мастера… А вы? Всю жизнь в конторе на заднице сидите, кнопки на счетной машинке жмете. Что толку вам от месяца обучения? Профанация одна.

— Приказ вышел из столицы, чтобы экономисты планового отдела переучились, — по новой втолковывала Надежда, тоже начиная раздражаться непонятливостью мужа. — Я, что ль, это придумала? Хорошо хоть не сокращают, не берут с высшим образованием на мое место. В Саратове уже из управления без высшего убирают. А у нас пока только усовершенствование.

— Схлестнешься там, в Москве, с кем-нибудь, — сам того не желая, нечаянно высказал бродившее в душе опасение папа Алеши.

— Дурак, что ли? С двумя-то детьми? — удивленно, уже с обидой вскинула брови мама. — И не в Москве это, а в Подмосковье. В общежитии женском буду жить, на лекциях сидеть с утра до вечера. Потом экзамен… А к огородам уже вернусь.

— Не нравится мне этот ваш хозрасчет ни хера, — мрачно смирился наконец с неизбежностью Анатолий. — Надувательство, ничего путного из него не выйдет.

Газ в галанке шумно вздохнул, словно вторя, соглашаясь с погрустневшим, подавленным Панаровым…

Леночка ревела во весь голос и тянула тонкие ручонки к маме, Алеша хмуро держал сестренку за плечики, стараясь не думать, как это долго — месяц.

Водитель штатного «уазика» играючи подхватил две сумки с вещами, лаконично бросив вполоборота «ну, поехали, давай», и Надежда, еле сдерживая застилавшие очи слезы, тихо вышла из дома.

Анатолий молча остался на кухне, провожать на улицу не пошел.

Вечером к осиротевшему приятелю заглянул Фролин, принес канистру пива и сушеную воблу, обернутую газеткой.

— Ты че, Тольк, взял и вот так на месяц бабу в первопрестольную отпустил? — громогласно загоготал он с порога, хлопнув по дверному косяку свободной рукой. — С размаху — и себе по яйцам?.. Вроде мужик серьезный, с понятиями. Баба ж за себя не отвечает!

— А я че сделаю? — смущенно огрызнулся Панаров, доставая граненые стаканы и ставя на стол. — Ее бы из конторы выкинули.

— Да ну и черт бы с ней, с такой конторой! Другую бы нашла, не королева, — не унимался Леха, разливая пенящееся пиво по стаканам. — Ты много ее слушаешь и под дудку пляшешь. Баба о детях думать должна, о мужике, о доме, а не о работе… Я б свою не пустил, — жестко заключил он.

— Если не башкой, а одним местом думает, и под боком будет — не уследишь, — пытаясь вернуть пошатнувшийся авторитет в глазах товарища, отсек Анатолий. — Узнаю — башку оторву. А все время у ноги держать или вдоль порядка с ножом носиться, как тот придурок, я не буду… Хоть поездку эту ей когда-нибудь припомню… Я б на ее месте не уехал от двоих детей.

— Она у тебя мужик в юбке, ей по боку дети — карьера на уме, — отрывая цепкими пальцами сушеную рыбью голову и посыпая пол под стулом чешуей, вынес свой вердикт Фролин. — Силы за тобой не чувствует. А знаешь почему?.. Не из-за денег, нет: ты последний без соли не доедаешь, и она голой в рванье не бегает. В конторе-то, я знаю, как они наряды меняют. Ты и сам не чуешь, чего и сколько у нее по шифанерам да тумбочкам напихано. И не из-за водки: таких, как ты, миллион. А тех, что хуже, еще больше… Под забором не спишь, руку не поднимаешь, деньгу в дом несешь — мужик справный, порядочный, надежный.

— Чего ж тогда еще надо? — соглашаясь с характеристикой, в целом совпадавшей с его самооценкой, Панаров воспрял духом, приосанился и расправил налитые плечи, не замечая легкого аромата фимиама, смешивавшегося с пивным хмельным запахом в воздухе кухни.

— Бабу себе на стороне заведи, — наклонив вперед сивую голову, выразительно выпучив очи и понизив голос, присоветовал приятель.

— На кой черт это мне? — удивился Анатолий. — Я зачем женился? Чтоб грязь всякую подбирать?

— А ты не грязь, а добропорядочную заведи, — терпеливо убеждал Алексей. — Что, мало у нас на заводе разведенок без мужиков? Вон, Любка Даманская бесхозная досель пропадает… Ну, или вдову… С замужними не связывайся и с шалавами. От этих толку не будет, головняк один. Нормальную найди.

— Я из семьи уходить не собираюсь, — категорично помотал головой Панаров, откусывая крепкими зубами сухое мясо с рыбьего хвоста. — И мне дома всего хватает.

— Да никто ж тебе не говорит из семьи уходить, дурья твоя башка! — заорал на всю кухню Фролин и тут же, испугавшись, снова выпучил глаза и перешел на свистящий шепот. — Наоборот, сразу обозначь позицию, что от детей не уйдешь. Что ты с ней просто потому, что тебе с ней как с человеком хорошо! Врубаешься?.. Ясно — любая баба в душе будет надеяться, что отобьет. И стараться будет получше казаться, чем она есть по натуре своей. Все они одинаковые, так что кол на кол менять… Но ты себя ценить начнешь, через ее глаза и мозги себя видеть! А вот это твоя быстро просечет и враз хвост-то поприжмет. Они это в мужике за версту чуют, — самодовольно засмеялся Алексей, вальяжно потянулся на стуле и хрустнул суставами.

— Неохота жизнь себе усложнять, — с сомнением изрек Анатолий. — Скрытничать, ловчить, обманывать, все время опасаться, чтоб не ляпнуть чего или кто другой не ляпнул. Мне вон проще, — кивнул он на канистру, — накатил с мужиками после работы, телик включил — и спать пошел вечером.

— Вот-вот, проще, — наставительно протянул по буквам Алексей, подняв брови и въедливо улыбаясь. — Только если ты сам на себя забил — не дивись потом, что и баба тебя ни во что не ставит. А наткнется на мужика со стержнем, что посложнее, поизощреннее умеет жить — и крышу-то ей сорвет… Природа у них, Тольк, такая… Против природы не попрешь.

Фролин глубокомысленно, со значением заглянул в очи приятелю, впавшему в задумчивость и механически жевавшему соленые волокна с обглоданного рыбьего хвоста.