Глава 14

Как-то раз Алеша, собирая в небольшую стеклянную банку мелких, недавно вылупившихся багрово-красных личинок с картофельных листьев, открыл для себя, что поле снаружи огорожено лишь прибитыми «двухсоткой» к малорослым столбушкам, врытым в землю метрах в трех друг от друга, двумя поперечными жердями. Ничего не стоило пролезть меж ними, чуть пригнувшись и приподымая коленки, и очутиться на отлогом склоне, поросшем молодыми дубами, пахнущем сухой, выжженной травой, анисом и клубникой, — что он и сделал.

Идти в пологую гору навстречу густому тенистому лесу, призывно шуршащему листьями впереди, было приятно: на каждом шагу попадались крупные ягоды спелой клубники, нагретой лучами июльского солнца, такой душистой и изысканносладкой, с легкой кислинкой, с запросто срывавшимся венчиком засохших, ломких чашелистиков.

Мальчик увлекся и незаметно погрузился в глубь леса, где светолюбивую клубнику сменила сочная кисловатая земляника, росшая в пасмурной тени деревьев алыми островками порознь в густой траве по соседству с хрупкими, прозрачно-белыми колокольчиками ландышей.

Постепенно кряжистые дубы уступили место березам, осинам и елям, кругом стало как-то мрачновато — солнышко почти не пробивалось сквозь густой полог развесистых крон — и он собрался возвращаться домой, вволю наевшись ягод.


Но когда развернулся обратно, то за спиной никакой тропинки не увидел. Перед ним плотным частоколом толпились такие же березы, осины и ели.

Алеше стало не по себе, он решил попробовать пойти прямо, никуда не сворачивая. Навстречу стали попадаться плотные заросли покрытого паутиной жесткого папоротника и полуистлевшие коряги, бурые трухлявые стволы поваленных деревьев, которых раньше не было заметно. Он почувствовал, что блуждает, идет не в ту сторону.

Развернувшись, ребенок побежал в обратном направлении, уже всхлипывая и не на шутку испугавшись.

Вскоре впереди вынырнула лощина, поросшая по крутым склонам плотным высоким кустарником.

Алеша понял, что заблудился. Он упал в траву и тихонько захныкал. Кричать в лесу он боялся, в какую сторону идти — не знал, истомился, замаялся; очень хотелось пить.

Мальчик подумывал лечь под куст и переждать дотемна. Тогда, казалось ему, он увидит мерцающие огоньки света из окон деревенских домов и сможет найти дорогу. Он помнил, что темнота — его союзник.

Вдруг Алеше почудилось, что в дебрях на другой стороне оврага мелькнул собачий хвост. Он обрадовался. Огромные деревенские псы никогда не трогали детей, вольготно разгуливая повсюду без ошейников, и не выносили только глупых молодых бычков да редких велосипедистов, кативших из города в соседние села к родителям на выходной. И за теми, и за другими гнались разноголосой стаей со свирепым лаем, норовя цапнуть за ногу.

Бывало, городской автомобиль, пылящий по колеям грунтовки, вызывал у них приступ недоуменного гнева и искушение впиться клыками, испробовать на прочность покрышку колеса. Но безмятежно идущий по своим делам сельчанин, тем паче ребенок, был им безразличен и удостаивался лишь благожелательного, с ленцой, взмаха хвоста.

Алеша уже собирался позвать пса, наверняка знавшего дорогу в деревню, но тут ему померещилось, что из гущи кустов на него в упор смотрят два янтарно-желтых, не по-песьи серьезных и пристальных глаза.

Мальчик вспомнил детские книжки про волков и чуть не разревелся в голос от жути. Матерые волки в книгах не отличались дружелюбием безобидных деревенских собак.

Он ползком попятился назад, не отрывая завороженного взгляда от густо переплетенных ветвей сползающего книзу кустарника, из которых кто-то за ним наблюдал. Он пятился на коленках, доколе котловина не скрылась за сплошной стеной вздыбленных стволов пятнисто-белых берез и серо-зеленых осин, затем поднялся и что есть мочи побежал в противоположную сторону — неважно куда, лишь бы подальше от светящихся глаз, в которых не было и следа ленивого благодушия хвостатых деревенских хулиганов.

