И восстанет мгла. Ввосьмидесятые

Глава 19

Рана на лбу зажила, затянулась без вмешательства хирурга, и скоро Алеша ходил без повязки, с щедро намазанным зеленкой лбом.

Историю с чеченцами никто в детсаду не вспоминал, но ребята из рабочего поселка, оговорившие его заведующей, поглядывали на мальчика с легким презрением и ощущением превосходства. Очевидно, они кичились своей смекалкой и умением жить, не идущими в сравнение с умишком этого терпилы-недотепы. Неизвестно, в какой мере они сами удумали историю, а в какой были надоумлены воспитательницей и родителями, с которыми поочередно состоялся серьезный разговор в кабинете заведующей за закрытыми дверьми, но общая тайна и нечистая совесть их сплачивали еще лучше, чем совместные игры в стае.

Алеша извлек для себя полезный урок из случившегося. К нему пришло недетское понимание того, что в бурных жизненных обстоятельствах щебенкой по голове получают далеко не основные их участники и уж точно не виновники. Поэтому, ежели в происходящем нет твоего непосредственного бытостного интереса, нужно активно, всеми силами избегать участия, а не просто молча лицезреть и пассивно сторониться. Помимо того, он понял и крепко-накрепко запомнил, что любое внешнее событие легко переиначить в пересказе, оттого оно может иметь мириады толкований и версий, и не всегда та истинная побеждает — скорее, никогда.

В глубине души хулиганам из группы было немножко совестно: по канонам мальчишеской чести ябедничать нехорошо, тем более дурно — ложно оговаривать. С возрастом данное чувство теряет остроту, будучи исподволь вытесненным в темницы подсознания разумными и светлыми взрослыми оправданиями. В шесть лет этот процесс только начинался.

Чтобы как-то искупить свой нелицеприятный, бесчестный поступок, будущие дерзновенные покорители космоса и вечной мерзлоты, благородные защитники отечества и угнетенных во всем мире — соль земли советской — стали вдруг предлагать Алеше игрушки, на каковые ранее имели священное право лишь они, и ревниво и неусыпно следили, чтобы никто из послушной свиты — сильных и правых своей принадлежностью к стае — не отбирал их у него. Толстовское наблюдение о том, что мы ненавидим людей за зло, которое им причинили, в детском обществе еще не работало.

Алешина бабушка сдержала данное летом обещание, приехав в октябре в гости — как раз на день рождения внука. Но приехала не одна. Незнакомый пожилой мужчина лет шестидесяти, коренастый, с покрытым седой щетиной широким подбородком, слегка вытянутым лицом и серыми колючими глазами, с безмятежным спокойствием незваного гостя вошел в дом заодно с ней. Мама, видно, была предупреждена о необычном визите заблаговременно, ибо, в отличие от остолбеневшего, замершего на бегу к входной двери сына, удивления не выказала.

— Здравствуйте, мои дорогие, здравствуй, внучек золотой! — смущенной скороговоркой поприветствовала всех баба Маня с порога. — А это дедушка Витя, он тебе гостинцев привез.

Панаровы казенно поздоровались с новым приятелем бабушки и усадили гостей за недавно накрытый стол.

Дедушка Витя, в полинялом и неопрятном кителе железнодорожника, держался с достоинством. Он вынимал и вынимал из зеленого охотничьего рюкзака разные угощения: огромный балык из севрюги, копченых угрей, сушеного окуня, черную икру в пол-литровой банке, домашнюю колбасу, синие жестянки со сгущенкой, банку кофе, бутылку ликера, армянский коньяк, водку… Подобный богатый ассортимент подарков кому угодно придал бы солидной уверенности при сватовстве.

Алеша получил от внезапно объявившегося дедушки большой автокран на вращающейся платформе и был в полном восторге — у кабинки открывались дверки, стрела вытягивалась ввысь, удлиняясь, и позволяла подцепить на крюк и поднять в воздух любую машинку из его невеликого гаража; при езде по паласу внутри крана жужжал малюсенький моторчик.

