День цветения

Рейгред Треверр

Откуда ты только взялся, благородный рыцарь! Никто ж тебя не звал, о помощи не просил, ты вообще должен был спать, а не бродить по коридорам и не лезть под руку тем, кто хоть что-то толковое может предпринять против убийцы!

Я ведь почти поймал его! Он за мной шел, понимаете? Он шел за мной, прямо в ловушку! И его спугнули, понимаете, спугнули!

— Понимаю, — говорит дознаватель, — успокойся и не кричи. Где ты его видел?

Где? Я объясняю, где. Меня еще трясет, и дознаватель морщится.

— Обыщите этаж. Он не должен далеко уйти. Собаки здесь, хорошо. Спустите их по следу… правда, я уверен, преступник опять использовал эту свою гадость… Господин Ульганар? Как вы?

Герен кратко и непечатно описывает свое состояние. Потом извиняется. Альсарена тщетно пытается обтереть его платком. Физиономия рыцаря раскрашена изжелта-бурыми разводами — следами ее стараний. Сама она тоже вывозилась по уши. Вокруг суетится Адван Каоренец с кувшином воды и плещет время от времени то на одного, то на другую.

— Идемте к господину Улендиру, — дознаватель оглядывает собравшихся, — хм… Я не вижу ни Эрвела, ни отца Арамела.

С Арамелом все ясно, а вот где Эрвел, действительно?

Толпа вываливается в коридор. Дверь к Улендиру, как и следовало ожидать, не заперта. Внутри темно.

— Свет, — приказывает дознаватель.

Кто-то отдает ему факел. Он и его секретарь входят, но тут же выскакивают обратно.

— Воды и кусок ткани, быстро. У кого здесь была вода?

— Вот, — подает кувшин Адван, — здесь осталось на донышке. Сбегать еще принесть?

Дознаватель рвет пополам протянутое полотенце. Окунает в кувшин, прикрывает лицо.

— Двух кальсаберитов ко мне, стража у входа, — глухо доносится из-под влажной тряпки, — Дверь держите распахнутой, пусть выветрится. Никому не входить.

Истерический смех, крик. Это Амила, наша домашняя сумасшедшая. Вокруг нее суетятся женщины в ночных рубахах.

— Что там? Что? — Альсарена мечется, хватает стражников за локти, забрызгивая все вокруг черной слизью, — Пустите меня! Там ведь полно народу! Им нужна помощь! Я должна их осмотреть!

И Герен, и Адван тоже пытаются пролезть. Стражи брезгливо отодвигаются от окровавленных, но внутрь не пускают.

Мокрый платок у лица — фильтр. Значит, убийца просто взял и перетравил Улендира и компанию, не утруждая себя рукоприкладством. Эрвел не пришел. Эрвел…

Они толкутся возле Улендировых покоев и не замечают, как я отхожу немного в сторону и толкаю дверь в братнину спальню. Дверь свободно подается и у меня сильно колет в груди, на мгновение сведя левую руку. Значит, пока я дежурил в Аманденовом кабинете…

И запах. Вернее, аромат. Смолистый, чуть дымный. Сейчас же кругом голова, меня повело, покачнуло… Сдерживая дыхание, я пробираюсь к столу, шарю, сбивая мелкие предметы. Погашенный светильник, блюдо с чем-то… с яблоками, что ли? Чашка, сую в нее палец — мокро. Срываю с блюда салфетку, засовываю в чашку, прижимаю к носу. Наконец, позволяю себе вдохнуть. Воздух оказываеся окрашен сладким винным привкусом. Вино, не вода — ладно! Теперь огонь.

Что поделаешь, опять задерживаю дыхание, чтобы зажечь светильник. Первым делом в глаза бросается багровое пятно на салфетке. Едва не роняю ее. Фу, черт, совсем нервный стал. Скоро сделаюсь, как Амила.

Эрвел? Он лежит на постели, высунув босые ноги из-под одеяла. Зарывшись лицом в подушку. Я касаюсь его — и он вздыхает, принимается ворочаться, стаскивает одеяло с плеч.

Жив. Жарко ему. Душно. Спит себе. Все-таки я спугнул убийцу, и до Эрвела он добраться не успел. Значит, это не отрава, а снотворное. Снотворное — ерунда.

Как убийце удалось подкинуть снотворное? Почему Эрвел спит, а Герен с Альсареной разгуливают по дому и портят мне охоту? Они, должно быть, случайно не получили дозы, не стали пить вино… Ой! А если я им дышу… постой. Снотворное не в вине. Воздух отравлен. Воздух. Дым, образующийся при сожжении…

Стой. Эрвел спит, Улендир… сперва тоже заснул, Адван и дознаватель не спят, Арамел… Убийца травил только тех, кого собирался убить. Треверров. Улендира, Эрвела и меня.

