День цветения

Эрвел Треверр

Альсарена, сестренка, что же будет теперь? Нас ведь всего трое осталось, Треверров. Не считая тетю Кресталену с Канелой, Улендировых дочек да деда Мельхиора. Ты, я да Рейгред…

Спишь. Еще бы тебе не спать, сестренка, мы же в тебя опять какой-то дряни влили. А как бы ты сама поступила, если бы себя увидела? Вон Невелову Амилу-то ты спать укладывала. А ты, уж поверь мне, выглядела вчера не лучше. Я же тебя в коридоре поймал, ты на ледник шла. Что тебе на леднике делать, а? Ну, вот я на свой страх и риск и уложил тебя спать. Ты уж извини…

Что это, Господи? Грохот — там, за ширмой…

Я выскочил, а это Герен. Дверь ногой открыл, вошел, перевязь с мечом с себя содрал и через комнату швырнул.

— Ты что? Альсарена спит! — получилось, кажется, немножко громко.

— Извините, — задавленным голосом ответил Герен.

Прошел к своей кровати, сел. Посидел немножко, а потом бухнулся, руки за голову, прямо в сапогах, на покрывало. Сам бледный, губы мрачно сжаты, веко дергается…

— Герен, что случилось? — спросил я шепотом, — Что с тобой?

— Где у нас тут… выпить чего нибудь…

Я кинулся к столу, ухватил кувшин, налил ему. Ульганар взял кубок, отпил, сморщился, словно вино слишком кислое попалось:

— Арваранского дай.

Арваранского? Он же крепкое не любит…

— Господи, да объясни ты, в чем дело! — полез в шкафчик, достал пузатую флягу, вылил на пол Гереново вино, плеснул прозрачного пахучего пойла, — На.

Герен медленно, не отрываясь опустошил кубок, выдохнул и сказал:

— Распорядись там, чтобы снимали посты.

Что?

— Посты? Зачем?

— Все, — сказал он. — Балаган окончен. Финал. Финиш. Амба, — и выругался.

— Герен… я ничего не понимаю… — о Господи! — Что с Рейгредом?!.

Нет, только не это, Боже мой, братишка…

— При чем тут Рейгред? — раздраженно буркнул Ульганар.

Уф, слава Богу, от сердца отлегло. Альсарена жива, Рейгред — тоже…

— А кто?

Может, отец Арамел? Или кто-нибудь из кальсаберитов?

— Все. Успокойся, — сказал Герен, — Никого не убили, и больше не убьют. Убийца под стражей.

Что?

Я не ослышался?

Это — не сон, Господи?

— Так это же… хорошо? Мы — живые… а он — под стражей…

— Налей еще.

Что-то не вижу я у него особенной радости. По правде говоря, никакой я у него радости не вижу.

— Это ты его взял? — снова наполнил его кубок.

— Это я его взял, — перекосился от отвращения.

— Герен… Спасибо, Герен, я никогда тебе этого не забуду, ты… Господи, Герен, за это надо выпить! — налил и себе, во второй кубок, до краев.

Мы живы, Боже мой, и я, и Альсарена, и Рейгред, и Герен — живы!!!

— Я тоже этого никогда не забуду, — проговорил он мрачно.

Да что с ним такое? Может…

— Герен, ты ранен?

Ну, конечно — позволил убийце зацепить себя. И теперь злится. Очень на него похоже. Крови вроде бы не видно…

— Сядь, не суетись. Я устал.

Точно. И не хочет, чтобы я его трогал. Надо Адвана позвать, перевязать его, а то Альсарена спит и проснется еще нескоро…

Пауза.

Тишина.

Герен мнет в руках кубок.

Я сижу на табурете и обдумываю, как бы уговорить его не валять дурака, а пойти сделать перевязку… А может, его уже перевязали, это ведь я тут над Альсареной сижу… Ну да, а Адван, небось, — над Гелиодором. А Герен не хочет его от Гелиодора выдергивать. Гордость драконидская, господа.

— Ну, что? — обратился ко мне драконид ледяным тоном. — Почему ты не спрашиваешь, кто это?

Какая разница, Господи?

— Ну, этот… наследник крови…

Неужели — кто-то из своих, из замковых?.. Кормился от нас и — предал. Убил отца, убил дядек, Иверену убил, Майберта…

Герен смерил меня странным взглядом.

— Герен, — спросил я тихо, — кто он? — Герен молчал. А может… нет, только не это… — Только не говори, что это старуха Радвара…

Герен закинул голову, словно рассмеяться собирался, но — раздумал. Глаза в глаза — как две льдинки, в голосе — угроза:

— Шутишь?

Я не выдержал, вскочил:

— Слушай, я ничего не понимаю, черт побери! Приходишь, как будто кого-то убил, говоришь, что арестовал преступника, хочешь, чтобы я спросил, кто это, а сам не отвечаешь!..

