День цветения

Тот, Кто Вернется

Не хотел я к тебе идти. Не хотел. Что бы ты там не говорила, а подставляю я тебя, Радвара-энна. Я ж вообще не хотел, чтобы ты про меня знала. Зачем? А выходит, Сущие да ты сама за меня решили. И Йерр… Йерр сказала — не делай больно. Ей и себе. Двойная боль. Да, малышка. Ты права. И пусть все сложится, как сложится. А сложилось — вон как.

Пришли мы к Радваре-энне, в дом, такой знакомый. Ничего ведь не изменилось, будто не было, не было этих лет, ножа в броске, онгера, покинувшего Аххар Лаог — дороги моей, будто и сейчас мне — четырнадцать, и пришел я урок повторять… Травами пахнет… скамья — родная, обсиженная-просиженная, печка…

Капитана в угол посадили, чтобы не отсвечивал, Радвара-энна у плиты захлопотала, а я еще раз Йерр расспросил. Вот ведь сволочная козявка! Определенно нажрался какой-то гадости. Репка, понимаешь ли. Морковка. Бедная моя девочка.

Репка наша лыка не вязала. Глаза в кучу, мычит, стонет. Реакция пошла. Эдак и хвостик зеленый вырастет, как овощу положено. Ладно. Засунули мы его на печку, на постель Радвары-энны. Пусть выспится, может, в себя придет и воспримет то, что я ему сказать хочу. А сказать мне ему надо много. Даже не столько сказать. Кто его знает, как с погружением получится. Эмпат-то он эмпат, да только Йерр нас страховать не будет, а в себе я более чем не уверен. Не хватало на старости лет заделаться наставником для аинахов. А Йерр… Обиделась она. Я бы тоже обиделся. Впрочем, я и обиделся.

Бедная моя девочка. Бедная маленькая. Она же — Аррах, ей нужно кого-нибудь опекать. А тут — такой удобный случай. "Наш аинах". Одна надежда — не захочет "наш аинах" у убийцы учиться, даже уходить в Нигде. Надежда, честно говоря, слабенькая и хилая. "Наш аинах" отлично знает, с какой стороны хлеб медом мажут. С обеих и, пожалуйста, погуще. И можно вообще без хлеба.

Да ну его к черту, в конце концов!

Сидим. Ждем. Каждый — своего. Радвара-энна ждет, пока похлебка сварится, все уже накрошила, положила, булькает варево, запах еще слабый, но ноздри щекочет — никогда и нигде за эти четверть века не едал я ничего похожего на похлебку Радвары-энны… Я жду, пока Иргиаро проснется, Йерр — пока все это кончится и сможем мы отсюда уйти… А в углу Ульганар мрачно молчит. Сопит. Случая ждет гадость сказать. А случай никак не подворачивается. А просто так гадость придумать у Ульганара не получается. Не в том он состоянии, чтобы что-то придумывать. Зол он слишком. На всех, на себя… На себя — больше. Он всегда на себя больше всех злится.

Если из-под тебя подпорку вышибают, так ты забудь про эту подпорку и дальше живи. Хотя, если из-под тебя все подпорки вышибли, жить-то уже особенно нечем. Я в более выгодном положении. У меня — Йерр. Худо ему сейчас, капитану нашему. Сдохнуть ему хочется. И способ он нашел — разозлить убийцу. Да только не выйдет у тебя ничего, Ульганар. Не выйдет. Я бы тебя уже сейчас — под зад коленом, заложник ты мой особо ценный. Если бы не знал ты, что я к Радваре-энне в гости пошел. А мне сейчас здесь ждать, пока Иргиаро очухается — сколько — одни Сущие ведают. Не хочу я, чтобы ты сюда людей из Треверргара привел.

— Может, все-таки покушает она? — Радвара-энна по новой начинает. — Мяска там, рыбки… Молочка, может?

Йерр подняла голову, поглядела на Радвару-энну, улыбнулась:

— Р-ренха — Аррах.

