День цветения

Альсарена Треверра

— И в заключение нашей беседы, — господин Илен Палахар, откинувшись в кресле, умостил на груди переплетенные пальцы. На большом, указательном и безымянном правой руки на веки вечные въелись в кожу чернильные пятна, — Не следует мне, как должностному лицу, говорить такие вещи, но, поскольку это свое последнее дело я с блеском провалил, я считаю себя вправе дать вам, госпожа Треверра, один совет, или, вернее, повод для размышлений. Мне достоверно известно, что господ Нурранов убил отец Арамел, однако доказать сей факт невероятно трудно, практически невозможно. И если мы учтем определенную специфику положения этого человека в обществе и в иерархии ордена, то слово "практически" вообще теряет смысл. Это говорю вам я, дознаватель Королевской Стражи, чей долг требует посадить преступника на скамью подсудимых несмотря ни на что. Представьте, как к этой ситуации отнесется кто-то другой. Будьте предельно осторожны, госпожа Треверра. Подумайте над моими словами.

— Благодарю вас. Я подумаю. До свидания, господин Палахар.

— Прощайте, госпожа Треверра.

Он выделил голосом это "прощайте". Уезжает? Дед решил отказаться от его услуг? Я поднялась со стула. От резкого движения в висках заломило с новой силой, перед глазами поплыли черные круги. Стараясь особенно не кукожиться и не шаркать ногами, я покинула дознавательскую комнату.

Эрвел поднялся мне навстречу из ниши напротив двери. Старший любящий брат. Раньше я не замечала в нем такой родственной заботы.

— Ты как, сестренка? Он тебя допрашивал?

— Скорее распрашивал. Не помню.

— Как ты себя чувствуешь?

— Не знаю.

Брат достал из-за пазухи серый пушистый сверток. Расправил и накинул мне на плечи.

— Твоя шаль. Я зашел в Ладараву, что-нибудь теплое тебе поискать. Тебя все еще трясет?

— Немного.

Тильская пуховая шаль, серая с бело-рыжим рисунком. Завитки, пологие волны, полосы разной ширины. Ласкающие глаз, теплые, теплые, теплые… Ирги. Это ты? Мне так не хватало тебя там, в пещере…

— Пойдем в комнату. Я уложу тебя.

Он подхватил меня на руки и понес по коридору. Озноб продолжался. У меня явно начиналась какая-то малоприятная хворь, однако хладнокровно ставить себе диагноз, и тем более лечиться я не собиралась. Пусть мне будет плохо. И даже еще хуже…

Эрвел притащил меня в комнату, уложил на кровать.

— Попробуй заснуть.

— Я не хочу спать.

— Надо. Надо заснуть. На тебя смотреть страшно… я хотел сказать, ты бледная, просто ужас. Может, выпьешь какого-нибудь лекарства? Я принесу твою аптечку.

— Не хочу… Эрвел.

— Что, сестренка?

— Не уходи. Посиди со мной.

— Конечно, родная.

"Родная". Так называл меня Стуро — на найлерте, не на лиранате. Странно. Разве человек может быть родней аблису?

Лицо брата сморщила улыбка, полная боли. Он сел на постель, закинув край покрывала мне на ноги. Его жалость отнимала у меня последние силы.

— Поесть хочешь? Давай я сюда принесу.

— Не надо.

— Горячего молока?

— Эрвел, мне ничего не нужно.

— А выпить? Вина? Я подогрею, с пряностями, с лимоном…

Вина? Вина… неплохо бы… Может, удастся забыться.

— Да. Вина принеси.

— Сейчас, я быстро!

Он выбежал, оставив ширму отодвинутой. Я повернула голову на подушке и уткнулась лицом в складки шали. Бесплотное прикосновение, ладонь призрака. Невесомая и горячая, рука человеческая не может быть такой горячей… Ирги, приди ко мне. Я хочу с тобою поговорить.

Скрипнула дверь, маленькая угловатая тень в черном скользнула в комнату. Воровато приблизилась. Тяжелый плащ раздвинулся, из-под него блеснула белоснежная риза.

— Ну, — шепнул Рейгред, — и до чего вы договорились?

— С Эрвелом? — не поняла я.

Младший любящий брат нетерпеливо нахмурился.

— С дознавателем! Ты ведь беседовала с дознавателем, правда?

У дознавателя было усталое, немного брезгливое выражение лица. Ему все надоело. Он хотел поскорее избавиться от Треверров и от их проклятых проблем.

