Лучшие сочинения по литературе XIX и XX веков

Образ Понтия Пилата и проблема совести

Роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» можно назвать историко-бытовым, так как в нем создается яркий, осязаемый образ Москвы 30-х годов прошлого века. Содержательным центром произведения является роман Мастера о Понтии Пилате. Этот «роман в романе» находится в сложных отношениях противопоставления с основным сюжетом «Мастера и Маргариты» — событиями, которые происходят в Москве с ее обывателями.

Несмотря на то что центральной фигурой романа, который пишет Мастер, является Иешуа Га-Ноцри (переосмысленный автором образа Христа), сам мастер настойчиво повторяет, что пишет роман «о Пилате», а не об Иешуа.

К Пилату на допрос приводят Иешуа, и во время этой встречи происходит переворот в душе прокуратора Иудеи. При описании внешности Понтия Пилата бросается в глаза одна деталь его одежды: «кровавый подбой» его белого плаща, который символизирует высокое положение прокуратора Иудеи в иерархии властителей, его кровавое право вершить судьбы людей, а также будто предвещает наступление страшных событий, связанных с казнью Иешуа.

Образ Понтия Пилата создается не только теми словами, которые он произносит, но и его внутренним монологом. Так мы узнаем о страшной головной боли, мучающей его, и ненавистном ему запахе розового масла. То, что у Пилата болит голова так сильно, что он «малодушно помышляет о смерти», снижает его образ непоколебимого властелина, превращает его в обыкновенного человека со своими проблемами и привязанностями. Пилат одинок. Единственное существо, которое ему хотелось бы видеть, — его собака, после она разделит с ним наказание вечностью.

«Внутренний» характер Пилата-человека противопоставляется «внешнему» поведению Пилата-представителя власти. На событийном уровне Пилат допрашивает Иешуа и приговаривает его к смертной казни. На «тайном», глубинном уровне Иешуа будит в Пилате истинную человечность, раскрывает ему возможности новой жизни. Иешуа видит в Понтии Пилате именно человека, «доброго человека». Пилат выделяется из своего окружения. Его телохранитель Крысолов не способен к каким-либо движениям души, а его секретарь просто приходит в ужас, слыша разговор двух свободных людей — Пилата и Га-Ноцри.

Понтий Пилат на протяжении всего разговора остается спокоен. Его внешняя неподвижность (он все время лежит или сидит) противопоставлена его внутренней подвижности: встреча с Иешуа вызывает в нем сложный поток мыслей и чувств, которым он, однако, не дает воли. Страшно действует на Пилата то, что он должен осудить Иешуа и приговорить его к казни. Почти физическую муку ощущает он, когда объявляет, стоя на помосте, о начале казни преступников, всех, кроме Вар-раввана: «Под веками у него вспыхнул зеленый огонь, от него загорелся мозг...» Ему кажется, что все вокруг него умерло, после он сам переживает настоящую духовную смерть.

Слова «совесть» нет в тексте романа, но все: и состояние Пилата, и природа, и детали художественного пространства указывают на его мучения. Ласточка, которая залетает в зал во время во время разговора Понтия Пилата и Иешуа, ее быстрый и легкий полет, символизирует свободу, в частности, свободу совести. Именно во время ее полета в голове у прокуратора возникает решение оправдать «бродячего философа». Когда же в дело вмешивается еще и «закон об оскорблении величества», Пилат «бешеным взором» провожает ту же ласточку, осознавая иллюзорность своей свободы.

Понятие совести тесно связано в романе с понятием власти. Пилат — прокуратор Иудеи, который является представителем императора Тиберия, который не может поступиться своей карьерой ради того, чтобы спасти «юродивого» Иешуа. Так оказывается, что внешне всесильный прокуратор, внушающий ужас своим слугам, оказывается бессильным в том, что касается законов совести, а не государства.

Пилат ненавидит Ершалаим, и эта ненависть проистекает из осознания им собственного бессилия перед кровавыми, варварскими законами «великого города», где толпа требует отдать им убийцу Вар-раввана и распять Иешуа.

После казни Иешуа Ершалаим покрывает тьма. Страшная, апокалиптическая гроза, ливень, «нестойкое трепетание небесного огня» созвучны тому, что творится в душе у Пилата, усиливают его ужас. Гроза предвещает и, отчасти, воплощает собой кару Пилату за его трусость, которая, по словам Иешуа, является «самым страшным пороком». Осудив Иешуа, Пилат губит не только его, но и самого себя. Когда прокуратор понимает, что против Иешуа выдвигается обвинение в оскорблении величества, в голове его проносятся мысли: «Погиб!», потом: «Погибли!» Понтий Пилат чувствует, что гибнет вместе с Иешуа. Две розы в кровавой луже «наглядно» иллюстрирует то, что чувствует прокуратор.

Муки совести для Понтия Пилата выражаются в непонятной, нестерпимой тоске. Эта тоска объемлет все: и его сожаление о том, что «Га-Ноцри уходил навсегда, и страшные, злые боли прокуратора некому излечить»; и смутное чувство, что он «чего-то не договорил с осужденным, а, может быть, чего-то не дослушал». Самая страшная кара, которой подвергается прокуратор, но которую он еще не осознал, — это его бессмертие и «неслыханная слава». И 2000 лет спустя люди все еще будут помнить и повторять его имя как имя человека, осудившего на казнь «бродячего философа».

Сон, в котором Понтий Пилат гуляет с Иешуа по лунному лучу и ведет философские споры, является одним из способов искупить вину прокуратора перед Иешуа, а именно, дослушать его и принять его веру, разделить убеждение в том, что наступит «царство истины» и добра. Возможность сделать это Пилат получает в конце романа, где причудливым образом пересекаются сюжеты двух романов, и происходит встреча Мастера со своим героем. Именно Мастер освобождает Пилата, отпуская его бежать вверх по лунному лучу.

Понятие совести связано с областью человеческого сознания, рассудка. Пилат получает в конце романа возможность успокоить совесть, совершая прогулки по лунному лучу и разговаривая с философом. Но, по мнению автора романа, высшей силой является любовь. Проблема совести, тем не менее, остается центральной философской проблемой романа. Наиболее полно она находит свое отражение в образе Понтия Пилата.