— Манная каша сожрана. Пришлось пить коньяк.
— У вас в семействе, насколько я поняла, и манную кашу делают на кофе с коньяком.
— Нет, но сложный. Предмет требует сплетней изысканных, остроумных — и, желательно, в стихах. А с тех пор как меня перестали звать на салат "Оливье" весёлости во мне поубавилось.
— Да, салат Оливье требует остроумия и изысканности. Это хорошо знают в одном сообществе и постоянно тренируют эти навыки применительно к салату и мясу по-французски. Кстати, в прошлый понедельник пришлось выбросить полтазика невостребованного оливье. Ужаснитесь.
— Да это ж… Это просто… Да после этого… Не знаю уж как…
— Ну, завтра, например, могу предложить общество Оливье — без меня, правда. Но это никак не должно остановить истинно влюбленного в оливье. Там, сочувствуя вашей страсти, вам обязательно предложат и добавки дадут.
— В этом наблюдаю некий вызов и провокацию. А я выше этого. Это не свободный и демократический "Оливье", нет. В нём чечевичный привкус.
— Да бросьте — вызов. Можно подумать, мне сдалось ваше первородство. Что в этом предложении притесняет вашу свободу? Даже напротив. Очень даже демократический, коммунистический у нас оливье, с колбасой. Пароль — "дайте мне "красного", "красного" этого. Но если вы и вправду попросите красного, вам дадут винегрет, факт. А мы с «оливье» теперь ходим по разным сторонам улицы. У нас с ним любовь без взаимности — я его люблю, а он меня нет. Он меня мучает до изжоги. Нет в жизни щастья.
— Тогда — красненького.
— Нет, от красненького, особенно если это божоле, у меня изжога еще хуже!
Амели ты, моя Амели
Я хочу рассказать тебе поле
Потому что без вантуза что ли
Разлюлю я мою Амели.
Не от парня с техасских равнин,
Но от парня с московских окраин
Что изведал немало закраин
На границах родимой земли.
А твой байкер скучен и пресен
Он не ведает правильных песен
Амели ты, моя Амели.
— Бене, Бене… У нас вошло в традицию поминать бедняжку шагане. Не случайно, видать, судьба свела нас как-то за просмотром фильма о Есенине… мда… Амели? Это тоже из Библии? Первая жена Иакова?
— Нет, это наложница прекрасного Иосифа, которая родила ему сына Берию. И горе вошло в их дом. А он, между прочим, три года за нее во флоте на Чермном море отслужил, вот как.
— Тогда вот:
На счастье, друг, дайл-апу дали мне
Недаром я любезен здесь народу
Давай с тобой поститься при луне
Про сны о чем-то большем и погоду
Пожалуйста, голубчик, не вяжись
К моим ошибкам орфографическим
Такая здесь у нас начнется жжисть
Кажется, впрочем, я намудрила с клаузулами. Не сильная я в стихоплетстве.
— Ты знал! Ты знал! — потому что я вычеркнул строки про кудри, что свесились до кровавой земли. Ай лю-ли!
— Вот так — все самое интересное подвергается жестокой самоцензуре. Я знала, действительно знала, каким смертоносным оружием становится вантуз в ваших маньяческих руках.
— Это клевета:
Нет, это повесть о пинцете.
Что преступно в ране позабыт.
У хирурга на ланцете
Капля красная дрожит.
Извините, если кого обидел.
24 сентября 2007