И восстанет мгла. Ввосьмидесятые

Глава 65

Бригадир в горячем цеху был крайне доволен тем, что Панаров охотно выходил во вторую смену и даже сам, бывало, вызывался взять сверх графика.

«Химики» работали в основном в первую, поэтому Анатолию нужно было успеть пораньше проскочить через «вертушку», встретиться и перекинуться парой слов с людьми, знавшими Боксера, что за мзду брали на себя его норму выработки, помочь с быстрой погрузкой товара в «воронок», доставить коробки на станцию, вернуться до конца смены обратно на завод и в полночь спокойно забрать пропуск из окошка. Как и почем Генка решал с бригадиром вопрос Панаровских отлучек, было не его заботой.

— Тольк, что-то ты зачастил с ночными… От жены, что ль, скрываешься? — подколол его как-то, проходя мимо отсвечивающей смазкой черной махины пресса, Михалыч. — От долга супружеского увиливаешь?

— Старею, — удрученно признался Панаров. — Как в том анекдоте: «Всем ладна жена — вот только хоть бы чуть-чуть незнакомая…» Деньги надо домой нести, — уже серьезнее добавил он, — за ночную доплатки выше, сам знаешь.

— Да я не против, наоборот — молодец!.. Девки ведь, понятно, во вторую не хотят: дом, ребятишки… Ежели так дело пойдет, квартальную премию тебе выпишу. Магарыч с тебя будет! — добродушно хлопнул он пятерней по широкой спине Панарова.

— Не вопрос! — с готовностью поблагодарил тот, придав голосу подобающей случаю восторженной молодцеватости.

В горячем цеху и зимой стояла сухая малиновая жара: безмерная, этажа четыре в высоту, круглая каменная печь мерцала сизым пламенем из растворенного жерла подачи шихты; грозно гудел газ, бьющий тугими струями из грандиозных конфорок; по наклонному, с полметра широкому желобу непрестанной раскаленной вишневой лавой, светившейся голубым маревом по краям и почти солнечно-белой в центре, низвергался и медленно сползал вниз поток расплавленного стекла и безостановочно тек на горячее дутье, к бригаде выдувальщиков с голыми поджарыми торсами, блестящими от пота, с полутораметровыми трубками в руках.

На стекло полагалось смотреть сквозь темные очки, чтобы избежать помутнения хрусталика. Но выдувальщики посылали к черту техника безопасности: «И что я тебе в очках выдую? Задницу бабы твоей?.. Ты, что ль, мне потом норму подпишешь?»

Обмакнув конец трубки в огненную реку, вращая ее пальцами туда-обратно, они искусно цепляли кусочек вязкой розовой массы, превращая его в аккуратный шарик размером с гусиное яйцо, игравший всеми отсветами красного, желтого и синего, сосредоточенно отходили на свое рабочее место и начинали ворожить.

Едва прикасаясь губами к другому концу трубки, неспешно вдувая в нее воздух и непрерывно крутя, они творили свои маленькие копии объектов мироздания, погрузившись в них мыслями: шаровидные галактики, вытянутые веретеном туманности, газовые облака вычурного вида… Добившись нужной формы изделия и слегка охладив его в бадье с водой, стоявшей неподалеку, выдувальщики обрезали гигантскими ножницами с длинными ручками избытки стекла по краям и создавали из них ушки, ободки, карнизы, легко лепившиеся обратно к раскаленному телу цветника, зауживали шейку, уплощали дно, ровняли рифленый торец, заново с шипением пара опускали его в воду и оставляли в стороне мирно остывать, опять приступая к струящемуся адскому жару вулканической лавы за новой жгучей крапинкой солнца.

