— Мы его не признали сперва, думали — чужой идет…
— Я ему "стой!", а ен идет себе, как так и надыть, качается, а сам-то зеленый весь, кабыть покойник…
— Смотрим — вроде Адван это, больше-то некому, зовем — не отвечает, а по всему видать — не в себе мужик, еле на ногах держится…
— Ну, мы ворота-то отперли, вошел ен, чуть не упал…
— Мы-то с Мальцом его под руки, он спервоначалу вроде как к конюшням двинул…
— В койку отвели, уложили. Худо ему, господин Ульганар. Лица нет на человеке. Чего не спросишь — головой мотает, а сам еле идет…
— Тут парней наших Трясогузка да святой брат привезли, так они грят, парни-то, что Адван с убивцем где-нито в кустах сцепился…
Как же так? Он же должен был бежать! Почему он вернулся в Треверргар? Ведь дознаватель уехал за стражей, его же арестуют…
Вернулся. Опять — вернулся. Значит, все, что я тут себе нагородил — чушь собачья? Значит, Адван не имеет к убийствам никакого отношения?
Нет, я должен поговорить с ним. Я должен все выяснить. Я не желаю оказаться ни параноиком, боящимся собственной тени, ни этаким добродушным идиотиком, верящим чему ни попадя. Пусть он даст объяснения.
Лестница наверх.
— Господин Ульганар, нашли убивца-то?
— Нет, ребята.
Второй этаж. Коридор.
Его комната.
Я постучал и толкнул дверь.
Глаз не уловил движения.
Напротив меня стоял человек, с ног до головы затянутый в черное, левая рука отведена в характерный замах.
Тенгон.
Все…
Тускло взблеснув, резное лезвие ушло в потолок и прочно засело там. Лицо человека в черном, незнакомое, бледное, измученное, чуть ожило узнаванием. Обведенные черными кругами глаза глянули на меня. Низкий глухой голос:
— Ты смелый человек, Герен Ульганар, — снова что-то сдвинулось, он словно бы потух, резкие складки у рта, набрякшие веки, — С чем пришел?
— Адван… — я отступил на шаг, сглотнул, — Адван… это ты?
Господи, "не в себе" — слабо сказано, ему же лет пятьдесят, не может быть, он…
— Уже нет.
Он стоял, неестественно прямо держа спину, Адван никогда не находился в неподвижности — как на пружинке, как капля воды на провощенной дощечке, и лицо — все время, все время — улыбка, ухмылка или усмешка, эти морщинки в углах глаз, как у часто улыбающегося человека — оказывается — от возраста…
— Адван, я… Где ты был, Адван?
— Все впустую, — сказал он.
Совершенно другой голос, ниже и суше, никаких эмоций, и лицо — мертвая маска, словно пепел, словно прогоревшие уголья…
— Адван, ответь мне, где ты был? — не сдавался я.
Пусть скажет, Господи, пусть хоть что-нибудь скажет! Я не хочу, чтобы ты был убийцей, не хочу, чтобы тенгон, оборвавший жизнь Амандена…
— Как вы мне все надоели, — равнодушно проговорил он, сделал три шага и рухнул лицом на постель.
Я опешил от такой наглости. Услышал вопль:
— Вста-ать! Отвечай по уставу! — и понял, что вопил — я.
Адван… этот человек… как назвать его, Боже мой — он никак не отреагировал.
— Адван Каоренец, я требую, чтобы ты сейчас же объяснил мне, что здесь происходит! — голос сорвался.
Позорище какое, Господи.
— Все зря, — донеслось с койки. — Они не отвечают.
Взять себя в руки не удалось. Я прорычал:
— Встать, когда к тебе обращается командир! Иначе… — убрал руки под пояс, в глазах прыгали, метались багровые круги, не сметь, не сметь!!!
— Что — иначе? — он соизволил повернуть голову.
— Иначе я буду вынужден тебя арестовать.
Он неожиданно легко поднялся — только что лежал кулем тряпья, и вот уже стоит около кровати.
— Пошли.
— Сдай оружие, — сказал я.
Я все-таки нашел его, нашел убийцу Амандена…
— Извини, — он чуть качнул головой, — Этого не будет, — в руках его вдруг оказался меч, а в следующее мгновение — два обломка.
Двуручник… тарангитская сталь… он сломал его об колено… Господи…
Человек в черном бросил на пол жалобно звякнувшие обломки и пошел к двери. Я взял себя в руки и двинулся за ним.
Мы шли по коридору, и я размышлял, что же теперь делать с этим человеком? Волосы с тела Амандена срезал он, он нес носилки со стороны головы, Имори и Жук с Шепелявым сидят в холодной совершенно безвинно, мимо них действительно никто не проходил. Я выпущу этих троих и вместо них посажу в кладовку Адвана. Да, именно так я и сделаю.
— Вниз, еще вниз и направо.
Он послушно спустился по лестнице до полуподвального этажа и свернул к кладовкам.
Я отодвинул засов.
— Выходите. Вы свободны.
— Споймали?
— Убифсу поймали, гофподин Ульганар?
— Да. Ступайте в караульное, через четверть — на пост.
— Флуфаемся.
— Имори, выходи.
— Что это вы делаете, сын мой? — шагах в трех от нас стоял отец Арамел и хмурился сердито, — Зачем вы отпускаете возможных сообщников убийцы?
— Затем, что я арестовал самого убийцу, отец Арамел, — ответил я.
Имори вышел из кладовки и озадаченно озирался.
— Ты свободен, Имори, — начал я, но кальсаберит перебил:
— Подождите. Как это понимать — арестовал убийцу? Вы хотите сказать, что убийца — этот человек?
— Да. У меня есть доказательства.
Я вкратце изложил все по порядку. Человек в черном, равнодушный ко всему происходящему, стоял почти рядом с отцом Арамелом, Имори изумленно таращился поочередно на меня, на отца Арамела, на Адвана… Кальсаберит недоверчиво качал головой, покашливал, наконец — не выдержал.
— Подождите, сын мой. Вы говорите, что он знал обо всех перемещениях внутри Треверргара. Каким образом? Кто его сообщник? Как вам вообще удалось его поймать?
Отец Арамел — воплощенное Недоверие. Имори у двери кладовки — воплощенное Недоумение. Человек в черном — воплощенное Равнодушие. Просто сцена из представления дешевенького балаганчика.
— Я только что арестовал его в его собственной комнате. И никакой сообщник ему нужен не был.
Отец Арамел уставился на меня, как на буйнопомешанного. Это — не ваше амплуа, святой отец. Путаете с ролью Имори.
Пауза.
Потом кальсаберит пошевелил бровями:
— Вы что же, хотите сказать, что этот человек… Что это — Адван Каоренец?
— А что я объясняю вам уже шестую четверти?!
Самое время было убийце расхохотаться. Но он не стал хохотать. Отец Арамел выдрал из гнезда один из факелов, сунул прямо в лицо ему. Он не отшатнулся от огня.
Рыжие блики жутковато пролепили незнакомые черты. Веки полуопущены, углы рта оттянуты книзу и очерчены резкими складками, меж бровей — четкая вериткальная морщина, и еще одна — горизонтальная, перечеркнула лоб… Чужое, чужое лицо…
Почему он не убил меня? Держал ведь тенгон, метнул бы, как в Амандена, как в Сардера…
Отец Арамел опустил факел и посмотрел на меня с ужасом.