— Он посоветовал мне быть осторожнее.

— Совершенно верно. А я тебе советую уезжать прямо сейчас, — он плюхнулся на кровать, на то место, с которого только что встал Эрвел, — С Имори уже все оговорено, он соберет припасы, кое-что из одежки, оседлает лошадей. Выходи к полуночи во внешний двор. Поедете в Бессмараг. А стражу на воротах… — он пошарил за пазухой, вытащил кошель и бросил мне на живот, — стражу на воротах банально подкупите. Здесь немного, больше украсть мне не удалось, но, надеюсь, на взятку хватит. Может, у тебя еще что-нибудь в Ладараве спрятано? Ты скажи, я сбегаю, поищу, пока время есть.

Я сомкнула веки. Как роскошно, восхитительно болит голова!

— Я никуда не поеду без Мотылька. Если он погиб, я вообще никуда не поеду.

— Не особенно расчитывай на Мельхиора. Останешься — добавишь ему лишней мороки. Так и так репутация твоя ни в какие ворота…

— Вот и хорошо. Пусть на меня вешают всех убийц… то есть, все убийства…

— Сестра, — он наклонился, заглядывая мне в лицо, — разве на Мотыльке свет клином сошелся? Осталось твое дело, Альсарена, ты ведь хотела доучиться, стать настоящей марантиной, спасать человеческие жизни, разве нет?

Существование священно. Существование, сиречь страдание, боль бесконечная. Я не желаю страдать сама и причинять страдание другим. Надо терпеть? Это неправда. Это враки, что боль очищает и возвышает. Сие испытание слишком жестоко и цель его не оправдывает. Царствие Небесное не стоит такой боли.

— Не упрямься, — уговаривал брат, — поезжай в Бессмараг. Хотя бы переждешь какое-то время, пока здесь шум не поутихнет, потом вернешься. Ну ради меня. Представь, каково мне будет, когда пойдет слух, что сестра моя — ведьма?

Дверь распахнулась, явился Эрвел с дымящимся ковшом в руке.

— Та-ак… Чего теперь тебе надо? А ну, пошел вон!

Это он Рейгреду? Младшенькому, любимцу семьи?

— Ухожу, ухожу, — забормотал тот, слезая с постели, — ну, ты поняла? — шепотом, мне, — давай, соберись, возьми себя в руки. Другого случая может не представится.

— Пшел вон, я сказал! Не слушай его, сестренка, он опять играет.

Свирепо косясь на мальчишку, Эрвел прошагал к столу, поставил ковш. Полез в шкафчик, достал пару бокалов.

— Он у нас все время всех играет. Он у нас самый умный.

Я невольно усмехнулась. Наконец-то до Эрвела дошло. И возмутило до глубины души. Эрвел шагнул к кровати, небрежно, словно мебель, отпихнув брата с дороги. Протянул мне бокал.

— Держи. Осторожно, горячее.

— В том-то и дело, что самый умный! — неожиданно вскинулся Рейгред, — Я же за вас играю, за всех вас, дураки вы!

Детская горькая обида. Или тоже игра?

— Ты хочешь, чтобы я открыл твоей головой дверь?

Это более чем серьезно.

— Мальчики, умоляю вас, не ссорьтесь!

— А мы не ссоримся, — Эрвел приподнял плечи, покачал головой, Рейгред поджал губы, — все в порядке… убирайся отсюда, щенок!

— Рейгред, не уходи… сядь на место, — я осторожно приподнялась, стараясь не расплескать напиток, — И ты сядь, Эрвел. И налей мальчику вина. Я хочу, чтобы сегодня мы были вместе.

Старший брат посмотрел в пол, помолчал. Потом поднял на меня потерявшие блеск глаза. Вздохнул.

— Хорошо, сестренка.

Боже, как он похож на отца! Тот же взгляд, мягкий, понимающий, прощающий, с далеко запрятанной укоризной. Что бы ты не натворила, в какую бы беду не попала, дочка, сестра моя, кровь родная — заслоню, оберегу, не брошу ни за что…

Посмотри на Рейгреда, братец, милый, он ведь тоже кровь твоя, часть души, и что бы он не сделал — не бросай его, ни за что не бросай!

Эрвел отвел взгляд. Отошел к столу, достал еще один бокал и плеснул в него вина. Вернулся, сел на табурет, бокал поставил на другой — в руки Рейгреду не дал. А тот не попытался его взять.