Погустевший поток магмы плавно переползал в самую шумливую часть горячего цеха — на прессовку. Дюжина мощных прессов автоматически отбирала у реки четко отмеренную порцию, операторы размещали половчее форму и спускали рычаг. Из неказистой бордовой лепешки рождалась нежная, прозрачная лазорево-розовая салатница, конфетница, салфетница или другая «чаплашка» из десятков производимых заводом артикулов. Там же, неподалеку, дробно гремели прессы на подвеску и слезой Феникса выдувалась «капля» для хрустальных люстр.

После охлаждения, учета нормы и первичного контроля качества брак тут же отправлялся в шихту и опять по ленте конвейера нырял в инфернальное нутро печи. Качественный товар уезжал на рисовку узоров в следующий цех, где с искристыми алмазными кругами, вращавшимися с огромной скоростью, работали в основном женщины.

Пресс в горячем был тяжелым и опасным местом работы: почти все операторы на месте десяти пальцев на руках имели набор из уродливых обрубков разной длины и количества — чаще всего, вместо средних и указательных. Прессы заедало, неуклюжий автомат нуждался в помощи искусной человеческой кисти, незаблокированные как положено формы рубили фаланги. Нехватка пальцев ничуть не вредила плану выработки и качеству работы. Наоборот, по числу культей возможно было отгадать, сколько лет горячего стажа на прессовке отбыл обладатель — искушенный мастак, не новичок зеленый… И как часто украдкой пропускал стаканчик в смене.

Работа на рисовке тоже была не из безопасных. После того как мастер-рисовальщик умело выткал алмазом наметку, точной рукой разметил основные контуры узоров, женщины должны были довершить, докончить все «ромашки», «рубины» и «звезды», отгранить, придать нужную изломанную линию торцу — все краем корундового диска, потом зашлифовать острые, лезвием бритвы режущиеся грани другими, более мягкими кругами с песчаником.

Вес обрабатываемых на «рисовке» изделий был самый разный — от стограммовых конфетниц да соусниц до огромных, полуметровых в диаметре тазиков-салатниц и роскошных метровых поленьев хромовых, кобальтовых, марганцевых цветников, весивших несколько килограммов.

Рисовать приходилось под непрестанно бьющей струей студеной воды, чтобы стекло не накалилось и не треснуло, в скользких перчатках, в облаке брызг, мелких осколков, кусочков алмазной крошки и песка. Бешено вращавшиеся диски лопались, разлетаясь острыми иглами по сторонам, стеклянные края и сквозь резину в кровь резали нежные женские руки, осколки ранили защищенную лишь тканью спецодежды кожу, легкие вдыхали сырую мглу. Но за работу на «рисовке» недурно платили с надбавкой за вредность — правда, меньше, чем в горячем.

После цеха рисовки почти готовые изделия отправлялись на полировку, на «химию». Именно там использовался труд заключенных-«химиков». Безмерные ванны с концентрированной серной, соляной либо плавиковой кислотой периодически отворялись, и в дымящееся, шипящее, брызгающее едкими каплями пекло погружались корзины с уложенным в них «прессом».

Побывав в кислотном аду, хрусталь становился хрусталем. Идеально гладкий и прозрачный, бесплотный, самоцветом искрящийся на гранях, благозвучно и мелодично звенящий при легком постукивании ногтем — желанный гость для тысяч семей по всему Союзу.

После полировки на «химии» граненый хрустальный товар проходил приемку, заключительный контроль, получал золотистую наклейку и отгружался на линии упаковки, а затем — ждать своего часа на склад готовой продукции. Использованная кислота из ванн испарялась из открытого отстойника либо сливалась в речушку неподалеку, давно мертвую.

«Химики» были все как один с рубцами после ожогов на коже — спецодежду и рукавицы быстро разъедало, даже гордились ими. Во время смены в носу, в горле и легких горело, воспаленные, красные, слезящиеся глаза щипало, люди надсадно кашляли и выбегали наружу на перекур, чтобы табачным дымом перебить вкус соленого металла во рту.

