Живой Журнал. Публикации 2007

История про разговоры DCCCLXXIX

— Мне с этим "Метро" ситуация представляется загадочной, о чём я и рассказывал как-то — вот был выложенный в Сети роман, вот его купило ЭКСМО и обслужило бумажной книгой адептов сетевой версии. И тут начинается самое интересное: приходит группа пиарщиков-издателей и прикупает это "Метро", чтобы пиарить и заново печатать.

Ну, я там понимаю, книги про панаехавших, они там стартуют с нуля, кажется. Но какой коммерческий толк в этом проекте, ума не приложу. Пока он мне напоминает следственный эксперимент "Сейчас-мы-вам-покажем-сколько-лимонного-сока-можно-выжать-из выжатого-лимона-при-помощи-правильной-рекламы".

Может быть несколько вариантов (я говорю это без тени недоброжелательства к самому проекту):

— ребята циники, и просто со вкусом пилят бабло — неважно какое, стороннее или самозаработанное.

— ребята циники и считают, что впарить публике можно что угодно (а это так — и лучше всего по этому поводу сказал начальник Ад Маргинема Иванов, когда говорил о книгах и йогуртах.

— издатели находятся в некотором убеждении (не важно чем оно вызвано — алкоголем, личной дружбой, порошком), что книга станет событием, за вычетом потраченных на шум денег.

Иванов прав, и это его суждение мне очень понравилось, а Синявский нас учил тому, что Советская власть, в свою очередь, научила отличать различные оттенки дерьма. Понятно, что бывают гораздо худшие вещи — хотя, надо признать, что на всякую дурную книгу можно найти в качестве оправдания ещё более дурную. Мне-то как раз было интересно, почему из этого романа о метро не получилось написать системообразующую книгу — наподобие "Дозоров" (там тема тоже избитая, мифология куда более древнее — а "Дозоры" вщёлкнулись в обойму образов массовой культуры). Про собственно метро я уже говорил здесь и вот здесь и про саму книгу тут жизнь как-то нового противоречивого не подкидывает.

— Понятно. Тут я не силён. Видите ли, мне Дозоры весьма и весьма не нравятся. Почему там что массовое — судить не возьмусь. Мне бы с собой разобраться… А с дозорами было тяжко. Поначалу — я их читал и не думал, что это что-то культовое, так просто… и не смог дочитать, первую-то книгу. Мерзко стало. Это у меня редкость — обычно, взявшись, я дочитываю. Ну, потом, через пару лет, когда всё вокруг кипело — дозоры, дозоры… я попробовал прочесть. Смог. Это лучшее, что можно сказать. Даже как-то попривык и меньше ёжился. Потом серии пошли — ночные, сумеречные… ну, тут уже всё ясно — хуже и хуже, а я привыкший, так что, не дрогнув прочитывал — и отбрасывал. А эта книга такой вот мерзостью не повеяла. честная поделка — ничего. кроме приключений. Луи Буссенар. Ну, помрачнее, конечно… Но нет попыток продвинуть свою этику и картину мироздания. Я и доволен… Потому как ежели ты философ. так одна мера. а ежели развлекательный писатель — другая.

— Тут дело не в оппозиции "нравится — не нравится". Мне интересен механизм "работает — не работает". Очевидно, что "Метро-2033" не работает на том поле, на каком мог сработать. А ведь метрополитен — наиболее яркая из всех мифологем СССР. Она превосходит даже мифологему космоса: космос был изначально удалён от обывателя, совсем секретен, а вот в метро за пять копеек каждый мог прокатиться, да что там — пощупать нос бронзовой собаки на станции «Площадь Революции» и полудрагоценные камни на «Маяковской». Поверх этого — один из самых сильных страхов — страх ядерной войны, убежища, параллельное секретное метро…

Гипотетически можно было бы представить сюжет, что всех поставил бы на уши — а не вот это.

— Метро не будет работать. Там полная мифологема — ад, подземный мир… У мифа метро нет сил, чтобы на такое выползти. Только и есть. что блуждающие огни, воронки провалов и мутанты с чудовищами. На большее не тянет. А как техническая мифологема — страдает как раз этими аллюзиями. подземными. Что мешает разработать чисто технический аспект мифа.

— Проблемы не наблюдаю. Вампиры, вон — вечная жизнь, букет фобий — заразится, не распознать заражённого. Ночь — день, масса всем известных условий игры, метафора крови… Куда уж больше?

