Маяковский безоговорочно принимает Октябрьскую революцию, начинает работать в рекламе, защищает молодую республику как поэт и как художник.
В 1918 г. Маяковский пишет «Оду революции». В ней он говорит о разных гранях революции, называет ее «звериной», «детской», «копеечной», «великой». Еще не понятно, чего ждать от революции, может ли кровавое побоище привести к «стройной постройке» или так и останется «грудой развалин». Но для поэта революция одушевлена, она приносит с собой славу труду, «кадит» шахтеру и машинисту. Себя лирический герой Маяковского тоже относит к труженикам, этот образ появится у него в стихотворении «Разговор с фининспектором о поэзии»: «Поэзия — / та же добыча радия. / В грамм добыча, / в год труды. / Изводишь / единого слова ради / тысячи тонн / словесной руды».
Значит, революция «славит» и его, поэтический, труд. Но революция противоречива: то полна щемящей нежности («Ты шлешь моряков / на тонущий крейсер, / туда, / где забытый / мяукал котенок»), то — после — беспричинно жестока («Прикладами гонишь седых адмиралов / вниз головой / с моста в Гельсингфорсе»). Маяковский осознает, что революция «двуликая». В первых строках «Оды» создается образ революции-грешницы, «освистанной», «осмеянной батареями». А грешницу можно наказать, а можно и простить, следуя примеру Евангелия. И поэт однозначно принимает и прощает ее за всю невинно пролитую кровь.
В лирике поэта возникает мотив крепкой, давящей, глухой революционной силы. В стихотворении «Левый марш», повторяющем ритм шагов идущих строем солдат, поэт отказывает «словесной кляузе» и предоставляет слово «товарищу маузеру». Мощь и давление революции связывались в сознании поэта с необходимостью воздействия поэтическим словом на массы людей.
В стихотворении «Приказ по армии искусства» Маяковский решительно заявляет о том, что пора прийти революции на помощь. Здесь он напрямую связывает революцию с футуризмом, говорит об их родстве: «Только тот коммунист истый, / кто мосты к отступленью сжег. / Довольно шагать, футуристы, / в будущее прыжок!» Поэт призывает вслед за революцией в стране совершить революцию в искусстве и, наконец, революцию в сердце, зовя на «баррикады сердец и душ», приказывая: «Из сердца старое вытри». Такое стремление к ниспровержению старого свойственно не столько Маяковскому-революционеру, сколько Маяковскому-футуристу. Он черпает в революции новый источник творчества и вдохновения, новые инструменты и методы работы: «Улицы — наши кисти, / Площади — наши палитры». Но главную задачу искусства он видит в воспевании «дней революции».
Теме пролетарского труда поэта, такой волнительной для Маяковского, посвящено стихотворение «Поэт рабочий». Заглавие говорит само за себя. В этом стихотворении поэт доказывает свое право считаться пролетарием «тела и духа». В этом стихотворении два смысловых уровня. На одном из них — люди, «обработкой» которых занимаются поэты: «Сердца — такие ж моторы. / Душа — такой же хитрый двигатель». Этот уровень соотносится с новым, «индустриальным» подходом к жизни, пришедшим вместе с революцией. Одновременно, поэт сравнивает свой труд с трудом рыбака, только ему приходится «людей живых ловить, а не рыб». Этой строчкой создается отсылка к тексту Евангелия, ведь некоторые из евангельских апостолов были прежде рыбаками, а, последовав за Христом, стали ловить человеческие души. Таким образом, революционный, пролетарский поэт представляет собой нового апостола, несущего с собой революционную веру. В стихотворении «Мы идем» поэт прямо говорит о «разносчиках новой веры».
Творчество Маяковского начала 1920-х годов пронизано оптимистическими утопическими идеями социального переустройства не только Советской России, но и всего мира, исполнено счастливым предвкушением «всеобщего братства», к которому ведет человечество коммунистическая партия с Лениным во главе.
Последние годы жизни Маяковского отмечены все нарастающим драматическим конфликтом идеалов и действительности, максималистского подхода поэта к советскому образу жизни и его реальной, все более очевидной порочностью. После Октябрьской революции Маяковский по собственной воле почти перестал писать лирику, все силы вкладывая в желанное и необходимое «новое искусство». Об этом он пишет в своей незаконченной поэме: «И мне / агитпроп / в зубах навяз, // и мне бы / строчить / романсы на вас — // доходней оно / и прелестней. // Но я / себя / смирял, / становясь // на горло / собственной песне».
Но это насилие было насилием ради любви — любви к коммунизму, к Ленину, к революции, которая в одночасье смогла воплотить желанное для юноши-футуриста свержение старого порядка. Эту любовь поэт пронес через все свое творчество, через всю свою жизнь.