И восстанет мгла. Восьмидесятые

Глава 63

Новый год начался с жутких кадров в вечерней программе «Время», на которых семеро космонавтов в необычных скафандрах, включая белозубо улыбавшихся несоветских женщин с гривами длинных волос, всего за несколько секунд обратились в пылающий огненный шар.

До этого дня Алеша не слышал, чтобы космонавты внезапно погибали. Это была тяжелая, рискованная, безмерно сложная и занимательная работа. Но они все время с будничной уверенностью взлетали, выходили в открытый космос и неизменно возвращались в степи Казахстана в металлическом шаре с огромным парашютом, с усмешками чуть усталых античных героев махали с экрана руками в звездных доспехах.

Мальчик не раз потом видел повторы того ужасного мгновения взрыва, навсегда унесшего в небытие живую лучезарную улыбку учительницы и задевающий что-то глубоко в детской душе взгляд молодой женщины-астронавтки с интересными черными волнистыми волосами.

— Пап, а почему корабль взорвался? — попробовал он осторожно выяснить у отца причину невероятного события.

— Придурки потому что, — лаконично и буднично ответствовал тот. — Сэкономить захотели… У нас носители одноразовые: вынесли спутник в космос — и сгорели в атмосфере. А они на одном и том же вознамерились туда-обратно полетать. Это же не «Жигули». Там малейший изъян, какое-то неприметное повреждение — и все… Взрыв или разгерметизация. Без шансов уцелеть.

— А они не знали про то, что ты знаешь? — изумленно раскрыв глаза, переспросил его озадаченный мальчик.

— Знали… Но думали у бога в лотерею выиграть — американская мечта, — маловразумительно заключил свою тираду папа. — Не получилось. Ничего нового под луной… Да и на Луне тоже.

С тех пор Алеша благоразумно решил никогда не играть в лотерею. Пластмассовая модель космического судна «Союз», которую он собственными руками склеил из деталей конструктора, подаренного на день рождения бабушкой Верой, усадив внутрь на миниатюрные кресла у иллюминаторов двух крошечных космонавтов, вдруг перестала манить его мечтой о космосе, о полетах к другим планетам и звездам.

Получалось, что из-за роковой ошибки чужих самонадеянных и небрежных людей любой мог вот так же быстро и неотвратимо вмиг превратиться в пламя, не имея никакой возможности действовать, бороться, защищаться, и маловажно, какой ты умный, старательный, замечательный. Снова что-то неправое, стихийно-жестокое, противное человеческой природе серым туманом, мглой поднималось, проявлялось во взрослом мире…

Отчего бы вместо живых людей не посадить внутрь корабля железных роботов?.. Алеша читал о них в «Технике — молодежи».

Жизнь каждого человека воспринималась им как настолько самоочевидный, неоспоримый абсолют, высшая ценность, что не укладывалось в голове, как некто извне, посторонний, может иметь над ней власть и по случайности ли, преднамеренно ли лишить другого его неповторимого, исключительного бытия. Ведь после смерти нельзя вернуться, чтобы пожить сызнова еще раз — это Алеша уже давно и зримо осознавал. Папа ранее подтвердил его мысль, разрушив последнюю надежду, что, может быть, он пока маленький, чего-то не знает, не понимает…

Вообразить себе мир, в котором его нет, живущий своей бессмысленной жизнью, на которую не глядят его глаза, о котором нет его мыслей — детский разум все еще был не в состоянии. Неправда, что он может исчезнуть, а мир останется… Неправда, потому что этого не может быть.

Все люди от рождения — субъективные идеалисты. Однако некто из этого с горечью вырастает, а кто-то, как Беркли, отказывается грустить.

— Мам, я больше не хочу быть космонавтом, — известил он перед сном, укладываясь в кровать и подтягивая одеяло поближе к подбородку.

— И правильно!.. Что там делать — в космосе? — с готовым одобрением поддержала его Надежда. — Учись на пятерки, поступишь в институт и станешь врачом.

Алеше не хотелось становиться врачом. Назойливый запах хлорной дезинфекции, безликие стены и потолки, одинаковые белые халаты, неприятные, болезненные уколы — он побаивался больниц и медицинского персонала.

— Мам, а еще кем я могу работать, когда вырасту? — решил он поподробнее разузнать весь спектр своих будущих возможностей.

— Это как ты сам захочешь, — на секунду задумавшись, ответила та. — Может, учителем… Или инженером…

— Нет, учителем мне тоже не нравится, — сонно потягиваясь в постели, не колеблясь ни мгновения, отверг мальчик и этот вариант. — Они все время орут на нас в школе… И неинтересно им нас учить.

— С чего это ты взял, что неинтересно? — не согласилась с ним мама.

— Они невеселые. Им скучно… И нам неинтересно их слушать.

— В старших классах обязательно будут и другие, хорошие учителя. Вот увидишь, — Надежда погладила сына по голове. — Начнутся у вас биология, химия, физика… Всякие опыты будете ставить на уроках… Тебе понравится. Просто в жизни нужно делать не только то, что нравится.

— А почему? Зачем это нужно?

— Потому что жизнь — это работа, — вздохнула мама, поправляя одеяло. — Чтобы что-то ценное в жизни заполучить, надо это заработать, заслужить. Работать всегда трудно. Особенно когда занимаешься физическим трудом… Ты же сам на огороде работал — знаешь, как это тяжело. А есть люди, что так каждый день, как на каторге, до конца света… Потому что плохо учились и не поступили в институт.

— Ав институт не всех берут? — с опаской за свое будущее уточнил Алеша.

— Конечно, нет, — подтвердила его худшие опасения Панарова. — Из десяти лишь одного зачисляют.

— А остальные?..

— Остальные потом идут в техникумы, училища всякие или работать на завод… Где трудно и неинтересно.

Алеша на мгновение замолчал. Он быстренько подсчитывал в уме.

— Значит, из нашего класса в институт возьмут только четверых ребят?.. Нас сорок человек.

— Ну, немножко побольше… — слегка успокоила его мама. — Наверно, человек десять… Отличников и, может, несколько хорошистов.

— Тогда я поступлю, — обрадовался мальчик. — Я лучше всех в классе учусь.

— Обязательно поступишь, — заверила его Надежда. — Если все время будешь лучше всех.

— А вы с папой плохо учились? — пришло вдруг на ум ребенку.

— Не очень, но недостаточно для того, чтобы взяли в институт, — щеки Панаро-вой вдруг слегка зарделись, и она отвела в сторону взгляд.

— Вы пробовали? — допытывался Алеша.

— Нет, не пробовали, — призналась мама. — Мы знали, что не поступили бы… И денег не было — из дома в город на экзамены ехать.

Алеша смолчал, хотя и не понял, как это мыслимо заведомо знать, что не получится поступить, и посему отречься даже от попытки…

Он подумал, что папа и мама наверняка ошиблись — надобно было попробовать. А вдруг их обоих ждало то самое место в институте, которое было предназначено именно для них?.. Но они не пришли, и это место заняли другие, незнакомые люди — ничуть не достойнее и не умнее мамы и папы, но не побоявшиеся рискнуть, отважившиеся…

Панаров-младший исподволь приходил к старой философской мысли, что мы сами определяем границы своих возможностей. И добыть, завоевать что-то в жизни знаменует в первую очередь одно — решиться. Большинство взрослых, очевидно, не решается и поэтому не получает того, чего бы желало и заслуживало. Только понимает это слишком поздно… Ежели вообще понимает.