Да, малышка. Радвара-энна, мать моя названая, первая наставница, все, что заложено в меня в детстве — ею заложено… Конечно, она — Аррах, кем же еще ей быть, моей Радваре-энне…

— Спасибо, Радвара-энна. Не надо. Она не хочет.

— Может, тебе сладкого дать, чернохвостка? — наклонилась к Йерр, как к собаке бы наклонилась, — Медок у меня есть, хочешь?

И Йерр опять улыбнулась и легонько потерлась щекой о ее руку. Что это, Сущие? Ну, Радвара-энна, предположим, не боится Йерр, потому что Йерр "со мной", но малышка…

Она — твои корни, Эрхеас. Она нравится нам.

И лукаво прищурилась.

Н-да-а…

Тут вдруг с печки шевеление послышалось. Шорох, скрип, кряхтение, скрежет. Это когти на крыльях. Занавесочка отдернулась. Башка патлатая высунулась. Глаза черные вытаращились.

— Доб-рое утро, — сказал Иргиаро.

Иллюстрация к Игровке: где я? Почему вы здесь? Кто эта женщина? И что тут делает Ульганар?

— Для кого доброе, а для кого — не утро, — фыркнул я.

Радвара-энна поставила передо мной миску дымящейся похлебки, дала ложку, налила вторую миску, глянула на Иргиаро.

— Он не будет есть, — сказал я на лиранате.

— А… этот? Заложник? — покосилась осторожно.

Ульганар делал каменное лицо. Смотри не лопни, капитан.

— Поставь вот сюда, Радвара-энна. Остынет немного, я его покормлю.

Уж извини, благородный рыцарь, но руки я тебе пока развязывать не буду. Придется покушать с ложечки.

— А-а, — изрек Иргиаро, — Я что-то плохо помню… а где… Маленькая Марантина?

— В Треверргаре, — я с трудом подавил злорадное ехидство — мелко, наследник, стыдно, — В объятиях любящих родственников. И собаки там же, — принялся за похлебку. — Ты способен воспринимать?

— А-а… — Иргиаро моргал. Видимо, жевание "трупоеда" его немножко сбивало с расползающейся и без оного жевания мысли, — Кажется, да… ой…

— Я обещал показать тебе, как уходят в Нигде.

На "Нигде" он среагировал. Полез с печки. Долго ворочался в отгороженном занавесочкой закутке, уронил подушку, наконец вывалился на пол, сенный матрас пополз с печки следом.

— Поправь постель.

Завозился, запихивая обратно матрас и подушку, потом — решившее присоединиться к веселой игре одеяло, Радвара-энна с умилением глядела на старательного мальчика, почему же она нисколько не боится ни Иргиаро, ни Йерр, ну ладно, не боится, храбрая, почему не удивляется? Выходит, я совсем не знаю тебя, Радвара-энна? Выходит — так.

— Спасибо, — невпопад высказался Иргиаро, оглянулся на Ульганара в углу:- А… — перевел растерянный взгляд на меня:- А он здесь зачем?

— Он — мой заложник, — сообщил я равнодушно, — Вместо Маленькой Марантины. Если сюда придут меня брать, я его убью.

Иргиаро ошалело похлопал глазами, потом выговорил:

— А… я могу… уйти в Треверргар? — заторопился:- Маленькая Марантина, мне нужно на нее посмотреть, я потом вернусь… — под моим взглядом смешался, замолк, только смотрел жалобно.

Иллюстрация к Игровке: а меня ты убьешь? Не убивай, не надо. Я могу быть нужен…

Тоже мне, второй заложник, еще более ценный. Нечисть крылатая, зубастая, мечта кальсаберита.

Я сказал:

— Если ты отдаешь мне назад мое слово — иди хоть сейчас. И не вздумай возвращаться.

— Слово? Какое слово?

— Я обещал научить тебя уходить в Нигде, — вымазал кусочком хлеба донышко миски, — Спасибо, Радвара-энна, очень вкусно, — повернулся к Ульганару:- Что, капитан? Глупости делать будем?