Арамел… Черт, схожу-ка я, проверю, как бы чего…

Они продолжали крутиться у дверей. Альсарена добросовестно рвалась внутрь, Герен ее укрощал. Я прохожу мимо них в нашу с Арамелом комнату.

Дверь… конечно же открыта, я сам ее открыл, когда уходил дежурить. Темно. И снова — поспешно прижимаю салфетку к лицу — знакомый смолистый аромат. Свет. Арамел.

Ой, что это? Убийца перепутал? Хотел убить меня, а убил… Он совсем белый. Не дышит. Вытянулся, как… Холодный… нет? Еще нет?

Стой. Это не убийца. Это твоя работа, Рейгред Треверр. Передозировка. Это ты сам…

— Альсарена! — я уже в коридоре и ору, ору: — Сюда! Скорее!

И она вихрем мчится, гремя подсохшим платьем. Влетает мимо меня, кидается к постели. Ее заносит, швыряет чуть ли не поперек лежащего бревном Арамела.

— Возьми платок! Возьми!

Одеяло отлетает прочь. Она грубо, пальцами раскрывает ему веки.

— Вынесите его отсюда! Кто-нибудь! Черт… — ее уже мутит.

Врывается Адван, сгребает тело с кровати, выскакивает с ним в коридор. Люди шарахаются.

— Сердце, — Альсарена, пошатнувшись, садится на постель, — прихватило… Стимуляция… Камфора… у меня там… в аптечке… сходите…

— Вставай. Здесь нельзя находится.

Герен рывком вздергивает ее и тащит прочь из комнаты. Бегу следом.

— Горячая вода… горчица… терпентин… прикажите… скорее. Его надо растирать. Пустите. Я разотру.

Адван оттащил Арамела почти к самой лестнице, на сквозняк. Разложил прямо на каменных плитах, сорвал рубаху. И тыкал пальцами — не массировал, а именно тыкал — да еще с такой силой, что нагое тело аж подскакивало на полу.

— Эй, что ты де… — Альсарена рванулась и замерла, уронив руки. — А-а-а…

Герен поддержал ее на всякий случай.

— О-о-о… — простонала она.

— Что? Адван, пусти-ка, пусть врач займется, — потребовал Герен.

— Нет, — вдруг сказала сестра, — пусть он… пусть лучше он… Это точечный массаж. С ума сойти. Свихнуться можно.

Я удивленно взглянул на сестру. Она же не сводила глаз с трудящегося Каоренца. Лицо ее выражало такое изумление, такое благоговение, что… Я повнимательнее пригляделся к выскочке-гироту. Стоит на коленях, тычет пальцами, только локти острые мелькают. Арамел же… Порозовел? Дышит глубже? Господи, Твоя власть, неужели обошлось?

— Рейгред, да ты что? Напугался?

Дознаватель. Смотрит участливо.

— Я чуть не убил его… Чуть не убил…

— Боже мой, чему я училась три года? — громко говорит сестра, — Снотворное готовить? Мазь от радикулита? — она взглянула на меня и через силу улыбнулась, — Рейгред. Не плачь, Рейгред. Этот человек… сделает все, как надо.

Почему-то я ей поверил. Может, потому, что очень хотел поверить. А может разглядел в трудной улыбке ее и в движении опускающихся рук что-то такое… не знаю, признание чужого права, чужой силы, более сильной, чем собственная… так, должно быть, Царь Лираэнский склонился перед Карвелегом, принимая горькую истину — осознав превосходство духа, превосходство знания, укротив царственную гордость, ибо ни гордость, ни гнев пользы не принесут…

А Арамел мой тем временем превращался из хладного трупа в просто больного потерявшего сознание человека. И он уже тихонько стонал сквозь зубы, и глаза его метались под сомкнутыми веками. И этот странный гирот-каоренец скорчившись на полу как стервятник, растопыривая острые локти, лупил его по ребрам.

Краем уха я услышал какие-то удары, но не сразу обратил на них внимание. Восклицания, голоса — все это шло фоном, пока сестра моя Альсарена не принялась вертеть головой, а потом пробираться куда-то сквозь толпу. В толпе, оказывается, уже не хватало дознавателя, его секретаря, некоторых стражников… Я еще вяло соображал, к чему бы это, когда по коридору раскатился исступленный сестрин крик:

— Адван! Адван, скорее сюда! Они умирают! Умирают!