— Я вот решил — переедем мы с Маней ко мне в Переволоки, на Волгу, — выпив положенные за знакомство и за здоровье хозяев, вольно опершись о спинку натужно заскрипевшего стула и задумчиво потирая хваткими пальцами характерный подбородок, поделился выношенным замыслом дедушка Витя. — У меня там дом свой в три избы, участок двадцать соток. Волга и море Жигулевское под боком — рыбачить и купаться можно. На лето всей семьей будете к нам приезжать — места полно.

О своих видах на будущее он уже успел излить душу в семьях остальных дочерей бабы Мани — слова были умело подобраны, выражения не раз обкатаны, и речь с толком и по делу лилась сама собой.

— Свое на чугунке я отработал, отпахал от звонка до звонка как заведенный. Пенсия у меня хорошая, льготы опять же… Детей нет, бездетный. Кому я все оставлю?.. Вот ей и оставлю, — приобнимая одной рукой за плечи избранницу сердца и опрокидывая другой полный стакан водки на выдохе, подытожил новоиспеченный родственник.

Перспектива была неожиданная, но интересная. Явное несогласие с планами «дяди Вити» изъявляла только средняя дочь, Елизавета, разом терявшая привычный и бесперебойный источник мяса, молока и овощей.

— А с домом что будет, с вещами? Куда она на старости лет сорвется-то? Корова, поросята, огород… Отца могила, наконец, — протяжно перечисляла она с вытянувшейся недовольной миной.

— Дом вам оставим. Будете летом там отдыхать, как на даче. Барахла у меня от первой жены — три шкафа одежей, ладные все, неношеные, дорогие ей покупал, шубу, сапог море, она и ростом такая же была, впору будет… Корова нам не нужна, на молоко денег хватит. Поросят я и сам держу. А к отцу на кладбище дважды в год уж вы, три дочери, сможете, поди, приехать, могилку отеческую прибрать, да? — не особо церемонясь, в упор воззрился дядя Витя на Лизку, и та бледно стушевалась под его колючим безотрывным взором.

Без толики сомнения он ожидал, что и старшая дочь после вялой — для видимости, для порядочности — обороны дозволит ему легкую победу, емко и нерасторопно продолжая расписывать преимущества их счастливой совместной жизни у него в доме.

— Стареть будем вместе, помогать друг другу, жить душа в душу. А то я бобыль бобылем, да и она зимой сидит одна в своей Пелагеевке. Дорогу до весны заметет — случись чего, прихворнет, как вы узнаете и поможете за пятнадцать-то верст? — вложил дядя Витя нотку легкого попрека в поставленный зычный волжский голос. — А в Переволоках медпункт свой с фельдшером, да и до города по трассе рукой подать, коли вдруг что.

— А вы и расписываться будете? — практично полюбопытствовала Надежда.

— А то! Конечно, будем, — напористо махнул тот рукой, угадав ее невысказанные мысли. — Вот переедем и у меня распишемся!.. Хотите, и свадьбу сыграем.

— Ну, свадьба в вашем возрасте — это лишнее, — невольно вздернув плечом, не сдержав легкой брезгливости, отметила старшая дочь. — Расписались — и живите.

— А что возраст? — обиделся дедушка Витя, выпятив грудь и выпрямив спину. — Во мне здоровья — как в мужике сорокалетием. Я в октябре в Волге плаваю, а зимой снегом растираюсь.

— А как насчет этого дела? — с язвительной улыбкой кивнула Надежда на очередной до краев наполненный стакан в руке будущего отчима.

— С этим делом все нормально, — с промелькнувшим в глазах недовольством поставив на стол на полпути засекшуюся чарку, уверил тот. — Знаю когда, знаю с кем и знаю сколько… Вы в Переволоки приезжайте, на хозяйство мое посмотрите, соседей поспрашивайте. Мне бояться и таиться нечего. Я безмала пяток лет со смерти жены один живу. Пьянчуга опустился бы и сдох иль по миру пошел. У меня внутри стержень стальной закала твердого. Мне на железке, знаешь, какую кличку мужики дали? Чеканом прозвали… Будет время, расскажу как-нибудь, чего я за свое житье-бытье перевидал.

Алешиному папе новый родственник, видимо, показался вполне симпатичным, нормальным, да и на личную жизнь тещи ему было, по большому счету, наплевать. Он не был высокого суждения о ее уме, что выкинутый фортель — брачный союз в шестьдесят с лишком лет — только подтверждал.

