Продолжим наши игры. А именно — игры зверей. Тут три мотива: история Щена, казни египетские и путешествие по Москве сначала туда, а потом обратно.
Петя, выйдя на балкончик,
жадно лопал сладкий пончик:
словно дождик по трубе,
льет варенье по губе.
Четверней лохматых ног
шел мохнатенький щенок.
Сел. Глаза на Петю вскинул:
— Дай мне, Петя, половину!
При моем щенячьем росте
не угрызть мне толстой кости.
Я сильнее прочих блюд
эти пончики люблю.
Да никак не купишь их:
заработков никаких. —
Но у Пети грозный вид.
Отвернуться норовит.
Не упросишь этой злюни.
Щен сидит, глотает слюни,
Невтерпеж, поднялся — скок,
впился в пончиковый бок.
Петя, посинев от злости,
отшвырнул щенка за хвостик.
Нос и четверо колен
об земь в кровь расквасил щен.
Омочив слезами садик,
сел щенок на битый задик.
*С этим щеном вот какая история (лень своими словами переписывать, а цитата у меня давно была выписана). Бенгт Янгфельдт пишет Книжка Л. Ю. Брик Щен вышла в 1942 г., во время эвакуации, в городе Молотов (Пермь), тиражом в 15. 000 экземпляров. С тех пор она нигде не была переиздана, несмотря на то, что представляет явный интерес для биографии Маяковского и принадлежит к лучшим вещам, написанным Л. Ю. Брик о поэте. (В книжке описывается лето 1919 г., проведенное Маяковским и Бриками вместе в Пушкине. Как ни странно, этот отдых в Пушкине не зафиксирован ни в одной из хроник В. А. Катаняна, и Л. Ю. Брик сама датирует его 1920-м годом [стр. 2]. Но осенью и зимой 1920-21 гг. Маяковский и Брики жили не в описываемом в книжке Полуэктовом переулке, а в Водопьяном. Неправильность датировки подтверждается и воспоминаниями Р. О. Якобсона: "Лето девятнадцатого года я провел в Пушкине вместе с Маяковским и Бриками". Летом 1920 г. Якобсон находился уже в Праге).
"Щен" — имя собаки, найденной Маяковским "под забором" в Пушкине, но и ласкательное имя самого поэта. Уже в письме к Маяковскому в марте 1918 года Л. Ю. Брик называет его своим "щенком", а месяцем позже Маяковский впервые подписывает письмо ей рисунком собаки. В "семейной" символике Маяковского и Бриков, где исключительную роль играли животные, Л. Ю. Брик была "кошкой" ("кисой") и О. М. Брик "котом". (См.: Любовь это сердце всего. В. В. Маяковский и Л. Ю. Брик: Переписка 1915–1930, М. 1991, и мое введение к ней).
То есть, щен — это как бы сам Маяковский.
Изо всех щенячьих сил
нищий щен заголосил:
— Ну, и жизнь — не пей, не жуй!
Обижает нас буржуй.
Выйди, зверь и птичка!
Накажи обидчика! — [Вот они, казни египетские]
Вдруг, откуда ни возьмись,
сто ворон слетают вниз.
Весь оскаленный, шакал
из-за леса пришагал.
За шакалом волочится
разужасная волчица.
А за ней, на три версты
распустив свои хвосты,
два огромных крокодила.
Как их мама уродила?!
Ощетинивши затылки,
выставляя зубы-вилки
и подняв хвостища-плети,
подступают звери к Пете.
— Ах, жадаба! Ах ты, злюка!
Уязви тебя гадюка!
Ах ты, злюка!
Ах, жадаба!
Чтоб тебя сожрала жаба!
Мы тебя сию минутку,
как поджаренную утку,
так съедим или иначе.
Угнетатель ты зверячий!
И шакал, как только мог,
хвать пузана за пупок!
Тут на Петю понемногу
крокодил нацелил ногу
и брыкнул, как футболист.
— Уходи! Катись! Вались!
— Плохо Пете. Пете больно.
Петя мчит, как мяч футбольный.
Долетел, от шишек страшный,
аж до Сухаревой башни.
Для принятья строгих мер
— к Пете милиционер.
Говорит он грозно Пете:
— Ты ж не на велосипеде!
Что ты скачешь, дрянный мальчик?
Ты ведь мальчик, а не мячик.
Беспорядки! Сущий яд —
дети этих буржуят!
Образина милая,
как твоя фамилия? —
Петя стал белей, чем гусь:
— Петр Буржуйчиков зовусь.
Где живешь, мальчишка гадкий?
— На Собачьевой площадке. —
В советских изданиях помещалась сноска: «в Москве, ныне снесенная, стояла на Сухаревской (теперь Колхозной) площади». Сухарева башня, понятно, снесена в 1934. Куда интереснее место «Собачья площадка» — комментаторы Полного собрания сочинений (1958) сообщают «старое название небольшой площади в Москве на перекрестке нынешних Композиторской улицы и улицы Вахтангова». Они ещё не знают, что всего через несколько лет Собачья площадка исчезнет под тротуаром проспекта Калинина.
Но интересно, что Петя живёт не в "купеческом" Замоскворечье, а на Арбате, в дворянском, а потом — интеллигентском районе. Катится он по Садовому кольцу, совершая почти четверть оборота:
Черновой вариант:
Неуклюжая толстуха
отдавила Пете ухо.
Петя катится с тоской
по Тверской, по Ямской.
Три трамвайных сбил столба,
в шишках лоб и возле лба.
Умереть с тоски готовый,
Петя мчится по Садовой.
Собеседник Петю взял,
вчетверо перевязал,
затянул покрепче узел,
поплевал ему на пузо.
Грозно вынул страшный
страж свой чернильный карандаш,
вывел адрес без помарки.
Две на зад наклеил марки,
а на нос — не зря ж торчать! —
сургучовую печать.
Сунул Петю за щеку
почтовому ящику.
Щелка узкая в железе,
Петя толст — пищит, да лезет.
— Уважаемый папаша, получайте чадо ваше!
Извините, если кого обидел.
13 ноября 2007