И восстанет мгла. Ввосьмидесятые

Глава 109

На следующий день после планерки Надежда задержалась в кабинете директора.

— Виктор Кузьмич, у меня к вам личный вопрос… Можно?

— Что стряслось, Панарова? Выкладывай давай.

— У меня муж пропал…

— Вот как?.. С мужиками такое бывает, — добродушно съязвил тот.

— Не совсем пропал… Он в Чернобыль ликвидатором уехал в июне.

— Подзаработать решил? Они там вроде немало получают… Но детей больше с ним не заводите. Коль уж очень нужно, могу предложить свои услуги! — игриво подмигнул ей шеф.

— Какое там заработать? — будто не слыша сальностей директора, продолжала Надежда. — На заводе взял отпуск без сохранения… Ни копейки не платят ему.

— Сдурел, что ли? Или в партию решил податься?.. Что-то поздновато. Горбачев ее вон только что в Рейкьявике слил ни за понюшку… Обработали его там Ритка с Райкой, дурака плешивого…

— Виктор Кузьмич, у вас в КГБ связи есть? — решилась спросить напрямик Панарова.

Тот сразу осекся и замолк.

— Я ничего крамольного не сказал, это сейчас каждый первый секретарь говорит… Продал он нас американцам: и партию, и страну, — нахмурившись, с горечью, неправильно истолковав вопрос подчиненной, ответил тот.

— Меня политика не интересует… Мне сказали, что его в Чернобыль КГБ отправил.

— Кто сказал?

— Это не имеет значения… Вы могли бы через свои связи узнать о нем хоть что-то? С июня ведь ни весточки, ни копейки денег. А у меня двое детей на руках осталось, — едва сдерживая слезы, дрожащим голосом попросила Алешина мама.

— Ну-ну, ты давай, не распускай нюни… Ты чего же молчала все эти месяцы? Я тебе чужой человек, что ли? Сейчас премию выпишу в размере оклада, профсоюзнику нашему звякну, чтобы по своей линии помог… Мы тебе голодать не позволим. А он сотрудничал с ними, что ль? Может, напортачил где?.. С бухты-барахты комитет никого на улице не хватает, чтоб на реактор отрядить.

— Я не знаю ничего, он не говорил мне. Может, сотрудничал, может, напортачил… Я боюсь туда сама идти. Если еще и я пропаду — что с детьми будет?.. Детдом? — горючие слезы потекли по ее щекам.

— Успокойся, успокойся… На вот, воды попей… Есть у меня там знакомые, выясню и дам тебе знать. Иди к себе, работай спокойно. Мы тебя в обиду не дадим, обещаю! Надо будет — и область, и столицу подключим. Хоть партию и сливают, но мы еще поборемся, еще и хребет кой-кому переломать можем…

Панарова торопливыми шагами вышла из кабинета, мало-мальски воспрянув духом.

Шеф вещал уверенно, его партийные связи не раз в прошлом выручали предприятие, и сам первый из райкома относился к нему очень уважительно и даже с опаской. Седовласый, высокий, громогласный коммунист никогда не молчал и не страшился чуть что набрать московский телефонный номер.

Вечером, на исходе рабочего дня, секретарша позвонила Надежде по внутреннему телефону и попросила подняться в приемную.

Войдя в кабинет, она почувствовала, что директор чем-то озадачен и вроде бы даже как-то огорчен.

Подняв глаза на вошедшую и кивком головы предложив присесть, шеф вздохнул и растерянно пожаловался:

— Ты знаешь, что-то эти погоны страх стали терять… Со мной давно никто из них так не разговаривал. Что-то делается в стране, над чем-то партия контроль затеряла… Надобно будет за рюмкой коньяка обговорить это со старшими товарищами… Ежели они из-под партийного контроля вырвались, фрондировать начинают безнаказанно — пропала партия, а за ней и вся страна. У меня, видать, давление подскочило, пелена какая-то стоит перед глазами…

— Вам не удалось ничего узнать? — теряя последнюю надежду, с трепетом спросила его Алешина мама. — Совсем ничего?

— Только то, что дело твоего мужа находится лично у полковника Юрецкого Виктора Павловича. А мы с ним никак не пересекались до сих пор. Даже эту ерунду насилу из них выбил. А ведь вроде с хорошим знакомым говорил. Сколько ему леса перевозил… Ты сходи к полковнику. Они обязаны там по графику вести личный прием граждан, и у него свой день в месяце должен быть для этого. Не бойся, ничего он тебе не сделает. А коли попытается — у нас еще силенки найдутся жизнь ему подпортить… Я не просто звонить буду — я поеду и сам с людьми переговорю! И в области, и в Москве… Мы еще посмотрим, чья возьмет. Рановато они головы подняли. Можем и укоротить на голову, силы в партии еще хватит на них!

Директор потер рукой грудь влево под пиджаком, поднялся и направился к шкафу за коньяком.

