И восстанет мгла. Восьмидесятые

Глава 33

Со второй недели обучения у родителей появилась возможность записать детей на продленку, чтобы не спешить ежедневно в школу в обеденный перерыв.

Алеше на продленке показалось занятно.

Сразу после уроков они шли обедать. Школьная столовая почему-то еще не работала, посему дети питались в заводской столовой стеклозавода, что находилась верстах в полутора.

Идти через поросшее густой травой поле по едва протоптанной школьниками дорожке, через ряды двухэтажек с пожилыми людьми на лавочках, с благожелательным и ленивым любопытством разглядывавшими бодро шагавших мимо первоклашек, построенных попарно, с преисполненными возложенной на них ответственностью педагогами впереди, задававшими темп и направление движения, и замыкающими, зоркими очами следившими, чтобы никто не отбился по пути, было легко, приятно и весело.

Широкая асфальтированная призаводская площадь с огибавшей ее по каемке проезжей частью упиралась в карминово-красное кирпичное здание дирекции и главной проходной с тянувшейся от него на сотни метров грязно-серой бетонной оградой с ржавой колючей проволокой наверху, отделявшей охраняемую режимную территорию.

С противоположной стороны яркими, слепящими бликами мерцали на солнце торцевые фасады домов с застекленными лоджиями квартир и залитыми угольночерным битумом плоскими, длинными крышами.

Площадь резко обрывалась на краю глубокого оврага, по дну которого можно было дойти до заброшенного карьера, недавно ставшего местом немеркнущей славы одних и несмываемого позора других Алешиных одноклассников. В бездонную котловину ссыпались кузова сотен самосвалов с некачественной шихтой, битым стеклом, браком и разным заводским хламом. Предполагалось, что со временем овраг будет доверху завален, утрамбован, а поверхность над ним «окультурена».

Покамест это было излюбленное место для игр десятков окрестных мальчишек.

Здесь возможно было изыскать сущие сокровища, алмазные копи: забракованные выпуклые оптические линзы величиной от копеечной монеты до суповой тарелки, способные в минуту поджечь на солнышке бумагу либо сухую траву — ходовой товар, бойко идущий на обмен за конфеты и игрушки от детей из обеспеченных семей; острогранные кусочки битого цветного стекла, россыпи хрустальной подвески и свежайшие, лоснящиеся лепешки антрацитово-черного жевательного гудрона. Достаточно было одному из ребят принести изысканный деликатес — жвачку — в детсад или в школу, как там моментально начиналась эпидемия черных языков, неизменно пугавшая несведущих в лакомствах воспитателей и учителей.

В крутых склонах оврага немудрено было выкопать пещеру: под тонким слоем дерна лежала толща песка, без труда поддававшегося обычным палкам и рукам. Вход внутрь следовало тщательно маскировать травой, ветками и листьями — взрослые со стеклозавода проводили регулярные рейды и безжалостно разрушали плоды нескольких дней кропотливой детской копки — узкие потаенные лазы, уходившие далеко вглубь — после того как однажды песчаный грот, обвалившись, унес жизни трех мальчиков, тела которых долго не могли найти.

Но катакомбы появлялись снова и снова, что привело к решению дирекции завода быстро, ударными темпами забросать всяким хламом и землей опасный овраг.

Проходя по широкому асфальту площади, знающие ученики с нескрываемым интересом поглядывали в сторону «Клондайка», над которым всегда вились стаи безумолчно галдящих любопытных галок и воронья.

Столовая находилась вблизи от заводской конторы. Приземистое строение из оштукатуренного кирпича с низкими сводчатыми потолками и полукруглыми арками, соединявшими душные помещения с застоявшимся влажным кухонным воздухом, было возведено еще до революции и служило оптовым магазином удачливому купцу Бахметьеву.

В просторных бывших торговых залах без окон теснились десятки шатких хромоногих столов, покрытых пахнувшими обмылками и липкими на ощупь клеенками с полустертым безыскусным клетчатым узором. Число стульев у каждого стола было разным, оттого, поставив громоздкий, тяжелый поднос с тарелками на вольный уголок блеклой замазанной скатерти, школьники, бывало, отправлялись пробежаться по залам в поисках лишнего стула. Чем пользовались ребята похулиганистее, выпивая оставленный без надзора компот из сухофруктов, воруя кекс с изюмом либо заварное пирожное, щедро высыпая в горячий суп половину солонки или перечницы.

Лучше было сразу с полным дымящимся пластмассовым подносом в руках доискаться свободного места с придвинутым к столу никем не занятым колченогим стулом.

