День цветения

Отец Арамел

— Позови свою госпожу, мальчик. Скажи, что я жду ее в Ладараве, в ее комнате.

— Сейчас, святой отец, — он сорвался с места и помчался по коридору.

Я вернулся в наш импровизированный "штаб". Ох уж мне эта госпожа! Да одной трети того, что я нашел в твоей комнате, маленькая ведьма, достаточно для приговора. Неужели выученница господина королевского советника способна быть настолько беспечной?

Не верю. Скорее, на самом деле улик было гораздо больше, а это — то, что осталось. То, что ты не успела спрятать. Ахтора, ишь. Писательница. Интересно, кстати, чьи это пометки в твоей книжке? Не настоятельницы ли Бессмарага? Впрочем, неважно. Поудобнее устроился на табурете.

Она вошла и остановилась в дверях. Взгляд рыскал от книги в моих руках к пачке рисунков на углу стола и — по комнате. Во взгляде читалось — о Господи, что он еще нашел?!.

Достаточно, чтобы отправить тебя на костер, маленькая ведьма. Более, чем достаточно, сожительница крылатой твари. Более, чем достаточно.

Я пролистнул несколько страниц, потом сказал:

— Хорошие иллюстрации, дочь моя. Ваши?

— Д-да… — пролепетала она после паузы.

— Очень неплохо. А это чьи рисунки? — взял один из пачки.

— А… тоже мои, — фальшиво улыбнулась, — Вам нравится?

Мы изображаем маленькую глупую девочку. Очень маленькую и очень глупую. Пережимаешь, детка.

— Грешно говорить неправду, дочь моя, — вздохнув, мягко пожурил я, — Вы что же, думаете, я не способен отличить одну манеру от другой?

Она опустила глаза. Совершенно не умеешь врать, детка. Серьезное упущение со стороны твоего отца, упокой Господи его душу. Молчим. Сопим. Сразу всего не берем.

Ладно. Ты что, Арамел, действительно рассчитывал, что она так легко сдастся? Что сразу спросит — что мне делать, отец Арамел?

— У меня к вам серьезный разговор, дочь моя, — я поднялся, обошел стол, взял ее под руку и вывел на лестницу.

И повел вниз.

Наша юная марантина начала дрожать. Дрожала она вся, да так, что принялась спотыкаться на ступеньках и чуть не оторвала мне руку. Проскулила жалобно:

— Куда вы меня ведете?

Если ты думаешь, что старого Арамела можно взять на жалость, ты ошибаешься, моя маленькая ведьма. Старый Арамел провел не одного подопечного за свою жизнь, и женщины среди них тоже попадались, и даже молоденькие.

— Нам необходимо обсудить ряд очень важных вопросов. Как вы понимаете, дочь моя, я все знаю. Поэтому давайте сразу договоримся — мы оба не будем лгать. Ложь гневит Господа, дочь моя.

Мы подошли к "кабинету" моего "гостя".

Четверо мальчиков — ладные, собранные, в красивой, правильной стойке. Правая ладонь на шарике балансира, левая — на крестовине. Молодцы.

Альсарена Треверра обвела их умоляющим взором. Мальчики изобразили мраморные статуи. Только Варсел нахмурился и закусил губу. Плохо, сын мой. Сдержанность, сдержанность, и еще раз — сдержанность.

Я отодвинул засов, пропустил вперед даму (пришлось легонько подтолкнуть). Закрыл дверь поплотнее.

Маленькая ведьма таращилась на ночную мою работу. Декорация достаточно впечатляющая и, по-моему, не слишком навязчивая. Что называется — без излишеств.

Я снял с табурета кувшин с водой, предложил подопечной сесть. Она опять уставилась на гирота. Что ж, любуйся, детка, любуйся. Надеюсь, зрелище сие натолкнет тебя на нужные мысли.

Чертова его одежда, по виду кожаная, по жесткости похожая больше на жесть, разрезана от подола к вороту (по-моему, достаточно аккуратно, бедная моя рука и бедные садовые ножницы). На ребрах — "контуры", по пять параллельных ожоговых полосок. Нижняя половина лица замотана полотном, фиксирующим кляп. А то повадились тут всяческие навещающие да задающие вопросы, а мало ли, что он может сказать, этот гирот.

Ну, и само крепление, разумеется. Ведь для того, чтобы прикончить подопечного, мне вообще ничего не надо делать. Можно просто снять его с козел.

Больше ничего, но ей довольно и этого.

— Дочь моя, сложившаяся ситуация не радует ни меня, ни вас, — начал я. Подопечная оторвалась от гирота и поглядела мне в лицо, — Нам необходимо вместе отыскать выход, — тупо моргнула, — Крылатую нечисть… — дернулась, я поправился:- прошу прощения, стангрева, видел весь Треверргар и половина окрестностей. Обойти сей факт своим вниманием я, — дотронулся до ошейника, — не могу. Вы понимаете, дочь моя, не предприняв никаких попыток для поимки… м-м… обитателя развалин, я рискую сильно испортить свое положение.

Эстремир скажет: "- Дружище Арамел, что с тобой случилось? Неужели старый пес утратил нюх?"

— Мотылек — не нечисть! — среагировала подопечная, стиснула руки в волнении, — Он не умеет убивать! Почитайте книгу!

— Я прочел, дочь моя, — покивал сочувственно, — Я понимаю вас. Я стараюсь войти в ваше положение. Войдите же и вы в мое, — сунул под ошейник палец, словно полоска стали мешает мне дышать. — На самом деле, после ареста убийцы — прямая моя обязанность заняться — вы сами понимаете, чем.

Альсарена Треверра мелко-мелко захлопала длинными ресницами:

— Он же помогал нам!