— Будешь?.. Нет?.. И зря. А я рюмочку выпью, как Чазов рекомендовал…

Выйдя из кабинета директора, Надежда вернулась к себе, чтобы продолжить работу над квартальным отчетом. Но голова совершенно не соображала, цифры на счетной машинке сливались, мысли блуждали где-то далеко.

Придется самой идти на прием к полковнику… Что это за зверь такой — Юрецкий? Зачем ему понадобился обычный работяга с завода? Почему они шефу нахамили? Что он там про Рейкьявик и Горбачева рассказывал?.. Все было непонятно. Для начала надо узнать приемный день и часы, записаться — а там уж думать, как дальше быть.

Найдя номер в телефонном справочнике, Панарова сняла трубку, набрала нужные цифры, дождалась голоса на другом конце провода, представилась от имени своего предприятия, указав фамилию и должность, и попросила записать ее на прием к товарищу Юрецкому на ближайший приемный день.

— Вы по какому вопросу? — любезно поинтересовались в трубке.

— По личному, но очень важному. Большего сказать по телефону не могу.

— Хорошо, этого достаточно… Вы записаны на следующий вторник на три часа дня. С собой паспорт.

— Спасибо.

— Всего доброго.

«Вполне вежливые люди, — подумала Надежда, медленно опуская трубку. — Без всякого хамства… Чего я так боялась? Пускай боятся те, у кого совесть нечиста. А я никому плохого не сделала. Я им сына — образцового пионера воспитываю и дочку».

Конечно, она уже знала, что женщина, с которой спутался муж, то ли сгорела при пожаре в своем доме, то ли бесследно исчезла, и вся история кругом этого была довольно мутной. Но мало ли домов в Бахметьевске горит всякий год и мало ли людей при этом погибает?..

Ничего особенно интересного либо предосудительного она о Даманской не слышала. Обычная разведенка, каких сотни, без детей, без мужика, вкалывала на стекло-заводе… Понятное дело: беспокойно разбрасывала сети вокруг, растерянно металась, с тревогой подсчитывая уходящие годы и слабеющие шансы схватить счастье в жизни.

На склоне лет поймала моего дурачка, который и под ноги-то не смотрит — все в облаках витает. Обворожила, показала ему, что, мол, не от мира сего, вся из прозрачного эфира да идеи. Он и повелся, как теленок…

Новизна впечатлений бы со временем прошла, чары спали — всем человек насыщается — и увидел бы он подлинную сущность этой пленительной воздушной феи… Запуганное жизнью, потерянное, жалкое, несчастное существо, одинокое и мятущееся, чувствующее, как неумолимо погружается во мглу небытия, и старающееся ухватиться за кого угодно, лишь бы погружаться вдвоем, не одной. И нет там в душе никакой загадки, тайны, другого мира, иных смыслов…

Один из миллиардов пузырьков сознания, захваченный дряхлеющей плотью, низводящейся во мрак, уже полускрытой в нем. Жертвовать собой ради него так же бессмысленно, как легкокрылому мотыльку падать в едва краснеющий в ночи огонь почти потухшей, померкшей, догорающей свечки, чтобы на миг оживить его… Глупый ты, глупый!.. Ради чего и стоит жить, так чтобы зажигать новые огоньки сознания, яркие и вибрирующие жизнью — и понемногу переходить в них, отдавая им свое свечение.

Вернувшись с работы, мама спросила Алешу, как дела в школе. Выглядел он оживленным и явно жаждал чем-то поделиться.

— Мам, а меня сегодня для радио «Пионерская зорька» записывали!.. Я в микрофон говорил, меня в передачу включат для пионеров!

— Молодец! И о чем же ты там говорил? — ободряюще улыбнулась ему Надежда.

— О Тимуровском движении, о том, как мы великое дело Тимура Гайдара продолжаем! Что он был одним из самых лучших пионеров в стране, и мы хотим быть похожими на него. Как мы бабушкам одиноким помогаем на огороде и дома, — протараторил Алеша.

— Вот Тимур вырос и, наверно, уже воспитал своих детей — таких же замечательных пионеров, как ты… Побольше бы вас, чтобы мы в старости смотрели на вас, уже больших и взрослых, и радовались, что век свой не впустую прожили.

— Конечно, будете радоваться! — уверенно заявил мальчик. — Бабушки и сейчас у нас в стране очень радостные!.. И хвалят нас.

Покормив детей и завершив работу по дому, мама Алеши снова задумалась о том, как же так: зима не за горами, а от него поныне ни одной весточки…

Даже из тюрем письма родным доходят. А здесь — ни письма, ни телеграммы, ни перевода по почте… Живой ли? Иль в первые же дни сгинул?..

Повестка бы пришла, тело бы прислали, пусть и в запаянном гробу… Как в тех семьях, что про Афганистан не из телевизора знают. Да и не война же там сейчас…

Живой он, значит. Отзовется, как сможет…