Первоклассников в продленке было много — четыре класса почти по сорок человек, все шли на обед одновременно и должны были за полчаса выстоять очередь, тянувшуюся из длинного здания на улицу, быстро набрать на поднос огнедышащую тарелку с супом, объемное пролетарское второе, недослащенный бледноватый чай и булочку или коржик, спехом съесть, сколь успеется, и по зычному зову учительницы построиться снаружи у входа. Следующие полчаса предназначались для полутора сотен второклассников, за которыми уже тянулись голодные третьеклассники.

Первое блюдо подавалось почти кипящим, поэтому догадливые школьники быстро сообразили, что начинать нужно со второго и с компота. Нетронутые щи возвращались на кухню и радовали обитателей заводского свинарника.

Вернувшись обратно в свой класс, ребята делали уроки на завтра, выучивали стишки, рисовали, играли, скучали — ждали родителей.

Алешина мама забирала его из продленки в шестом часу. К тому времени он успевал все прочитать, написать, посчитать, нарисовать и уже изрядно томился от многочасового сиденья за партой. Рудаков тоже уходил поздно — его мама также работала в конторе леспромхоза. Алеша использовал подвернувшуюся возможность поближе познакомиться с белокурым, не по годам вымахавшим гигантом.

— А ты самый сильный в вашем классе? — как-то спросил он Колю после возвращения из столовой.

— Да… Я и четвероклассника один раз положил, — с аттическим достоинством ответил тот. — На перемене к нам пришел заступиться за одного, за брата… Я спортсменом стану, когда вырасту. Они на Олимпиаду ездят. И за границу.

— А кто сильнее — Вовик или ты?

— Не знаю… Я, наверно.

— А вы не пробовали проверить? — с любопытством поинтересовался Алеша.

— Нет, мы с ним никогда драться не станем, — уверенно промолвил Колян.

— Почему?

— Мы так решили. Мы друзья, и мы оба сильные. Сильнее всех вас… — спокойно произнес Рудаков, приятельски коснувшись плеча Алеши. — Я не трогаю тех, кто с ним, он — моих. Если на него кто из старших полезет — после школы вдвоем его уроем. Я никого не боюсь, и он никого не боится. Зачем нам драться?

— А можно, я с вами буду дружить? — без обиняков попросил Панаров.

— С ним дружись. Он нормальный, не дебил, как ваши рабоченские уроды, — веско посоветовал Колян. — Всё как бараны делают, лишь бы толпой, и тебе нечего с ними водиться. Водись с сильными. Может, когда-нибудь тоже сильным станешь.

Алеше запал в душу совет сильного, и он решил постараться, чтобы Вовик сам захотел сдружиться с ним.

Римма Григорьевна продолжала суровой, властной рукой укреплять дисциплину во вверенном ей классе. Во время уроков строго воспрещалось перешептываться, поворачиваться, без спроса лезть в портфель, держать ладони под партой, глазеть куда-либо помимо учебника и доски. Не проходило и дня, чтобы в ход не пускалась воспитательная линейка.

— Долманкин, где твои руки? — внезапно раздавалось у задних парт. — Что ты там делаешь под столом?

— Ничего не делаю, — запуганно и лживо проблеял застигнутый врасплох ученик.

— Ну-ка, встал и вышел из-за парты!.. Встал и вышел, я сказала! — мгновенно наливалась краской вскипавшая гневом классная. — …Так, в пистолетики на уроке играем… Сел на место и положил руки ладонями вверх, — раздавался краткий приказ, после чего деревянная линейка хлестко, со свистом, ребром ударяла по пальцам провинившегося.

Римма Григорьевна имела опасную привычку во время занятий почти бесшумно прохаживаться между рядами, и грозное оружие нежданно и быстро возвращало к реальности тех, кто не мог дотерпеть, не выдерживал пытки нескончаемо долгим сиденьем не шевелясь и уставившись в скучные страницы учебника либо разлинованной прописи.

Свою порцию по пальцам получил и зазевавшийся Алеша, увлекшись срисовыванием красивой картинки и не заметив, как сзади тихо подкралась и через плечо заглянула в его живописный листок учительница. Он подскочил от боли, но еще сильнее — от недоумения и испуга. Он не понимал, почему его стукнули. Дома его никто отроду не бил.

— На уроке чтения нужно заниматься чтением, а не рисованием! — прогремела на весь класс Римма Григорьевна. — Вас через месяц в октябрята будут принимать, а дисциплина в классе никудышная!

Сие славное событие было приурочено к знаменательной дате — 65-летию Великой октябрьской социалистической революции.