Ульганар гордо отвернулся. Ладно. Тогда — с ложечки. Я передвинулся к нему поближе. Иргиаро неловко топтался посреди комнаты, шумно сопя. Спросил:

— Я вернусь, и ты научишь меня?

— Мы собираемся отсюда уходить. И не собираемся ждать, пока ты погуляешь и вернешься, — пригасил злость, — Учиться — или сейчас, или — у кого-нибудь другого. Давай, капитан. Открывай пасть.

Ульганар поворочал головой от ложки, понял, что выглядит смешно, позволил всунуть ложку себе в рот, вспомнил, что надо провоцировать убийцу и плюнул в меня. Я уклонился, похлебка попала на пол.

— Не хочешь — не надо. Я никого не принуждаю, — вернулся на свое старое место, — Иргиаро, грязно, — указал на плевок, а сам занялся второй миской похлебки, перешедшей вследствие отказа капитана в мое распоряжение.

Иргиаро переглянулся с Ульганаром, но никакого отклика от "драконидского рыцаря во вражеском плену" не получил. Иллюстрация к Игровке: что мне делать? Знать тебя не желаю.

— Что, милок? — участливо приподнялась со скамьи Радвара-энна, — Похлебочки?

Иргиаро улыбнулся, не понимая слов, но слыша сочувствие.

— Не переводи продукт, Радвара-энна. Он только кровь сосет.

— Ой… — всплеснула руками — гость не кормленный! — Так я… Может, курочку забить?

— Не надо. Он сам о себе прекрасно позаботится.

Я не на тебя сердит, Радвара-энна. Я на него сердит. Не думай, что я не хочу твоего гостеприимства. Я для этой козявки его не хочу.

— Ну, так что, Иргиаро? — опустошил вторую миску, повернулся к "ученику".

— С Маленькой Марантиной все хорошо? Она… она в безопасности?

— Тот, кто убил ее сестру с мужем, пойман.

— Я… остаюсь.

— Хорошо.

Если ты думаешь, что я не понял, почему, ты ошибаешься, Мотыль Иргиаро. Впрочем, неважно. Из-за надежды как-то помочь Ульганару ты остаешься, или из нежелания упускать шанс научиться уходить в Нигде — какая разница? Все равно мне придется тебя учить.

Знал ведь, что именно так и будет. Но слово есть слово. Никуда не денешься. Между прочим, кто тянул тебя за язык тогда? Этакая мягкая небрежность: "Я научу тебя. Хочешь?" — чтобы черные глаза вспыхнули от радости. Потому что он не хотел оскорбить мертвых, потому что вся история с хлевом в комнате предков… вся история с козами была серией идиотских случайностей. Потому что я чуть не убил его… а надо было тогда его убить. И моя девочка сейчас не прятала бы от меня за напускной бурной нежностью к Радваре-энне холодный комок, что свернулся где-то внутри.

Раз, два — нету. Иргиаро.

— Ты меня слышишь?

— Д-да.

Кажется, он действительно меня слышит. Слишком хорошо. Не очень удачный способ возбудить в аинахе доверие, э? Проверил заслонки. Так уже лучше.

— Я пойду в Нигде. Ты — за мной. Только сперва убери это, — кивнул на пятно на полу, перешел на лиранат:- Радвара-энна, где у тебя тряпка?

— Тряпка? — встрепенулась она, — Какая тряпка?

— Пол вытереть.

— Да я сейчас, скоренько, я сама, — поднялась.

— Не ты. Он. Пожалуйста, Радвара-энна.

Получив тряпку, Иргиаро аккуратно подтер капитанов плевок, а Радвара-энна подошла к Йерр, присела на корточки и заговорила тихо-тихо. Я не стал прислушиваться. Я доверяю тебе, Радвара-энна. Ты — настоящий Аррах, не то, что я. А я пока займусь другим делом. Тоже, кстати, мне не свойственным.

Усадил Иргиаро у стены, пристроился рядом.

— Я думал, Йерр сможет нас страховать. Придется обойтись без этого. Не бойся, в крайнем случае вывалишься обратно. Держись за меня.

Иргиаро робко взял меня за рукав.