— Я понимаю, тебе противна игра, — заговорил Рейгред после паузы, ни на кого не глядя, — Но кому-то надо разгребать завалы. А ты… — голос его неожиданно упал до шепота, — ты даже не даешь себе труда немного поразмыслить…

— Поразмыслить? — мгновенно отозвался Эрвел, — Отчего же? Я как раз в данный момент и размышляю. О Герене.

— Отпустят вашего Герена! Никому он не нужен.

Никому не нужен?

— Отпустили бы, — Эрвел подался вперед на своем табурете, — если бы не одно обстоятельство… — перевел дыхание, облизнул сухие губы, и вдруг поднялся, медленно, тяжело, и навис над Рейгредом словно утес, — ты понимаешь, что он сейчас сделает все, чтобы его убили? Ты это понимаешь, игрок? А впрочем… — Эрвел выпрямился, дергая веком, — что тебе до него? До него, до нее, — он кивнул на меня, — до нас до всех?.. Тебе бы только самым умным казаться.

— Герен добровольно вызвался быть заложником, — Рейгред оправдывался. Никогда не слышала, чтобы Рейгред оправдывался. — Этого я предусмотреть не мог.

— Ой ли? Ты был должен это предусмотреть. Должен был знать, что выбиваешь у человека последнюю опору из-под ног. А не умеешь — не берись. Люди живые, не фишки!

Младшенький наш вспылил:

— Эрвел, да что ты городишь! Это романтические бредни, и если ты их еще не изжил, то господин Ульганар этим переболел давным давно, сомневаюсь, правда, что вообще когда-либо болел! Подумаешь, поворочался одну ночь… — тут Рейгред задохнулся, и несколько мгновений, покуда речь к нему не вернулась, таращил глаза, — но в итоге… в итоге Ульганар оказался зол не на нее, — кивок в мою сторону, — и не на Мотылька, а на меня! Меня он ненавидел, а их оправдывал! Дурак ты неблагодарный! Я, можно сказать, собою их заслонил!

— Это ты дурак, — перебил Эрвел, — ты Герена просто не знаешь…

— Как же, как же! Само совершенство!

— Заткнись. Он себя вот так держит, — Эрвел сунул под нос мальчишке стиснутый кулак, — Что там у него внутри творится, это не тебе, сопляку, подглядеть. А тут… сперва отца убили, потом Адван… оказался не Адваном, потом я Бог знает что отчебучил, потом ты… Да еще Альсарена, небось, ляпнула что-нибудь со страху… — и ведь ляпнула. Точно, ляпнула… — А у этого… у наследника, нервы тоже не железные. Одна надежда, просчитает он Герена, и убивать не станет… Слабая это надежда.

Пауза. Рейгред сглотнул.

— Идеалист ты, Эрвел.

— Короткий путь, — сказал Эрвел, — самый надежный. И безопасный. Для тебя. А о других ты не думал, не думаешь, и думать не желаешь.

— Неправда!

Крик, отчаянный, детский. Рейгред вскинул пустые ладони, призывая в свидетели неизвестно кого. Неправда! Эрвел прищурился.

— Поди доложись своему наставнику. Он тебя похвалит.

Опять пауза. Рейгредовы прозрачные щеки пошли красными пятнами. Он низко опустил голову.

— Я не ожидал от Арамела такого. Честно.

Эрвел устало опустился на табурет.

— Есть же какой-то предел, Рейгред. Кого играть, кем играть, как играть… Не может быть, чтобы не было. Ведь то, что ты совершил — это неуважение к Герену. Ладно там ко мне, к Альсарене… Но он-то что плохого тебе сделал?

Рейгред скорчился рядом со мной, сложился вдвое, и закрыл руками лицо. Эрвел смотрел на него — уже без неприязни, спокойно, очень грустно. Стало тихо-тихо, и в тишине я услышала — судорожный вдох из-под сомкнутых пальцев и длинный прерывистый выдох.

Рейгред вдруг вскочил, и слепо, не размыкая ладоней, спотыкаясь в длинной одежде, кинулся к двери. Ударился грудью, как когда-то Стуро, убегая от меня, и выпал за порог, во мрак коридора.

Пауза. Мы сидели, склонив головы, пряча друг от друга глаза. Наконец Эрвел встал и аккуратно прикрыл распахнутую в темноту дверь.