День цветения

Стуро Иргиаро по прозвищу Мотылек

Пропасть! Пропасть! Альса, я слышал как ты упала. Я слышал это — безмолвный взрыв, сотрясение основ, распад, мрак. И — небытие. Десяток ударов сердца, четыре длинных шага через комнату, один бесконечный вдох абсолютного неприсутствия. Страх и паника ребенка по ту сторону запертой двери. Ты вернулась к жизни, когда мои кулаки опустились на обитые железом доски. Преграда проглотила удар, не ответила ни единым звуком. И я прилип к ней, примерз, ладонями, грудью и лбом, услышав твое возвращение.

Смерть, смерть. Перепуганный мальчик принес тебе чью-то смерть, и ты приняла ее, как свою. Если бы смерть можно было разделить на части и раздать всем понемножку! Несколько мгновений неприсутствия — твоего, моего, этого ребенка, да разве бы мы отказались? Увы, сколько не дели бесконечность, меньше ее не станет. Смерти хватит на всех. С избытком.

Прижавшись к двери, я слушал, как вы уходите. Слишком скоро ваши голоса погрузились в общий разреженный фон. И стало тихо и жутко, словно я один потерялся в пустом небе, а по горизонту уже начала накручивать пока еще медлительные круги снежная гроза. Оттеснив крыло, к голому бедру прислонился Ун, шерстяной и горячий. Мы с тобой, напомнило его молчаливое прикосновение. Мы с тобой, парень. В любом случае.

Спасибо. Мне нужна поддержка. Сейчас больше, чем когда либо. Я отлепился от дверей, вернулся к постели. Поглядел на уютно смятое одеяло. Не судьба. Очень умный, думал. Игрок, думал. Талантливый ученик. Майся теперь один за запертой дверью.

Собрал одежду, принялся уныло ее натягивать. Чья это была смерть? Настолько явная и близкая, что убийственно внятным эхом отозвалась в тебе, Альса? Перед внутренним взором без спросу нарисовалось лицо, бледное, прозрачное, странно повторяющее твои, Альса, черты. Твои черты, но более детские, и в то же время, более строгие. Маленький Человек. Стеклянный кристалл, звездный скол ледника, перезвон снежинок. Рассвет на снежной вершине, ожидание солнца, несущего не тепло, нет — поток ослепительного света. Неужели эта смерть — твоя?

Жалко, мальчик. Жалко. Мир без тебя станет беднее. Отец Ветер, пусть это будет не он. Пусть это будет… не он.

Я встал, подошел к камину. Огонь едва шевелился между угольев. Тьма грудами вываливалась из-под потолка и из углов. Рыхлая пыльная тьма. Пропасть, как здесь тесно! Зачем ты заперла меня, Альса? Зачем ты ушла? Тебе нельзя было уходить. Мне нельзя было позволять тебе уйти. Мне надо было не разговоры разговаривать, а хватать тебя в охапку и лететь сломя голову в Каорен, в Андалан, куда угодно, только подальше… Я ведь все приготовил, оружие, вещи, деньги… Все унес из развалин, все укрыл на сосне, куда уж никто не смог бы забраться. Я ведь решился — не получатся уговоры, утащу насильно, потому что хватит. Хватит боятся, ждать когда кого-нибудь из нас прирежут, хватит в конце концов озираться по сторонам! А теперь ты там, а я здесь, и даже душевная скорбь не защищает меня. Странная жажда боли, горя, ослепления, чего угодно, только не безысходного ожидания.

Прости. Я сердился, а сам так и не смог заставить себя действовать решительно. У тебя — семья, а у меня… У меня — колдун, Альса. Мой… учитель? Наставник? Почти что… друг? Я все равно не смог бы улететь, не увидав его напоследок. Не спросив, как обещал Маленькому Человеку. Прости, родная, я нетверд душой, слаб и привязчив. Твоего общества должно бы мне хватить на всю оставшуюся жизнь, но… почему-то не хватает.

Я оперся о стол, и пальцы обожгло мокрым холодом. Чашка с арварановкой. Немного пролилось. Я взял чашку и выпил залпом.

Легче? Не знаю. В горле остался свербящий, быстро остывающий след. Я взял вторую чашку, подержал на весу, а потом плеснул немного на пол. Отец Ветер, прими погибшего на свое крыло. Легкой дороги, кто бы ты ни был. Пусть земля будет тебе пухом.