Ах, какие мы наивные, Боже мой! Ладно, ладно, пусть игра остается такой. Внешний игровой у меня немножко ненатуральный. Он же — внешний. Наивно-доверительный. Медово-сопливый. Хотя у меня и внутренний слой заготовлен. Вполне убедительный. Но раз ты не хочешь выходить на внутренний слой, останемся во внешнем.

— Дочь моя, здесь не Каорен, — вздохнул, — Увы. Я должен что-то предпринять. Слишком много свидетелей, — она снова поглядела на гирота, и я сказал:- Это — мой оправдательный документ, на сутки, не больше. Допрашивал убийцу. В принципе, для того, чтобы добиться признания, нужен месяц, максимум — полтора. Иногда бывает достаточно просто продемонстрировать необходимые инструменты…

Взгляд ее рыскнул по сторонам, явно в поисках оных инструментов. А девочка боится боли. Даже чужой. Ну-ну.

— За сутки — ничего не сделать, — продолжал я. (За сутки можно только понять, что физическое воздействие в принципе имеет достаточно слабое влияние на данного подопечного). — Человек или ломается сразу, или… — вот именно. Не будь гирот нужен мне для комбинации, я бы отдал его Эстремиру. И уж посмеялся бы вволю, — Но это мелочи, дочь моя. Гораздо серьезный — другое. Он, — показал на гирота, — языческий колдун, оказавшийся к тому же убийцей. Он попадет к нам, не в городскую Стражу. Из него вышибут все, что будет нужно Эстремиру. Если даже попытаться затушевать ваше марантинское образование, расовую принадлежность вашего приятеля… вас обоих все равно подвяжут к этому человеку.

Пауза. Альсарена Треверра опять изучала гирота.

Не понимает, видимо, чего я от нее хочу. Ошалела немножко. Страшно нам. Никак в себя прийти не можем. Представляем на себе или своем любовнике такие же "украшения", как на гиротской шкуре.

Ладно, зайдем с другого бока. С марантинского.

— У Ордена достаточно хорошо подготовленные мастера. Он даст любые показания, это вопрос времени. Вам не кажется, что лучше было бы избавить его от лишних страданий?

Она перевела взгляд на меня.

— Если бы я, например, был вынужден убить его при попытке к бегству — у нас остался бы только труп.

— Убить, — повторила она, — Убить… без пыток?

— Да, дочь моя.

— А я… должна помочь вам?

Ну вот, наконец-то мы встряхнулись и начали немножко соображать. А то я уже опасался, что мы так и не доберемся до нужной темы.

— Да, дочь моя. Согласитесь, не могу же я сам его отпустить. А вы с ним, — улыбнулся, — в преступном сговоре.

— И вы… предлагаете побег — и мне? — снова заморгала. — Вместе… с ним?

Где-то я уже видел такие доверчиво распахнутые голубые глаза, такие же длинные ресницы, такое же детское выражение…

Рейгред, Рейгред, малыш, неужели ты потихонечку меня играешь? Это было бы забавно.

Не отвлекайся, Арамел.

— Нет, дочь моя. Вы и ваш друг останетесь в живых. Я не собираюсь отпускать убийцу. Вы устроите его побег — нечто вроде фокуса с постом на лестнице Ладаравы, после чего по подземному ходу пойдете в развалины. Посты сняты, так что тут проблем не возникнет. В развалинах вы и ваш друг будете ждать в засаде, по бокам от двери зала, меня и одного из моих мальчиков. Мы отправимся в экспедицию за беглой ведьмой и крылатой нечистью. Ваша задача — оглушить нас двоих, взять наших лошадей и как можно скорее добраться до границы с Ронгтаном.

— А он? — кивнула на гирота.

— А вы что, хотите взять его с собой? — усмехнулся я.

— Нет! — ужас, отвращение.

— Я же сказал, дочь моя, он погибнет при попытке к бегству. Подумайте, дочь моя. Я не собираюсь вас ни к чему принуждать. Я просто, — улыбнулся чуть смущенно, — прочел вашу книгу. И решил дать вам шанс. Вам и стангреву.

Сейчас нужно оставить ее ненадолго одну. Пусть приведет в порядок мысли.

— Я скоро вернусь. Подумайте, дочь моя.

И вышел.

Посиди там, рядом с гиротом, детка. Осознай, что я обложил тебя со всех сторон. Пойми, что только я могу тебе помочь. Подопечный дожимает себя сам. Так учили меня в Сети Каор Энена.

— Варсел, идем со мной.

— Да, святой отец.

Пора растереть ноги. Заодно сделаем что-нибудь с правой рукой, пострадавшей в борьбе с гиротской одеждой. А потом я вернусь к тебе, детка. И ты потребуешь подробностей моего хитрого плана.

И ты получишь эти подробности, вплоть до точного места, где тебе и твоему Мотыльку надо будет стоять, чтобы половчее огреть меня и ничего не подозревающего моего напарника по голове. Твой Мотылек — эмпат, но он будет предупрежден, что один человек ждет удара по маковке, а другой вообще идет ловить тварь, что объясняет и оправдывает любые эмоции — от страха до злости и ненависти.

Я возьму с собой кого-нибудь из старших. С тем же Варселом мы еще не отрабатывали удар кинжалом назад, из-под руки. Я пойду со стороны твари, мальчику оставлю ведьму.

Ты засветишься с сонной отравой, дорогуша. Ты выпустишь убийцу. Ты убежишь. Ты приготовишься покинуть страну, маленькая ведьма. Но доблестные сторожевые псы выследят тебя и нечисть, и возьмут вас… Правда — мертвыми.

Какая жалость, детка, а?