И восстанет мгла. Восьмидесятые

Глава 42

Подруги пришли на банкет в числе последних, когда столы, составленные в два ряда, были заполнены и коллеги уже успели поднять бокал за знакомство.

— Катенька, Надюша, ну где же вы пропадали? — радушно подскочил к ним комсомолец, слегка приобняв дам за плечи и мягко, но настойчиво направляя к свободным местам по соседству от себя. Видимо, он уже положил глаз на златокудрую Афродиту в блестящем платье — слишком коротком и непристойно открытом, по мнению Надежды.

Панарова облачилась скромно, без неподобающих замужней матери двоих детей излишеств. Жакет в талию, розовая батистовая блузка, чуть зауженная юбка приличного фасона и длины, лодочки.

Она старалась ни с кем не встречаться взглядом, потупив очи долу, в тарелку, с каждым новым тостом лишь для вида поднося фужер к губам, и тем не менее ощущая, что ведет себя в командировке не так, как пристало порядочной женщине с двумя детьми, состоящей в законном браке.

Люди в компании постепенно исподволь раскрепощались, узлы галстуков ослаблялись, сами галстуки съезжали на сторону, вбок, воротники рубашек расстегивались, пиджаки вешались на спинки стульев, лица краснели и отсвечивали испариной. Говорили все одновременно, наперебой, прерываясь лишь на очередной коллективный тост. Живая музыка, как всегда, играла несколько громче, чем хотелось бы гостям.

— Товарищи, я хочу поднять тост! — зычно провозгласил полноватый лысеющий брюнет с крупным пористым носом, в роговых очках с запотевшими стеклами. — Мы собрались здесь со всех концов Союза, мы живем в разных городах, разной жизнью. Но всех нас объединяет одно — мы хотим жить лучше. То, чему нас здесь учат, все равно ведь никто из нас на практике не будет использовать… Верно? — влажнопроникновенно ухмыльнулся он, поблескивая плутоватым взором сквозь линзы и обводя чутким носом столы. — Но!.. Я хочу поднять тост за хозрасчет. Потому что это слово знаменует символ! Символ больших, очень больших перемен, которые грядут. И нам нужно быть к ним готовыми. Я верю, новый век взойдет, товарищи! Поэтому выпьем за хозрасчет как за символ новой жизни! — закончил он и одним махом опрокинул стопку, тут же поддев вилкой кусок копченого лосося с тарелки.

Красавица Катя в ослепительном персиковом сатиновом платьице со смелым вырезом была в центре мужского внимания. В какой-то момент комсомолец упустил инициативу, и тот самый грузноватый брюнет с залысинами пригласил ее потанцевать. Вопреки тому, что он был явно старше и значительно ниже ростом, девушка серной вспорхнула из-за стола.

Постепенно основная часть женского общества дождалась своего приглашения и, натянуто улыбаясь, пыталась изобразить былую легкость движений на неудобных шпильках.

Надежда почувствовала на себе взгляд и, осторожно подняв глаза, встретилась с черными зрачками мужчины небезукоризненной южной внешности, сидевшего вдвоем с коллегой лет сорока немного правее от певца символики хозрасчета. Мужчина почему-то был не в костюме, а в песочной расцветки блейзере и джинсах. Скорее худощавый, костистый, чем спортивный, очень коротко, почти наголо стриженый, очевидно, из-за начинавшегося облысения, крупноватый нос с горбинкой, легкая сизая щетина на впалых щеках.

— Ну вот, угораздило, — запаниковала Панарова, ища глазами соседку и намереваясь поскорее попрощаться и уйти в общежитие.

Катюша в это время блистала и раскрывалась в танце с младым белесым прибалтом со смешным губастым мальчишеским лицом. Прибалт двигался как-то не по-советски, дозволяя своим рукам касания, каковые ладони партнерши мягко отвергали, хоть и с некоторым запозданием.

— Разрешите вас пригласить? — услышала вдруг Надежда, отвернувшаяся в сторону, чтобы сосредоточенно порыться в висевшей на спинке стула сумочке.

Перед ней стоял тот самый южанин в джинсах.

— Я не танцую, — как можно холоднее промолвила она.

— Тогда я, с вашего позволения, присяду. Вижу, ваша подруга вернется нескоро, — колко усмехнулся мужчина, опускаясь на стул, на котором сидела Катя.

— Это не подруга, а соседка по комнате, — подчеркивая, что не имеет с ней ничего общего за вычетом койко-места в общежитии, ответила Надежда.

— Вы правы, извините… Меня Зураб зовут, я из Грозного, — представился незнакомец.

— Очень приятно, Надежда Ивановна, — нарочито официально отреагировала Панарова.

— Вот как?.. Я свое отчество называть не буду, его очень сложно произносить. Не возражаете? — с легкой иронией улыбнулся собеседник.

— Знаете, я уже ухожу, — засобиралась Алешина мама, снимая сумочку со стула, — вы, пожалуйста, скажите Кате, когда вернется.

— Я вас раздражаю своей навязчивостью? — посерьезнев, спросил Зураб.

— Нет, у меня просто голова разболелась, — солгала Надежда.

— Понимаю. Это от громкой музыки и шампанского, — допустил мужчина. — Я вообще не пью алкоголь, мне с него плохо. Странно для грузина, да?

— Всего хорошего, до свидания, — поспешно поднялась со стула Панарова.

— Можно вас проводить до общежития? — встав из-за стола, предложил Зураб. — На улице уже темно.

— Нет, спасибо, не нужно, — почти со страхом замотала головой Надежда.

— Ну хорошо. Я передам Кате, что вы ушли. До завтра.

— До свидания.

Панарова с облегчением торопливыми мелкими шагами направилась в вестибюль, в раздевалку. Она ругала себя, что поддалась на уговоры легкомысленной особы и чуть не нажила себе морок с кавказским ухажером.