А романы Лукьяненко вполне востребованы. Вопрос в том, что надо было написать, чтобы метро заиграло? Сделать метро главным героем? Сделать героев 2033 менее ходульными, ввести любовь-морковь.? Ведь в этой книге запороты все человеческие отношения — вся эта история с фотографией, сексу нету, любви тоже. (Поэтому-то с точки зрения массовой культуры проект дилетантский). Или, чтобы заиграло, нужна что-то, но что — я не знаю.

— Что сексу нету — заметил. Сожалел и плакал вместе с обманутыми массами. Но думаю, что мифы складываются из подходящих кусочков. Вампиры — да, но ежели их в техническом обществе рисовать — не то… мотивы иные сразу, так что вампиры — только по названию, мол, кровишшу пьют — а смысл другой. А чтобы заиграло — надо было рисковать. Добавить герою характера, добавить его жизни осмысленности. вокруг не картонных поставить. а людей живых, разных, за свой осмысленное и другое дерущихся… Ну и да — раз живой, то и женщины. Однако автору тогда бы не хватило таланта, и сползло бы в боевичокс с побоищем и… полюбищем. В этих душных деталях утонула бы главная сюжетная линия, всё надевалось бы на страсти главгера — и расползлась бы книга. Он сюжет смог вытянуть именно благодаря бледности героев — не отвлекают.

— Но это полправды. Вон, с сексом во "Властелине колец" тоже не густо — а, между тем, у Толкиена всё тот же роман-путешествие. И у Глуховского герой как хоббит ползёт по делу тоннелями. Но сюжета не получается — есть именно что набор эпизодов.

Я-то собственно, и написал тогда, когда это вышло в первый раз, что весь Глуховский пересказывается тремя страницами из "Невозвращенца" Кабакова — стабильность московского метро (а у метрополитена была именно подчёркнутая стабильность: поезда никогда не опаздывали, происшествия были крайне редки, о единственном теракте советских времён глухо молчали, etc), так вот, эта стабильность просто инвертирована в нестабильность. Простое и незатейливое преобразование — механическое.

При этом в метро много всего можно накрутить — от хайнлайновского корабля до той остроумной детали, которую придумал не помню кто (У меня в журнале мне подсказывали, но я опять забыл) — про повышение связности веток метро, в результате чего там пропал поезд, уехав в другое измерение.

— Ну, какие у Вас сравнения… Там-то… Какой секс. Там же яркие характеры — их же надо уметь чувствовать, это ж не у всех… Там же совсем серьезная философия. Да что я говорю — будто не знаете… Нет, это иной класс игры. Так что техническими мерами Метро до Колец не дотянуть. Разница на качество.

Рассказ про связность читал. Нет, это не про метро… То есть помните Вы верно, но надо ж различать… Там была главной именно эта идея про связность. а метро — всего лишь средством реализации идеи. С тем же успехом мог бы и про автобаны. Типа, "черный автобус", который появляется только в полночь — и пропадает. Дело ж не в том… Не бывает хороших книг "по метро". Это выдумка. Всего лишь фон, задник. Разговор какой-то получается, будто качество пьесы и ее успех определяются задником.

— «Зане в театре задник важнее, чем актёр». Ну, можно придумать пьесу, где задник будет главным персонажем, отчего нет?

— Тогда он не будет задником. Если фон делаем фигурой — появляется новый фон. Куды ж от него денешься…

— По-разному можно сыграть. Например, как в "Петербурге" Белого, где главный герой, собственно, "Петербург" и есть. Или сделать Зону главным героем, как у Тарковского. Впрочем, мы, конечно, швыряемся сослагательным наклонением.

— Добавить туда оптимистичного такого пафоса нужно. Но это сильно изменит всю идею книги. ведь ее основная идея — в том, что у жизни нет сюжета. и все, кто пытаются выдумать для жизни сюжет, обманывают себя и вредят всем. Главный герой зарубил надежду человечества на выживание, уничтожив Черных. Это слишком сильная и мрачная вещь, чтобы заиграть, вписаться в культуру и т. д. для этого ее пришлось бы ослабить.

— Видите, тут мы кардинально расходимся. Я считаю эту книгу механической инверсией (и говорил это выше, сравнивая с "Невозвращенцем", а вы нашли её сильной, мрачной и наполненной множеством смыслов. Мне же кажется, что это эзотерическое мнение — знаете, когда адепты считают нечто Сакральным Возвышенным Знанием, а за пределы круга адептов оно не транслируется. Впрочем, в этом ничего страшного.

