Живой Журнал. Публикации 2007

История про писателя Чудова

…Но это ещё что — я видел самого писателя Чудова. Писатель Чудов был весьма брутальный мужчина и был похож на рокера, случайно попавшего в компанию писателей.

Когда он получал очередные свои литературные премии, то выкрикивал с трибуны странные лозунги. Иногда он выходил к микрофону и кричал: «Покупай керосин!». Или там «Мойте ноги перед едой!». А иногда даже «Матрасов на территории пионерлагеря нет!». Зал тут же взрывался овацией — в чём тут дело, я понять не мог. Наверное, для того, чтобы понять суть этих мистических заклинаний, нужно было прочитать его книги, но я поленился, а брат Мидянин, который был в курсе всех литературных тонкостей, улетел в Мексику разводить пейот.

Наверняка я знал другое — писатель Чудов был потомком остепенившегося пирата. Макс фон Чудофф, бросил грабить торговые суда по своему почину и стал капером. Слухи о нём множились — чуть что он рвал пистолет из-за пояса, только сыпалось золото с кружев розоватых брабантских манжет. Однажды в голландском порту фон Чудофф упал в бочку с портвейном, а Пётр Великий, не заметив этого обстоятельства, купил всю партию португальского напитка и переправил её в Петербург.

Продолжив служить новому государю, фон Чудофф был ранен в сражении на Измайловском пруду, и сразу вышел в отставку.

Писатель Чудов жил в потомственном имени, впрочем, превращённым временем в руины.

Однажды я отправился к нему в гости — ехал долго, практически путешествуя из Петербурга в Москву.

С писателем Чудовым я переписывался довольно редко, и то только по случаям остроумства. Между тем я уж слышал от одного человека, приезжавшего по каким-то делам в столицу, что у них, в Чудовке, происходят удивительные вещи. Эти первые слухи меня заинтересовали и удивили. Я стал писать к писателю Чудову прилежнее. Он отвечал мне всегда как-то темно и странно и в каждом письме старался только заговаривать об армейской жизни, напоминая о героической истории, когда он отказался стирать чужие портянки. Вдруг, после довольно долгого молчания, я получил от него удивительное письмо, совершенно не похожее на все его прежние письма. Оно было наполнено такими странными намеками, таким сбродом противоположностей, что я сначала почти ничего и не понял. Видно было только, что писавший был в необыкновенной радости, которую я связал с успехом нового романа и творческим подъёмом.

Одно в этом письме было ясно: дядя серьезно, убедительно, почти умоляя меня, предлагал мне как можно скорее приехать и поступить на службу.

Будучи наслышан о жизни Чудова, я представлял, как по тверским урочищам носятся на пылящих уазиках настоящие мужчины, даже в летнюю жару не снимая горных лыж. Я представлял себе рыбалку, горький дым костра, походы на медведя с рогатиной, тёплую водку в алюминиевых кружках и вонючие сапоги — в общем всё то, что делает мужчину мужчиной.

Быть может, меня возьмут простым трелёвщиком или смазчиком сноповязалки… А, может, с годами я стану ночным смотрящим за совхозным амбаром…

Я уже приближался к цели моего путешествия. Проезжая маленький городок Б., от которого оставалось только десять километров до нужного мне места, я принужден был остановиться у заправки, по случаю лопнувшей шины на переднем колесе моего драндулета. Поменять её кое-как, можно было довольно скоро, и потому я решился, никуда не заходя, подождать у заправки, покамест народные умельцы справят дело. Выйдя из машины, я увидел одного толстого господина, который, так же как и я, принужден был остановиться для починки. Он стоял уже целый час на нестерпимом зное (набухала гроза), кричал, бранился и с нетерпением погонял двух работяг, суетившихся около его прекрасной коляски. С первого же взгляда этот сердитый человек показался мне чрезвычайной брюзгой, но сведущим в местных делах. Он слушал несколько минут, как я разливался соловьём о настоящих русских мачо, что вьют себе брачные гнёзда в здешних краях. Но с первых слов, узнав, что я еду в Чудовку, он вдруг переменился в лице, перекрестился и спешно уехал.

Так я приехал к писателю Чудову и убедился, что вся Чудовка застроена небоскрёбами в стиле хайтэк, повсеместна была сталь, бетон и слоновая кость, а улицы заасфальтированы и забиты автомобилями.

Я застал Чудова в офисе — он сидел в белой, отглаженной рубашке, в тщательно вывязанном галстуке.

Над ним топорщились горные гряды графиков прироста дохода. Доход, и правда, прирастал.

Чудов орал в телефонную трубку:

— Керосин! Керосин покупайте! По два двенадцать! Матрасы в Новую Зеландию уже ушли! Гей-парад? Нет, не будем спонсировать… Впрочем, я подумаю ещё…

На вопрос, что же производит корпорация, Чудов ответил уклончиво — «Всякую муйню».

— Пойдёшь к нам? Соцпакет, бонусы, в конце года треть оклада, а послужишь дольше — привилегированные акции.

— Позволь! — воскликнул я. — А как же загорелые небритые ковбои на уазиках? Как же русские охотники, что не глядя стреляют в глаз кролику из двустволок Тульского ружейного завода? Как же милиционеры, что спасают мир, зависший на краю?!..

Чудов посмотрел на меня жалостливо.

— А немытые воины, наследники вятичей и кривичей из твоего романа «Бобр — добр»? — не сдавался я.

— Муйня, говорю тебе — муйня.

— Ну а память рода? Макс фон Чудофф, манжеты, брабантские кружева, оренбургский платок, туринская плащаница?.. Пистолет, наконец.

— У нас тут оружие запрещено. Видеонаблюдение и охрана. Мы тут муйнёй занимаемся, не какими-нибудь глупостями.

Он потянулся к специальной кнопке и вызвал секретаршу с чашками, рюмками, седлом барашка, чайником, кофейником, и литровой бутылкой виски. Она принесла всё моментально — вместе с двумя папками бумаг на подпись.

— Вот, кстати, приятная новость! — и писатель Чудов помахал в воздухе факсом.

— Какая новость? — спросил я.

— Завтра непременно решится мое дело по поводу акцизов. Палата сказала наверное.

За окном грянул гром, и первые капли дождя ударили в оконное стекло.

Я вздохнул еще глубже и поскорее поспешил проститься, соврав, что мне нужно ехать в Петербург по весьма важному делу, и, скатившись колобком по лестнице, сел в машину. Дождь лил ливмя, стучали дворники. Сырость меня проняла насквозь.

Печальный пост ГАИ с будкою, в которой милиционер печального образа чинил серые доспехи свои, медленно пронеслась мимо. Опять то же поле, местами изрытое, черное, местами зеленеющее, мокрые галки и вороны, однообразный дождь, слезливое без просвету небо. Скучно на этом свете, господа!

Извините, если кого обидел.

30 марта 2007