Алеша бежал долго, покуда совсем не потерял дыхание. Впереди он завидел просеку и из последних сил обрадованно устремился к ней. Там было светлее, чем в лесу, там не было сбивавших с толку пестротой одинаковых пегих березовых стволов, а главное — там было всего два направления, куда пойти заплутавшемуся ребенку в поисках взрослых людей.

Выбежав на середку просеки и оглядевшись в обе стороны, вправо вдалеке он заприметил человеческую фигуру, которая, однако, удалялась широким, ходким шагом: зови — не дозовешься. Мальчик собрал остатки сил и снова побежал, крича «дяденька!» сквозь подступавшие к горлу и душившие, не дававшие набрать полную грудь воздуха, рыдания.

Человек неожиданно остановился и обернулся, то ли заслышав тонкий, срывающийся в плач голос, то ли что-то почудилось ему за спиной. Он пошел навстречу ребенку. Это был высокий жилистый мужчина лет пятидесяти, с корзиной, полной грибов, через локоть, в серой приплюснутой кепке набекрень и в кирзовых сапогах с отворотом.

— А ты здесь отколь взялся? — подняв брови, изумленно вопросил он мальца, растиравшего грязными пальцами влагу и раздавленных комаров на лице. — Где мамка и папка твои?

— Они дома, я потерялся, — пытаясь остановить горючие слезы и еще всхлипывая, пролепетал тот. — Я хочу к бабушке в деревню.

— Это в какую? — усмехнувшись и погладив растрепанные, вихром торчащие волосы на детской макушке, поинтересовался грибник.

На счастье, Алеша помнил название деревни, где жила бабушка.

— Эк тебя, малец, занесло! Далеко ты забрел, — закачал дяденька головой уже без улыбки, испытующе оглядев крошечную фигурку ребенка. — Как же тебя старая карга в лес-то одного отпустила?

— Я сам ушел — ягоды кушать, — сознался Алеша, — и заблудился.

— Понятно… — протянул, слегка задумавшись и посмотрев на клонившееся к закату, помалу блекнущее солнце, взрослый. — Ну, пошли потихоньку, отведу тебя к бабке. Я-то в другой деревне живу… Есть хочешь?

— Я пить хочу, — робко признался мальчик.

— Держи вот, пей, — вынимая из корзинки термос и наливая в крышку соломеннотерпкую теплую жидкость, предложил мужчина. — Это чай из медуницы со зверобоем и малиной заваренный, целебный.

Баба Маня в это время впервые в жизни изведала, как может садняще болеть, щемить, сжимаясь и прерывисто трепеща, сердце. Дочистив у поросят и в коровнике, постирав и выполоскав в речке белье, развесив его сушиться во дворе и обнаружив, что Алеши нет ни на огороде, ни перед домом, она решила, что тот пошел знакомой дорогой к галечному бережку водопоя, где они в обед вместе доили Субботку.

Вбежав на мост без перил и не найдя никого и на берегу, она подумала, что, не дай бог, ребенок мог свалиться в воду и утонуть.

Перейдя на другую сторону, она стала допытываться попадавшихся людей, не видели ли они мальчугана лет пяти, в шортиках и в рубашечке светленькой…

Никто не видел.

Тогда бабушка повернула обратно, воротилась к дому и направилась по выкошенному косогору прочь от деревни в сторону выпаса, останавливая редких встречных с тем же тревожным безответным вопросом… И пастухи не видали никакого мальчишку.

Оставалось вернуться, пойти на почту и позвонить Наде в контору, чтобы со слезами излить душу о случившемся несчастье — о том, что недоглядела старуха глупая…

Уже подходя к дому, задыхаясь и потирая ладонью влево под ключицей, баба Маня издалека завидела пару, мирно сидевшую на лавочке у палисадника под черемухой — высокого худощавого мужчину в кепке и прильнувшего к нему маленького мальчика, в котором, подойдя ближе, узнала своего внука.

— Ах ты, негодник этакий! Ты где был?.. Щас я тебе, вот, крапивой задницу надеру! — почувствовав, как камень свалился с души, накинулась она на Алешу, боязливо жавшегося к незнакомцу. — Я тебя по всей деревне ищу, везде оббегала!.. Чуть с ума не сошла!

Дяденька неспешно поднялся с лавки и сверху, нахмурив брови, воззрился на макушку пожилой женщины, повязанную платком, покачал головой и шумно вздохнул.