— Скажем так, у меня получилось для себя переделать некоторые недостатки книги в достоинства. принять условности и т. д. Хорошо быть непрофессионалом, можно получать удовольствие и от несовершенных вещей)

— Так я и говорю — это совершенно нормально. Получение удовольствия совершенно нерегламентировано. Глупо говорить человеку (к примеру), любящему блондинок, что он обязан любить брюнеток, или девушке, что она должна любить не очкариков, а брутальных мачо. Некоторые обсуждения аналитического плана начинаются в тот момент, когда мы говорим не в категориях удовольствия, а в категориях "объём продаж", "рейтинг", "упоминания", "символичность", etc.

Вот тут-то и начинается драка.

— Верно ли я понял? Всё, о чем можно говорить с претензией на общезначимость, так, чтобы был смысл отстаивать какую-то точку зрения — это "объём продаж", "рейтинг", "упоминания", "символичность", etc. А "содержательные" вещи — это лишь предмет вкуса, о котором не стоит спорить. Так?

— Я не знаю, что такое "содержательные" вещи. Но спорить о декларации, что мне (к примеру) нравится Дмитрий Быков — бессмысленно.

— Я понимаю, что слово слишком туманное. Может быть, поможет: сюжет плохо выстроен, главный герой бледный, конец оборван и т. п. Это не обсуждаемо? Лучше говорить об издании, объеме продаж? Я не столько спорить порываюсь (не смог бы — ничего в этом не понимаю). сколько хочу понять Вашу точку зрения.

— Ну, я специально там вставил "символичность", и прочее. Есть какие-то вещи "счётные", а есть "нет".

Например, грамматические ошибки — счётны, а утверждение "главный герой бледный" — нет.

Вон фраза "картонные персонажи" хороша "между своими", потому что не говорит ничего. В картонности персонажей упрекали бондиану, все комиксы и "Хождение по мукам". Достоевского, кстати тоже.

Вместо "оборван конец" можно сказать "открытый финал" и всё опять будет бессмысленно.

— Да, теперь, кажется, понял. Вы и в самом деле думаете, что надо обсуждать — аргументировать. спорить и т. п. — только счетные. формальным образом демонстрируемые вещи. Прочее годится для выражения симпатий и антипатий между своими, но не может быть предметом общего обсуждения. Надеюсь, не переврал.

— Да нет, обсуждать можно что угодно, декларировать позицию, расспрашивать, что и как.

А вот спорить в эстетике "хорошо/плохо" довольно бессмысленно, когда речь идёт о личном художественном восприятии.

— Одного зека застали за тем, что он дрочил на известный портрет Лермонтова.

На недоумение своих товарищей он отвечал "А мне — нравится". И был, в общем прав.

— Ну почему же бессмысленно… Это ведь как захотим. Смысл вкладывается — или нет. Нету ведь никакого закона, который бы утверждал: спорить в эстетике "хорошо/плохо" довольно бессмысленно. Это лишь выражение опыта при определенной постановке задачи. Например, многие люди обламывались, убеждаясь, что в таком споре победить не удается. И говорили: бессмысленно. Но тут смыслом была изначально назначена победа в споре. Можно сделать иначе: назначить смыслом разворачивание некой точки зрения (пусть будет — "это хорошо"), и человек потратил силы и активность, чтобы данную точку зрения развернуть, показать, выложить аргументы, объяснить чувства, подыскать слова. И тогда не важно — что не всех противников убеждает эта точка зрения, разговор был не бессмысленным, если многие, ознакомившись, скажут — вот спасибо, теперь я лучше это понимаю.

— Так про второй случай я уже сказал — это не спор, это вид декларации.

— Да, хорошо. Пусть это будет не спор…

— А это что угодно. Можно назвать разными словами, но позиции две: спорить, доказывать, пытаться переубедить, то есть рассчитывать на изменение позиции или обнаружение её уязвимых мест, и декларация с одной стороны с её выслушиванием или невыслушиванием, уточнением и не уточнением.

Каие могут быть уязвимые места в декларации "Я люблю Диму Быкова или я люблю блондинок"?

— Я не брался защищать любой тезис. Так что от быкова и блондинок, с Вашего позволения, уклонюсь. А вот тезис Ваш, боюсь… Вы отличили спор — когда рассчитывают на изменение позиции. и декларацию, когда не рассчитывают. Я не держусь за наименование — не нравится слово "спор", пусть будет иначе. Но то, что я сказал, рассчитано именно на попытку изменить позицию собеседника. И часто выполняет эту задачу. Ну, не реже, чем спор.

— А зачем менять позицию взрослого человека? Придти к Толстому и Ахматовой. Разъяснить ей Чехова, а ему — Шекспира. Что, сказать, дураки, недопоняли? То-то же, банда троечников!

