И восстанет мгла. Ввосьмидесятые

Глава 44

Зураб оказывал пугливой Надежде осторожные знаки внимания. Во время экскурсий в первопрестольную и по городам Золотого кольца, входивших в программу пребывания слушателей курсов, норовил занять в автобусе местечко поближе, подать руку при выходе из дверей, идти неподалеку, подбрасывая фразы, шутки, подчас откровенно паясничая и дурачась с экскурсоводом.

Вообще не замечать его присутствия казалось Панаровой невежливым — ведь с другими мужчинами на курсе она разговаривала. Демонстративное игнорирование лишь одного могло породить лишние слухи, пересуды, понимающие усмешки за спиной. Из-за этого она старалась общаться с Зурабом ровно столько, сколько с иными. Беда была в том, что иные давали несравненно меньше поводов для общения. Зураб же умело провоцировал реакцию своим ребячеством.

Постепенно и безотчетно, не задавая вопросов и не понуждая к откровенности, Надежда прознала, что он наполовину грузин, наполовину, по матери, русский, в первом браке по договоренности старших родственников двух благородных грузинских семей не был счастлив и не имел детей, непросто добился развода и теперь живет один. Все время посвящает карьере, днюет и ночует на работе, имеет неплохие перспективы в руководстве республики, хотя развод и отсутствие семьи вредят его росту. В детстве болел туберкулезом, оттого не похож на широкогрудого джигита с картинок из Толстовских рассказов. Раньше, по юности, выпивал, но однажды за рулем сбил ребенка. Ребенок выжил, дело замяли — родителям подарили машину. Поклялся богу, что, если врачи спасут жизнь мальца, в жизни к спиртному не притронется. Сам вырос в семье, где было пятеро детей: два младших брата и две старшие сестры. Поэтому очень стремится завести свою семью и детей. Мама у него из терских казачек, в молодости походила на Надежду, но он пошел в отца, у которого нос еще внушительнее.

— Вот видишь, теперь ты обо мне все знаешь, — немного грустно улыбнулся Зураб. — Даже про туберкулез и преступление без наказания… А я о тебе ничего не знаю.

День за днем, встреча за встречей, разговор за разговором Надежда понемножку поведала и о своей непростой жизни — сама не хотя того, излила душу, высказалась обо всем, что наболело к четвертому десятку.

— Ты впустую жертвуешь собой, живя с этим человеком. Он никогда ничего в жизни не добьется, — заключил Зураб, внимательно и с сочувствием посмотрев ей в глаза. — Есть такая категория мужчин — ты только не обижайся — слабак по жизни, слабовольный эгоист, «пьяница тяжкий, бесстыдный, как пес с отвагой оленя», как писал один поэт… Говорит, дескать, ничего не хочет, а сам внутри знает, что хочет: страстишки-то бродят, кипят в сердце — да не решается. А ежели б и решился, все равно бы не получил. Он едет на тебе, и ему комфортно, лишь бы избежать лишнего беспокойства в жизни. Тебе проще собой пожертвовать из сострадания, житье с ним вытерпеть, чем его бросить. И ты думаешь, что это правильно… Но это неправильно.

— По крайней мере, это порядочно, — возразила Надежда, казнясь, что так много наговорила о семье и муже.

— Нет, непорядочно, это самообман, — строго осудил Зураб, коротко отрицательно мотнув головой. — И даже не по отношению к тебе. Речь о детях. Ты их обрекаешь на слишком низкий старт в жизни. На отсутствие права хорошего разбега для прыжка. И одно дело — когда у тебя нет выбора… Но выбор есть. Они могут учиться в лучших школах — я обеспечу им поступление в любую высшую школу в Москве, связи нашего рода им откроют мир. И у них будет еще, как минимум, трое братишек и сестренок. Родных…

Мужчина вопросительно взглянул на Надежду и замолк, ожидая ответа.