Помимо «химиков» в цеху трудились в меньшинстве и обыкновенные рабочие. Они за вредность получали молоко. Рабочие побаивались «химиков» и на всякий случай держались от них подальше. У тех была своя жизнь, свои разборки, свои базары, и старожилы рассказывали новичкам вполголоса, что раз-другой, случалось, в ванну с кислотой падал один из «сидельцев», успев лишь кратко завизжать в полете и с шипением мгновенно скрыться под дымящейся поверхностью. Инциденты оформлялись по документам как несчастные случаи на производстве, падение по неосторожности из-за грубого нарушения техники безопасности, и клались под сукно, не заканчиваясь ничем. Тела даже не извлекались из ванн — доставать было нечего.

Особенно нехорошей славой пользовались зловещие резервуары с плавиковой кислотой. Просочившись прожженной спецовкой к коже, она не обжигала, как серная или соляная, человек не чувствовал ничего и продолжал выполнять план полировки оптических линз, для которых другие кислоты были, видать, слабоваты. Лишь где-то через полчаса, а то и позднее, начиналась жуткая боль — кислота исподволь проедала плоть до мышц и нервов, — которую глушили лишь морфий да наркоз, обожженное место вздувалось и отекало. Смерть могла наступить от остановки сердца — кислота связывала кальций в крови, от болевого шока, от почечной недостаточности либо от осложнений. Не самая легкая смерть…

На плавиковой работали одни заключенные. Не страшился их только бригадир Генка. «Химики» сами с молчаливой опаской обходили его: вроде бы случаи растворения заживо происходили после мощного апперкота в подбородок слишком строптивым или разговорчивым зекам, чересчур вникавшим в темные дела безжалостного Боксера.

Бригадир пользовался уважением и у начальства. Цех химполировки всегда выполнял план, дисциплина и порядок в нем были железными, заключенные смиренно трудились на благо родины, не халтурили и не безобразничали.

Поговаривали, что, когда снимут судимость, у Боксера есть вполне обдуманное, зрелое желание и даже неплохие шансы вступить в партию. Общественную нагрузку он нес без кислого выражения на лице, с пониманием. То, что в молодости оступился, надебоширил, не значит, что партия и общество поставили на человеке крест. Всегда можно осознать и раскаяться. По младости с кем не бывает? Тем паче — у спортсмена… Боксер успешно и уверенно двигался по пути исправления.

— Ну че, Толян, Надька довольна жизнью? — подмигнул он Панарову на перекуре. — Все нормально дома?

— Нормально, Генк, все путем, — глядя в сторону и выдыхая сигаретный дым, ответил тот.

— А у самого-то в душе все пучком? — испытующе посмотрел на него Боксер.

— Да нормально, работа как работа, — снова утвердительно кивнул Анатолий. — С «химиками» язык нашел более-менее.

— Если кто из них забыкует или за понятия подтягивать рискнет, ты мне маякни сразу, — с угрозой сжал пудовый кулак бригадир. — Я вопрос вмиг закрою… К тебе предъяв нет, я в курсах. А понятий по жизни и без терпил наберешься.

— А ты в натуре кого-то из них с кислотой в речку слил? — не удержался от любопытного вопроса Панаров, искоса глянув на реакцию собеседника.

— Опять вопросы? Мы же по теме вроде добазарились, нет?.. Ты че, следак, что ль? — жестко среагировал Боксер, мгновенно сощурив колючие свинцовые глаза. — И за натуру не гони, со мной нормально разговаривай!.. Лады?

— Ладно, чего ты закипел, — поторопился успокоить его Анатолий. — Извини.

— Ты лучше за дела наши скорбные помозгуй, — смягчился Генка. — Все пока нормалек, когда свой наряд ментов дежурит. Товар вывозим машинами, а получаем — так, еще зарплату за ходку… Рискуем за гроши, да?

— Меня все устраивает, — поспешил ответить Панаров. — Не сули журавля в небе, дай синицу в руки… Да и риск вроде небольшой.