— Пойдем, дядь Вить, покурим, что ль? — после очередной стопки, отломив капельный кусочек балыка, занюхав и быстро зажевав, предложил он с приязнью.

Невзирая на пол-литра в крови, двужильный Чекан бодрячком встал из-за стола и трезвой уверенной поступью вышел во двор с будущим зятем.

— Дядь Вить, а на хрен тебе на седые колена все это надо? — угостив сигареткой, прикурив сам и затянувшись, слегка сощурив при этом серые, чуть навыкате, глаза, без обиняков да излишней дипломатии вопросил Панаров.

— Ты знаешь, сынок, — форсируя семейные отношения, задушевно ответил тот, выпуская через нос плотные струи дыма, — коленки-то седые, а вот бабу еще охота. Особенно после баньки. Всяких шалав залетных водить не хочу. Опоят да вынесут из дому все. А Маня еще вам, молодым, фору даст. Я к сестре своей двоюродной в Пелагеевку ездил, к Аксютке — соседка ее, там с ней и сошелся… Да и кому я все оставлю? У меня на сберкнижке — десять тышш, — доверительно понизив голос, возвестил Чекан, твердостью «ш» только усиливая впечатление от солидности суммы.

Через неделю сестры со своими мужьями собрались вместе на совет у Панаро-вых — обговорить нежданный-негаданный залет в голове пожилой матери.

— Да что вы головами-то качаете — путный мужик! — маслянисто улыбаясь, миролюбиво заявил Борька. — На Волгу будем ездить, рыбачить… Правду ведь говорил: вот что случись с ней, с одной, зимой — ведь до весны не узнаем!.. Все равно ее рано или поздно в город придется перевозить… Иль ты к себе ее хочешь забрать? — нежданно обернулся он к супруге.

Та, видно, не была готова к подобному повороту разговора.

— Почему хочу — куда мы ее, самим развернуться негде, — растерянно и недовольно промямлила она, с упреком косясь на неделикатного мужа. — С твоими телевизорами поломанными в каждом углу… Бардачина везде, и места нет.

— Ну вот! А тут у мужика дом свой, больничка под рукой, магазины в деревне… — торжествуя, подвел итог невозмутимый Пегий.

— Водку он больно лихо в башку запрокидывает, — неодобрительно, с сомнением покачала головой Надежда. — Боюсь, сопьются они там вдвоем в Переволоках. За пятьсот верст ведь не уследишь…

— Так путейцы на железной дороге все отродясь пьют — и пить умеют, — подал голос Артем, из-под черной челки на глазах коротко взглянув на Надежду. — Ты знаешь, что такое — на путях зимой в минус тридцать день-деньской?.. Там без водки не выживешь. Я бы и то поддавать начал… Но и закалка путейская потом на всю жизнь. Толька вон говорил: его уж пошатывало, а Чекан — огурец огурцом, выносливый.

— Ладно, увидим, жизнь покажет, — неопределенно заключила Панарова.

Помолчав мгновение, с угрозой дочерней ответственности в голосе добавила:

— Узнаю, что пьют вдвоем — поеду и заберу обратно.

Мнения Наташки, как младшей, никто не спрашивал. Дедушка Витя враз проникся к ней отеческими чувствами и наделил подарков больше, чем другим дочерям.

Артем, не скрывая, радовался заманчивой перспективе иметь дом на Волге и доступ к запасам копченой, вяленой и сушеной рыбы от нового тестя.

Алеша в награду за свое молчание о летних приключениях получил то, о чем давно лелеял несбыточную мечту — роскошнейший набор-конструктор из сотен ценных металлических и пластиковых деталей, с пухлой инструкцией по сборке десятков разных моделей всего, что ездит, плавает и летает. За такое сокровище стоило пострадать — весь страх, все слезы и все отчаяние заплутавшего в лесу ребенка почти забылись, изгладились, выветрились из памяти либо укрылись где-то глубоко внутри и почти не вспоминались. Это случилось как бы не с ним.

Детский разум умеет жить не прошлым иль будущим, а здесь и сейчас, предавать забвению само время и искренне наслаждаться негаданными радостями, что жизнь подчас приносит в шесть лет.