Живой Журнал. Публикации 2007

История про Толстого (X)

В «Соло на ундервуде» есть знаменитая цитата, которую повторяют многие: «После коммунистов я больше всего ненавижу антикоммунистов». Мысль в литературе не новая: ср. Ну, Парамон, я не большевик и то записался бы в большевики шлепнул тебя и быстренько выписался". Но дело не в этом — в том же сборнике записных книжек Довлатова есть другая история: «Губарев поспорил с Арьевым:

— Антисоветское произведение, — говорил он, — может быть талантливым. Но может оказаться и бездарным. Бездарное произведение, если даже оно антисоветское, всё равно бездарное.

— Бездарное, но родное, — заметил Арьев».

Есть такая книга Игоря Сухих, сейчас переизданная, где говорится: «Одним из немногих положительных героев в мрачной критической картине наряду с Солженицыным был В. Аксенов, который «после ранних фальшивых повестей, постепенно освобождаясь от условностей и уступок цензуре, стал идти к подлинному творчеству и расти как личность». Через год уже эмигрировавший и тем самым окончательно перешедший из официальной оппозиции в тамиздат Аксенов забавно разъяснил ситуацию. «Как-то в Москве я получил от кого-то книгу, изданную, кажется, в Мюнхене, книгу Мальцева «Вольная русская литература». Там «я обнаружил свое имя, с маленькой буквы, между прочим, написанное. Там было сказано так: «Что касается фальшивой литературы аксеновых и бондаревых, то ни один мыслящий советский интеллигент не придает такой литературе ни малейшего значения»… Было очевидно, что опять в ходу ленинский принцип «кто не с нами, тот против нас», только с другой стороны. Потом, когда все прояснилось, и я стал эмигрантом, явно диссидентским писателем, тот же автор воздал хвалу».

На той же конференции, посвященной литературе «третьей волны», в докладе с популярной еще у волны первой постановкой вопроса «Две литературы или одна?» А. Синявский ставил точный диагноз: «Иногда получается так, что там, в подцензурной словесности, даже лучшие вещи — заведомо плохи, поскольку там, как известно, писатель не может или не хочет высказать полную правду во весь голос, как это делают эмигрантские или диссидентские авторы».

Призыв опираться при оценке конкретных произведений на «критерий художественности» был актуален и исторически справедлив, но вряд ли выполним. Сердце не хотело соглашаться с доводами вкуса и разума».

Так вот что я скажу: никакого точного диагноза тут нет, а ирония подразумевается, но не видна. Синявский хороший человек, обществом равно забывается казус цензурируемого Пушкина. о Герцен в Лондоне заведомо лучше Толстого в России. (Мне, правда, не очень понятна эта конструкция — «Иногда получается, что даже лучшие вещи заведомо плохи» — то есть, бывают случаи, когда лучшие вещи не плохи?

Да и хуй бы с этими вещами.

Сейчас планка упала окончательно. Представляю себе, как мне кто-то скажет: "Да, эта вещь талантлива, но она — за Путина. Нельзя читать". Нет таких вещей по обе стороны баррикад. Да что там? Баррикад-то нет.

Пойду на кухню.

__________________________________

Сухих И. Сергей Довлатов: Время, место, судьба. 2 — е изд. — СПб.: Нестор-История, 2006. — 278 с. 1000 экз. ISBN: 5-98187-168-7

Мальцев Ю. Промежуточная литература и критерий подлинности // Континент, 1980 № 25. с. 169.

The Third Wave. р. 31, 24.

Извините, если кого обидел.

25 мая 2007