— Да не руками, — прикосновение его было неприятно. Ладно, плевать. — Впрочем, можешь и руками, если так проще. Думай о брате. О том, что хочешь его увидеть. Не напрягайся. Расслабься. Растворись. Слушай меня и повторяй за мной.

Словами я все равно не расскажу, что нужно делать. Нет эквивалентов, ни в найлерте, ни в лиранате. Рэссэр — идти, двигаться. Саэрр — тоже двигаться, только — не телом. Иха саэре, аинах. Иха саэре анх.

Шаг.

Шаг.

Медленно. Трудно саэра медленно. Меня учили по-другому. У наставников было время. У меня его нет.

Иха саэре анх, Иргиаро. Шаг. Еще…

Он отвалился.

— В чем дело?

— Н-не получается… — бледное лицо, крупные капли пота на лбу, затравленно подергиваются губы.

— Почему не получается?

Ты слишком хорошо слышишь меня, Иргиаро? Извини, это — твои проблемы. Я, по крайней мере, стараюсь сдерживаться.

— Я, наверное, не готов… Может, потом?.. — завозил по полу ногами.

— Сидеть, — сказал я. — Значит, на первый раз придется затащить тебя туда силком.

— Нет. Я не могу сейчас, — забормотал Иргиаро, — Лучше — потом… Мне… надо… Мне надо выйти…

— Потом — когда?

Не будет никакого потом, дружок. Нету у меня времени на всякие "потом".

— Чуть позже… не сейчас… — вскочил, принялся колотиться в закрытую дверь, наконец выпал в сени.

Хлопнула вторая дверь. Тишина.

Да, я не в лучшем состоянии, чтобы кого-либо чему-либо учить. Да, я зол на тебя. Да. Ну и что с того? Я совершенно не собираюсь скрывать, что мне противно видеть твою физиономию. К тому же, видимо, от растерянности, ты опять взялся за старое, зубастая деточка. А я уже говорил, что на жалость меня брать бесполезно. Можно добиться только обратного эффекта.

Йерр, как ты, маленькая?

Все в порядке, Эрхеас. Липучка ушла.

Совсем ушла? Он удрал, малышка?

Нет. Липучка близко. Липучка сует голову в холодное.

В снегу кувыркается. Что ж, пусть кувыркается. Может, подумает головой своей и поймет, что лучше ему отказаться от обучения? Правда, остается еще Ульганар и желание помочь ему. Дождаться ночи и развязать Ульганара, например — забавная идея, э?

Сюда идет еще один.

Кто?

Маленький. Они теперь идут оба. Маленький и Липучка.

В сенях шум:

— Что ты лезешь? Что ты лезешь? Вали отсюда! Вали! — сдавленный шепоток Летери, — Бабку ж кондратий обнимет! Вали отсюда, страхолюдина страшенная!

— Я должен знать, — бухтел на смеси лираната и найла Иргиаро, — Твое известие. Я обязан знать.

— Эй, — Радвара-энна ухватила клюку и пристукнула по полу:- Кто там? Вот как счас клюкой-то в лоб. Кто балует?

— Внук твой, Радвара-энна. Здоровье твое бережет.

Она вышла в сени.

— Летери, ты, что ль? Чего это ты гостя из дома выпроваживаешь? Заходи, милок, заходи. Это он не со зла, по дури.

В комнату ввалились Иргиаро и несколько ошалевший Летери, вошла сама хозяйка.

— Здрасте, — пробормотал мальчишка, оробев от обилия гостей в бабкином доме.

— Вечер добрый.

— Присаживайся к столу, — Радвара-энна подтолкнула внука, — Пока похлебка не простыла совсем. Чего прибег-то на ночь глядя?

Летери прошел к столу, уселся:

— Да батька прислал…ой… — углядел капитана, признал:- Ой, господин хороший, и ты здесь! А… — посмотрел на меня, в широко распахнутых глазах — нарастающая паника.

— Так с чем тебя батька-то прислал? — спросил я.

— Ну так… — пролепетал парнишка, — в смысле… господин Мельхиор… приехали…

Что?!.