— С родным отцом им лучше, — будто не замечая вопроса в последних словах, отвернувшись в сторону, произнесла Панарова. — Особенно Алеше. Ему уже восемь лет… Как бы он перенес развод, переезд, другую семью, другую жизнь?

— Поначалу — да, ему будет трудно: родная кровь, отец, — кивнул, волей-неволей согласившись, Зураб и продолжил вкрадчивым низким голосом. — Но ты подумай, насколько ему будет лучше потом, через пять-десять лет!.. Может, ты его хочешь на Афган обречь и извечное повторение пути отца-неудачника? Не будь жестокой по отношению к мальчику, когда имеешь возможность выбирать его судьбу… Я понимаю, что тебе будет тяжело, но пожертвуй собой не ради самовлюбленного алкоголика-эгоиста, а ради будущего своих детей!

— Нет… Даже если б я пошла на такой шаг, развода и детей он бы мне нипочем не дал, — отрезала Надежда, машинально дернув плечом и отступив на шаг. — Да еще и сотворил бы чего на горячую голову, из мести или из отчаяния дошел бы.

— А вот это я бы уже взял на себя и быстро решил… Об этом даже не думай, — нехорошо сверкнул черными пронзительными глазами кавказец. — От тебя нужно лишь одно. Сказать «да». И все… И кончится беспросветная мгла, муть твоей жизни, и начнется новая жизнь.

— Да, хозрасчет… — безрадостно усмехнулась своим мыслям мама Алеши.

— Что? — не понял мужчина, исчерпав запасы красноречия.

— Да так, ничего… Хозрасчет как символ новой жизни, — ответила она. — Давай оставим этот разговор и не будем к нему возвращаться.

— Значит, ты выбираешь и жертвуешь будущим своих детей? — разочарованно подняв брови, заключил тот.

— Зураб, найди себе молодую незамужнюю грузинку. И нарожайте с ней своих детей, — с наставительной ноткой мудрой матери в голосе посоветовала Надежда. — Вот когда они у тебя будут — может, и поймешь меня. А сейчас не пытайся.

Грузин уронил лысеющую голову, провел по ней ладонью и замолчал, глядя в землю.

— Ну хорошо… Можно одну небольшую просьбу?.. Последнюю?

— Если обещаешь, что никогда больше не вернешься к этому разговору, — попросила Панарова.

— Обещаю… Сам, по своей инициативе, уже не вернусь, — серьезно промолвил тот.

— О чем ты хотел попросить?

— Я мудрый грузин и был готов и к такому варианту нашего разговора, — невесело улыбнулся мужчина. — Потому что я чувствую твою душу, знаю, какая ты… Вот здесь мой адрес в Грозном, телефон, а вот это — адрес моего родового гнезда. Обещай, что, если останешься одна или тебе будет невыносимо скверно, напишешь мне. Просто пошли в конверте одну строчку: «Пишу, как обещала».

— Зураб, пожалуйста, не теряй времени и устраивай свою жизнь, — с предательски заблестевшими глазами дрогнувшим голосом попросила Надежда.

— Ты сказала, что пообещаешь…

— Ладно, обещаю, — отвернувшись в сторону и достав платочек, согласилась Панарова.

Через несколько дней плацкартный вагон увозил маму Алеши домой. Успешно сдавшую курсовую и заключительный экзамен, получившую сертификат и право продолжать работу в плановом отделе леспромхоза в условиях хозрасчета.

Сумки были забиты детской одеждой, игрушками, сыром, колбасой… Надежда подумывала, в какой кармашек запрятать сложенный вчетверо листок с адресом. Поколебавшись несколько мгновений, она покачала головой и разорвала бумажку на мелкие клочки.

Соседка по комнате, Катя, отправила в Пермь телеграмму с уведомлением о поданном в Подмосковье заявлении о разводе и просьбой всю дальнейшую корреспонденцию направлять в Эстонскую ССР, город Таллин, абонентский ящик до востребования.

Эрке был на седьмом небе от счастья. Новая жизнь улыбалась ему синеглазой, златокудрой, лучистой, слегка курносой улыбкой.