День цветения

Альсарена Треверра

Между прочим, я уже есть хочу. Сколько можно играть в войну и тешить свою мужскую гордость? Увлеклись, кричат, размахивают железками. Впрочем, Иверене нравится. Она тоже кричит, подскакивает и размахивает платком. И Канела, кузина наша, от нее не отстает. А я — марантина, мне претит демонстрация обнаженного оружия даже в качестве игры. Ибо это есть потенциальное убийство. Я, конечно, не строю кислых мин. Я терпеливо дожидаюсь окончания игрищ. Вот ведь развлечения у рода человеческого!

На поле Сабральский хор методично выковыривает веселых гвардейцев, Имори, Сардера и иже с ними из кучи хлама, называемой "крепостью". Те не выковыриваются. И ясно, что не выковырнутся до финального сигнала. Чего тогда так орать?

Сегодня мы со Стуро не встречаемся. Печально. Но несложно представить — первый полноценный день празднеств, все выспались и полны желаний горы своротить. Пир и танцы до глубокой ночи. Какие тут свиданки, когда до постели лишь под утро доберешься? Потом постараюсь сократить ночное общение с гостями, я ведь девушка хрупкая, непривычная, и вполне могу не выдерживать столичного темпа, верно? Но сегодня надо отработать по полной программе. Ты уж прости, любимый. Ты же знаешь, мне самой это не по душе.

Мой младший брат со спокойным любопытством следит за суетой на поле. Он, пожалуй, единственный (кроме отца Арамела), кто болеет за партию кальсаберитов. Правда, болеет он сдержанно, со стороны и не поймешь, что болеет. Он у нас вообще очень сдержанный и тихий, Рейгред. Сколько помню его, никогда не жаловался. Даже совсем малышом будучи — никогда, а доставалось ему шишек и синяков побольше, чем кому бы то ни было. Может, за это кроткое терпение я и люблю его, кажется, сильнее, чем Эрвела и даже Иверену.

Рядом с ним Гелиодор раскрыл на коленях сафьяновую шкатулку и перебирает пинцетиком фарфоровые фигурки. Он и не пытается изобразить заинтересованность внешним миром. Ох, и как Иверена его терпит?

— Тра-та-та!

А турнир между тем закончился. Победили, как я и предполагала, гвардейцы. Браво, браво, поздравляем! В ладоши похлопаем, и даже покричим немного, раз все вокруг так разоряются. Победители сияют, потрясают мечами. Господин Адван, любитель архитектуры, колотит себя в грудь, потешно ухает.

— Та-ра-ри-ру-ра!

На песок вышел господин Ровенгур. За ним следом — Летери с бархатной подушечкой, а на подушечке красовалось ожерелье из каких-то ярких камней.

— Господа! Прошу внимания. Вы видите в руках у этого отрока драгоценный приз для лучшего участника сегодняшних соревнований. Так сказать, для героя дня. Самые мужественные и храбрые стоят сейчас перед вами. Выберете же из них самого из самых, лучшего из лучших. Любезные дамы, вам решающее слово.

— Каоренец! — завопила моя сестра, — Адван Каоренец!

— Каоренец! — поддержала голосистая Канела, а тетя Кресталена кивнула.

— Каоренец, Каоренец, — запищали дочки Улендира.

— Каоренец, — согласилась я.

— Каоренец, — с придыханием подытожила Агавра.

Господин Ровенгур повернулся к сияющему герою:

— Примите мои поздравления, — драгоценная побрякушка разместилась на гиротской груди, — И пусть вам никогда не изменяет удача.

Господин Адван салютует гостям по-каоренски. Герен, а за ним Эрвел, подхватывают салют. И вскоре уже вся наша партия, и Имори, и Сардер-нелюдим, и телохранители дяди Улендира слаженно салютуют — от левого плеча наискось вверх.

Да здравствует Каор Энен!