Он посмотрел мне в лицо снизу вверх и сказал:

— Это Адван Каоренец.

— Чего?

Где Адван?

Что Адван?

— Ты не ослышался. Я его арестовал. Его увел отец Арамел. И запер. Кажется, в Ладараве.

— Так, — сказал я. — Понятно, — сказал я.

Значит, наследник крови — Адван. Значит, это Адван убивал всех. Ясненько. Что ж, бывает.

— Слушай, а ты случайно головой не стукался? Ночью сегодня, например, а?

На него же, говорят, целое ведро крови упало, Рейгред постарался. Умен, братишка. Был господин Ульганар — человек как человек, стал — … гм. Да.

Герен улегся обратно на койку. Не отвечал. Нет, Господи, это все-таки сон. Дурацкий сон, вот сейчас ущипну себя за руку… ой! Перестарался, кажется.

Лежит. В потолок смотрит. "Как так и надыть"…

— Ты что, действительно это сделал?

— Да.

И спокоен-то, Боже мой, спокоен, будто и в самом деле убийцу поймал и подвиг сей награды великой достоин…

— А можно узнать, на каком основании?

Соизволил повернуть голову и глянуть на меня.

— Тебе нужны доказательства?

Я чуть не расхохотался.

— Да, нужны. Очень нужны. Странно, правда?

Он просто в уме повредился! И дознаватель как раз уехал, а отец Арамел — ему только дай возможность с язычником разобраться, под каким соусом — все равно. Фанатик.

Герен же понес какую-то ахинею. Про следы на берегу озера, про совок для углей (совок для углей!), про подземный ход, про бабку Радвару (а как же без нее, я так и знал, что без нее — никуда!), про сообщника убийцы, которого, оказывается, не было (ну, понятно, не было, и самого убийцы не было, а как же!)…

А до меня вдруг дошло, в чем дело. Я удивительно ясно и четко увидел — замковый двор. Стражники держат слабо трепыхающегося Адвана. А на земле — вернее, не на земле, а на отце Арамеле, — лежит наш благородный рыцарь. И шагах в двадцати от него, держась за стену, поднимается избитый человек, скрюченный и жалкий…

Он мне как-то сам рассказал про это. Про приступы свои. Сказал, что стоит ему кого-нибудь ударить, как лопается что-то в голове, и он перестает соображать. И может даже убить. Забить до смерти, понимаете? Просто дав по морде солдату на плацу, потом бить его ногами, бить, бить… и убить. Поэтому и не рукоприкладствует совсем.

— Стоп, — сказал я. — Хватит. Достаточно, — доказательства нашел, ишь ты! — А теперь, сударь, я вам скажу, почему вы это сделали, — сжал кулаки, унимая нервную дрожь, — А сделали вы это потому, господин капитан, что бедолага Адван случайно стал свидетелем одного из ваших так называемых "приступов", тщательно скрываемых от окружающих.

Он как-то сразу поскучнел, дознаватель наш доморощенный. Правда глаза колет? Ничего, послушаешь.

— Адван — не дурак. Адван прекрасно понял, кем вы, господин капитан, являетесь на самом деле. И вы решили его убрать, благо положение ваше, господин капитан королевской Гвардии, позволяет арестовать любого гражданина Итарнагона, даже члена королевской семьи.

Он опять сел на койке и смотрел на меня, стиснув зубы. На скулах ходили желваки. Господи, да что же это творится-то?

— Опомнись, Герен! — сказал я, — Это же — Адван!

Ты ведь сам подобрал его, ты его опекал, как горделивый папаша, он занимался с тобой, я же иззавидовался весь вашей дружбе…

— Это убийца твоего отца, — сказал Ульганар. — Это убийца моего друга.

Понятно.

Значит, вот оно, твое настоящее лицо. Господин драконид, благородный рыцарь. Отца приплел, ишь ты!..

— Господи. И этот человек был моим кумиром. Я на него молиться был готов. Бегал за ним хвостом, как собачонка. Он мне, как старший брат был. Образец рыцарских доблестей. Железный человек… Сударь, вы лжец. Лжец и клеветник. Я дал бы вам пощечину, но не хочу марать руки. Я готов ответить за свои слова. Когда вам будет угодно.

— Ровно через три года, — презрительно бросил он и улегся на койку.

Через три года. Траур. Прости, отец, прости, пожалуйста. Это потому, что я никак не могу привыкнуть…

— Что ж, — губы заледенели в улыбке, — Я терпеливый. Я подожду.

Прошел за ширму, взял на руки спящую сестру и вынес ее из комнаты. Не желаю, чтобы моя Альсарена находилась рядом с этим чудовищем. Не желаю.

А за три года я поднатаскаюсь, господин капитан. Уж будьте уверены. Вам со мной так легко не сладить. Треверры — они только с виду мелкие да хлипкие. Мы — жилистые.

Да-с, милостивый государь.