И восстанет мгла. Восьмидесятые

Глава 25

С ранним ноябрьским снегом в жизнь Алеши и его друзей пришли перемены — Павлушка оповестил ребят, что уезжает с мамой.

Дядя Гоша был уволен с завода по статье за прогулы, не выходил из запоя и добавлял в водку бензин — из экономии.

В доме Павлушки всякий вечер опивались вусмерть и засыпали вповалку, приткнувшись на замусоренном полу кухни, незнакомые грязные мужики, случайные собутыльники отца — не выпроводить, да и мужа не выселить. Маме стало невмоготу, она не выдержала и подала заявление на развод. Заводской отдел кадров предоставил ей с сыном комнату в общежитии.

Алеша со Степой молчком стояли в сторонке и смотрели, как хмурые мужчины затаскивают в бортовой грузовик холодильник, шкафы, посуду, коробки с вещами. Павлушка стоял подле них и тоже смотрел. Дети еще не знали расставания, не понимали окончательности, безысходности слова «навсегда» и впервые изведали, как загадочный взрослый мир внезапно меняет их привычную жизнь.

Павлушка за свой краткий век не видел ничего другого, с чем бы мог сравнить тот неуютный бедлам, ледащий, убогий быт с отцом-алкоголиком, с опустившей руки матерью, с грязью и балаганом в доме, с пустым холодильником на кухне. Он не представлял себя без дома с чердаком, без двора с баней, без турника, без высокой черемухи у изгороди, без мрачных елей в палисаднике, без истеричной пожилой Найды, без друзей и игр втроем. В том новом, дотоле неизведанном мире, куда его, не испросив, увозили, будет лишь один островок привычного и надежного — мама.

Как волчата, которых достали из глубокой лесной норы чужие бессердечные руки, покорно принимали дети то, что их безвозвратно разлучают.

Глубинное чувство, что происходит нечто бесповоротно-неправильное, грустное, плохое, чему они просто не в силах воспротивиться, немыслимость загадать вперед, как ни завтра, ни послезавтра — никогда больше не сойдутся они вместе, было непомерно новым и всеобъемлющим, чтобы как-то реагировать, действовать, говорить. Они даже не попрощались как следует.

— Пока, — буркнул Павлушка, залезая в кабину грузовика на коленки к матери.

— Пока, — отозвались, не сдвинувшись с места, Алеша со Степой.

Это слово знаменовало расставание ненадолго, скорую встречу после непродолжительной разлуки. Встреча не состоялась. Алеша впредь не свиделся с другом.

Дядя Гоша вроде и не заметил отъезда жены с сыном. День за днем он неизменно беспробудно напивался, бесприютно валялся в грязи и снегу под чужими заборами иль в канавах, не в силах доволочиться домой. Занимал у знакомых «до получки», хотя на порядке все знали, что он нигде не работал, сбирал чинарики да пустые бутылки. Найда скоро сдохла — исчахла то ли от тоски, то ли от голода.

С приходом зимы в доме дяди Гоши стало холодно, почти как на улице. Дрова подошли к концу, а денег выписать новые у него не было. На ночь изможденный нуждой и беспробудным пьянством дядя Гоша уходил спать в баню, которую протапливал всяким хламом, что подбирал днем на помойках.

В бане его и нашли. Угоревшим и успевшим окоченеть на морозе.

Сухопутная парка Морта во сне перерезала нить почившей души отставного моряка, мичмана Тихоокеанского военно-морского флота.

Бывшую супругу и сына на похоронах не видели.