— Ты себе крапивой задницу надери, манда старая, — серьезно и внушительно предложил он. — Ты как его без надзора оставила?.. Какой дурак тебе вообще ребенка доверил? Вот я узнаю, кто его родители, и расскажу им, где его в лесу нашел… А не попадись он мне? Тебя прибить мало!.. А его не замай, скажи спасибо. Смышленый парень, хоть и городской.

До бабы Мани стали доходить слова строгого незнакомца и все мыслимые ужасные последствия случившегося. Она заплакала в голос.

— Золотенький мой, что ж я несу, дура безмозглая!.. Иди сюда, я тебя обниму, яхонтовый мой, прости ты меня, — причитала она, прижимая к грязному фартуку, который впопыхах запамятовала снять, запуганное лицо Алеши. — …Спасибо тебе, мил человек, по гроб вспоминать и молиться за тебя буду. Зайди в избу, покормлю вас с дороги обоих.

Войдя в дом, бабушка посадила мужчину, назвавшегося Федором, за выскобленный стол в красном углу под иконами с горящей лампадкой, достала ухватом из печи черный от копоти пузатый чугунок со щами, налила до краев глубокую глиняную миску, нарезала крупными ломтями ситник, вынула из комода расписные деревянные ложки, немного обкусанные по краю, затем нырнула в переднюю и воротилась с бутылкой водки и стаканом.

— Выпей на здоровье, Феденька, — поставив непочатую бутылку и граненый на стол перед спасителем, с умиленьем на лице попотчевала она. — Бог тебя благослови.

Федор отточенным жестом молча отмерил полстакана, коротко выдохнул и на раз опрокинул в себя содержимое, слегка занюхав краюшкой хлеба.

— А я по грибы ходил. Боровики вовсю пошли. Вон, корзину полную набрал — тебе сейчас отсыплю. Внучку пожаришь с картошечкой, — затеял он светскую беседу, помешав горячие, сдобренные сметаной щи ложкой. — Уж домой шел — вдруг в ухе что-то запищало, у меня так бывает. Ну, думаю, в горле пересохло — дай чайку хлебну. Потом слышу — вроде как дите плачет в лесу. Волчонок, что ль, потерялся?.. Поглядел по сторонам, глядь — малец! «Заблудился, — говорит, — дяденька»… Вот так вот — бог его спас, — со значением кивнув и посмотрев на хозяйку, подытожил мужчина и зачерпнул полную ложку щей.

— Воистину… А я-то уж, грешным делом, думала — утоп на речке, — призналась, облегченно вздыхая и нежно посматривая на внука, бабушка. — Дай-ка, Лешенька, я тебя еще поцелую…

— Ты смотри, одного в лес его не пускай, — предупредил, с аппетитом пережевывая кусок мяса и прихлебывая наваристые щи, Федор. — Слыхал, волки опять баловать заладили. Овцу задрали у одних, прям за домом. Привязанная была… Давненько их не стреляли — вот страх-то и затеряли, пошаливают, поганцы… Облаву бы на них устроить не мешало…

Алеша навострил ушки, но не рискнул поведать о хвосте и недобром взгляде из кустов в лесном овраге. Если это и впрямь был волк — он его не тронул. Скажи сейчас взрослым — кто знает, захотят убить… Ему было жалко серого.

Баба Маня попросила внучка не рассказывать маме о происшедшем. Покуда Алеша продержится и не выдаст ее, на день рожденья получит «пяток целковых с пенсии» и они вместе пойдут в «Старт», где внучок выберет себе любую игрушку, какую только душа пожелает.

Пять рублей было донельзя много. Те игрушки, на каковые указывал маме Алеша, обыкновенно стоили рубля два-три, не дороже, и мама их ему не покупала.

«Дорого, сынок… А давай вот этих солдатиков за сорок копеек?» — неизменно предлагала она.

«Ну ладно, давай солдатиков…» — со вздохом соглашался он с заурядной покупкой и почти никогда не клянчил, зная, что с мамой это бесполезно.

Мальчик осознал, что обладание сведениями, ежели их не выболтать ненароком, может принести плоды несравненно более ценные, чем нудное упрашивание сильных мира сего: «Ну мам, ну пожалуйста!.. Ну мне очень нужен этот кораблик!..»

О чем промолчишь, в том больше порой отрады…

Загрузка...