— А можно один раз рискнуть, куш сорвать — и потом кайфуй целый год, лафа! — с азартным блеском в глазах понизил голос Боксер. — Прикинь — за раз бабла рубануть столько, что нам здесь год горбатиться!

— Там и отвечать, небось, крепко придется, ежели не срастется…

— А ты думаешь, покуда тебя с нашим товаром примут, штрафом и увольнением по статье, что ль, отделаешься? — въедливо ухмыльнулся бригадир, вопрошающе поглядев на Анатолия.

— Ты же говорил — у тебя все схвачено?

— Жизнь, братуха, полна случайностей, — со слегка напыщенной мудростью поделился опытом бывший «сиделец». — Счастливых и злосчастных… Я ведь тебе страховой полис не выписывал. И пошустрее, поизворотливее нас с тобой погорали: удача — она, сука, переменчива… Поэтому о подушке подумывай. О соломке. Заметут — семью с чем оставишь?.. У нас ведь бывает и за коробку, и за вагон — один хрен срок чалить приходится.

Боксер, криво улыбаясь, в упор воззрился на нервно докуривавшего «Приму» Анатолия.

— Ладно, обозначь в общих чертах, какое дело? — сделав последнюю затяжку, загасил тот подошвой окурок, втоптав в землю.

— Вот это уже мужской разговор!.. Хвалю, — боднул он Панарова кулаком в грудь. — Ты про экспериментальный цех на «Маяке» слышал?

— Ну так, в общем и целом, — насторожился Анатолий.

— Никакой он не экспериментальный. Там кристаллы искусственные выращивают для военных… С такими же нормами и планами, как у нас.

Панаров непонимающе посмотрел на Боксера.

— И что?

— Толян, за один такой кристалл люди дают очень серьезные деньги. Оч-чень серьезные, — многозначительно повторил тот.

— Но мы-то на стеклозаводе, а не на «Маяке»?

— На ставку, по графику, — опять сощурил очи Генка. — А кто не дает совмещать?.. Раз в недельку, например, в третью смену или в выходной — почему бы туда не выйти?

— А че ты сам-то не устроился?

— Ты че, дурак? — вытаращил зенки бригадир. — У меня ж судимость, да еще за тяжкое!.. Там допуск, проверка комитетчиками… А ты чист, как стеклышко. Жена, дети, свояк вроде пашет — поручиться может… Правильная информация?

Панаров мысленно удивился, что Боксер осведомлен о месте работы родственника жены, но вида не подал. Ему вдруг до боли отчетливо вспомнился фильм из сериала «Щит и меч»… Он замолчал.

— Ну, че ты очком заиграл? — весело поинтересовался Генка. — Как с ворами в одной будке трястись — так вроде не ссал?

— Нет, Боксер, там госбезопасность, тайна, — замотал головой Анатолий. — Это не чаплашки из горячего в будке вывозить… Так до расстрела допрыгаться можно.

— Да ладно, брось! Наслушался лохов! — махнул тот рукой. — Сейчас время другое пришло… Горбач, потепление, разоружение, дружба… Никто никого не расстреливает. Ты же не секрет атомной бомбы выносишь! Такой же товар, как любой другой, только за него пуще башляют.

— Это все лирика, а как там на самом деле — никто не знает, — твердо вознамерился стоять на своем, идти в отказ, Панаров. — Мне свояк по пьяни говорил, поймают — пуля в затылок без суда и следствия… При попытке сопротивления и бегства.

— Ты, главное, проверку пройди и устройся туда, — мягко, но настойчиво продолжал уговоры Боксер. — Попадешь в цех — я, не торопясь, все обмозгую и устрою так, что чист будешь, как дева Мария… Отвечаю, братан!.. Как только там устроишься — здесь тебе доляну в два раза подниму… Сечешь? В два! Ты подумай, я не тороплю.

Генка раздавил ногой бычок и не спеша вперевалку направился обратно в цех проведать своих «химиков».