Ну ладно, там негатив, а спорить с взрослым человеком, и говорить ему: "Да вы напрасно любите Лукьяненко, он сущее говно!" Ну, вам настучат в бубен — и будут правы и с бытовой точки зрения, и с позиций здравого смысла.

Потому как переубеждать взрослого человека в его эстетических пристрастиях сродни введению наказания за мыслепреступление.

Но тут я потерял, может быть, вашу мысль. Вдруг я ее не так понял. Вдруг у вас есть методика того, как спорить о призрачном. Может, у вас какая-то универсальная шкала есть для искусства, может имеется какой-то эстетический штангенциркуль. Ну, попробуйте, попрактикуйтесь на мне. Народ потешится, как мы сойдемся в чистом поле гремя огнем, сверкая блеском стали — я за Лукьяненко, а вы против.

— Боюсь, не получится. Я же отстаивал как раз тот тезис, что шкала и штангенциркуль не обязательны. Что возможен разговор и без них, и весьма полезный. Причем обратите внимание: вы определили объекты так, что "общение", в котором собеседники пытаются и могут изменить позиции друг друга, называется спором (и ведется с применением строгой аргументации, с вашей точки зрения), а иначе это просто декларация. тогда предвыборный митинг подпадает под Ваше определение спора — на него идут с мыслью "все они там козлы и ворюги", с него — "а ничего мужик, нормальный вроде, и обещает ворюг к стенке ставить". Это тогда спор… Я думаю, ваше различение способов общения несколькнесколько не подходит. Моя позиция состояла в следующем. Во-первых, Вы пытаетесь привнести в разговоры о "литературе" научный метод. Однако строгие рассуждения составляют лишь относительно небольшую часть науки, и очень многое в ней не может быть подсчитано, и по Вашим критериям добрый шмат науки окажется даже не предметом спора… Что мало правдоподобно, если вы не пожелаете встать в позицию, что эти ученые жрут наш честно заработанный хлебушок и дурят головы. Во-вторых, мне не требовалось, чтобы для некого разговора о "писателе П" можно было строить доказательные рассуждения. Разговор о нем полезен уже тем, что можно попробовать объяснить, чем именно не нравится Шекспир. Толстой или Лукьяненко. Эти объяснения могут кого-то убедить и приведут к изменению его точки зрения — редко, но бывает). Другие не изменят, но лучше поймут меня. Еще кто-то откроет для себя неизвестные стороны творчества писателя П. - плохие и хорошие (с его собственной точки зрения). Так что я говорил о небесполезности такого разговора — для моего тезиса большего и не надо. Что же до аргумента о настучании в бубен — я думаю, он неуместен. Морду бьют и за меньшее, чем плохие отзывы о Лукьяненко, и во многих ситуациях для получения в морду совсем не приходится прикладывать труд. Мне кажется. Вы путаете некоторое занудство, насильственное бубнение взрослому человеку (скажем, Вам) что писатель П. гад, гад и на рубль сволочь, а Вы совершенно не расположены этого слушать. Тут уже дело вовсе не в недостаточности аргументов — я бы сказал, что желание дать в бубен у меня возникнет даже при абсолютной убедительности собеседника, коли у меня нет желания его слушать, а он не уходит и говорит.

— Наука в этих моих рассуждениях проявляется лишь в виде гейзинберговской метафоры, что мы можем померить у частицы либо одно, либо другое. Вы как-то сворачиваете на то, что два человека могут говорить, не вцепившись друг другу в глотки (и никакого другого тезиса я у вас не обнаружил — кроме него я наблюдаю только эмоции). Так кто с этим спорит? Я же говорю о том, что эстетические пристрастия живут на манер квантовой механики. Они не регулируются внешней логикой оппонента, иначе мы следуем известному афоризму «Человек человеку — друг, товарищ и брат. Понял, ты, скотина!».

Кстати, у вас происходит логическая подмена в случае «Насильственное объяснения, что писатель П. гад и сволочь». Вот как раз, если вы мне будете рассказывать, что писатель П. — сожрал, чавкая, христианского младенца на завтрак или изменил жене — я могу вам поверить или не поверить, могу начать с вами спорить, просить предъявить аргумент… Но вот если вы мне будете говорить, что текст П. должен мне (не) нравится и выводить обязательность художественного воздействия — это форменное безумие.

Это воздействие сугубо индивидуально и не является предметом доказательств — можно его декларировать, а там уж не дано предугадать, как наше слово и проч., и проч. Собственно, с этого я и начал.

Извините, если кого обидел.

17 июля 2007