Впрочем, если вы не любите Ефремова, то, значит, вы просто не умеете его готовить.
Ефремовский роман — это что-то вроде прогулки по заброшенным зданиям — перечитывание "Туманности Андромеды" что-то вроде путешествия по старому Речному вокзалу в Москве. Полусбитая лепнина, забытые уже гербы, величественные колонны и шпили — запустение и трава, проросшая сквозь асфальт причалов.
"Лезвие бритвы" — что-то вроде заросшего мочалой научного городка, где учёные сначала полдались в йогу, потом в поиски паронормального, и, наконец, были вынуждены остановиться на сыроедении.
Причём тут в Сети идёт битва молодых фантастов с меланхоличными старичками — так грамотный и амбициозный молодой талантливый автор тут же процитировал бы:
"— …Товарищи спят, и сейчас нас только двое бодрствующих в космосе, и до Земли пятьдесят биллионов километров — всего полтора парсека!
— И анамезона только на один разгон! — Ужас и восторг звучали в возгласе девушки.
Двумя стремительными шагами начальник тридцать седьмой звездной экспедиции Эрг Hoop достиг багряного циферблата"…
— Что?! — закричит молодой талантливый автор, — И вам после этого не стыдно нас упрекать? Не стыдно нам пинать за картонных персонажей, ложный пафос и странноязычие? А не в падлу вам премии имени Ивана Ефремова получать?! А именем святым его клясться?!
И если мне будут говорить, что в других романах этого чудесного стиля нет вовсе — так нет, его там есть, как говорят в придуманной кем-то Одессе.
"Так человечество, борясь со свойственным людям стремлением забывать неприятное, ограждает себя от неверных дорог и повторения прошлых неудач, которых было много в докоммунистической истории. Уже в ЭРМ определилась огромная разница между силами и материальными средствами, какие человечество тратило на медицину и на науку военного и технического значения. Лучшие умы были заняты в физике, химии, математике. Шаг за шагом биология и медицина расходились с физико-математическими науками в своем представлении о мире, хотя внешне широко пользовались их методами и аппаратами исследования. В результате окружающая человека природа и он сам как часть ее предстали перед человечеством как нечто враждебное, долженствующее быть подчиненным временным целям общества. Ученые забыли, что великое равновесие природы и конструкция организма есть результат исторического пути невообразимой длительности и сложности, в подчинении и взаимосвязи интегральных частей. Изучение этой сложности, хотя бы в общих чертах, требовало многовековой работы, а земное человечество принялось неосмотрительно и торопливо приспосабливать природу к переходящим утилитарным целям, не считаясь с необходимыми людям биологическими условиями жизни. И человек — наследник мучительного миллиардолетнего пути, пройденного планетой, — как неблагодарный и неразумный сын принялся растрачивать, переводить в энтропию основной капитал, ему доставшийся: накопленную в биосфере энергию, которая, как взведенная когда-то пружина, послужила для технического прыжка человечества…"
Или:
"Я поняла, — перебила Афра. — Даже ничтожные отклонения от привычного облика создают уродство, а тут вероятность отклонений слишком велика. Ведь незначительные отклонения формы: отсутствие носа, век, губ на человеческом лице, вызванные травмой, воспринимаются нами как уродство и страшны именно тем, что они на общей человеческой основе. Морда лошади или собаки очень резко отличается от человеческого лица, и тем не менее она не уродлива, даже красива. Это потому, что в ней красота целесообразности, в то время как на травмированном человеческом лице гармония нарушена…
— Следовательно, если они будут по облику очень далеки от нас, то не покажутся нам уродливыми? А если такие же, как мы, но с рогами и хоботами? — не сдавался Тэй.
— Рога мыслящему существу не нужны и никогда у него не будут. (Тут всякий читатель кричит "Пиздец! Пизздец!" Пиздец! — но мы его прогоняем в сад). Нос может быть вытянут наподобие хобота (хотя хобот при наличии рук, без которых не может быть человека, тоже не нужен). Это будет частный случай, необязательное условие строения мыслящего существа. Но все, что складывается исторически, в результате естественного отбора, становится закономерностью, неким средним из множества отклонений.
Тут-то выступает во всей красоте всесторонняя целесообразность. И я не жду рогатых и хвостатых чудовищ во встречном звездолете — там им не быть! Только низшие формы жизни очень разнообразны; чем выше, тем они более похожи друг на друга. Палеонтология показывает нам, в какие жесткие рамки вправляло высшие организмы эволюционное развитие — вспомните о сотнях случаев полного внешнего сходства у высших позвоночных из совершенно различных подклассов — сумчатых и плацентарных."
В общем, всё есть вода. Так говорит гость мой Фалес, всё есть воздух, сказал мне юный Анаксимен, а у ж что сказала Торговка Разных Фруктов, мы вам и рассказывать не будем. Нечего.
И так уже запел какой-то палеонтологический минерал.
И, надо сказать, что этот стиль вызывал пародии, в одной из которых встречались в космосе два звездолёта, и, чтобы объясниться друг с другом, пилоты на капитанских мостиках использовали язык танцев. Обнажившись (ну, разумеется, обнажившись!) они плясали и землянин сразу понимал, что его сердце отдано прекрасной инопланетянке.
Но товарищи остужали его пыл: "Прости, брат, — говорили они ему. — Форма груди этой девушки показывает, что на их планете дышат сероводородом" (Или фтором, но в пародии, кажется, был всё-таки сероводород)… "Но ничего, дружище, ничего, — говорят пилоту, — ещё сорок поколений эволюции, и мы тоже будем нюхать сероводород как воздух".
Извините, если кого обидел.
16 апреля 2007