…Вскоре Карлсон женился. Невесту он выписал из Швеции, звали её (в переписке, что он мне показывал) фрекен Бок, и понял я только, что молодая была немолода. Сам он сразу стал её звать на русский манер Фёклой Ивановной. Когда она появилось в нашем городке, то мы сразу увидели, что это большая, очень, по-видимому, здоровая, хотя и с несколько геморроидальною краснотою в лице и одною весьма странною замечательностью: вся левая сторона тела у неё была гораздо массивнее, чем правая. Особенно это было заметно по её несколько вздутой левой щеке, на которой как будто был постоянный флюс, и по оконечностям. И её левая рука и левая нога были заметно больше, чем соответствующие им правые.
Но Карлсон сам обращал на это наше внимание и, казалось, даже был этим доволен.
Мы и об этом осведомлялись:
— Шведская ли модель у Фёклы Ивановны?
— Карлсон делал гримасу и отвечал:
— Чертовски шведская!..
Однако эта шведская модель сослужила с ним неприятную шутку. Фёкла Ивановна, несмотря на свою внешность, оказалась женщиной вольного нрава, и, что называется «была слаба на передок». Возможно, для каких механизмов это и является достоинством, но Карлсон как-то затужил. Вовсе это ему не понравилось, несмотря на то, что мы прочитали в книжках, что означенная слабость во всём мире связывается с той самой «шведской моделью» и там вовсе не порицается.
Отец Филимон даже начал ему проповедовать, говоря:
— Вы, — говорит, — обвыкнете, наш закон примете, и мы вас наново женим.
— Этого, — отвечал Карлсон, — никогда быть не может.
— Почему так?
— Потому, — отвечает Карлсон, — что наша шведская вера самая правильная, и как верили наши правотцы, так же точно должны верить и потомцы.
— Вы, — говорит отец Филимон, — нашей веры не знаете: мы того же закона христианского и то же самое Евангелие содержим.
— Евангелие, — отвечал Карлсон, — действительно у всех одно, а только наши книги против ваших толще, и вера у нас полнее.
— Почему вы так это можете судить?
— У нас тому, — отвечает Карлсон, — есть все очевидные доказательства.
— Какие?
— А такие, — говорит; — что у нас прямой разговор с Богом, а у вас лишь есть и боготворные иконы и гроботочивые главы и мощи. Да и с русской, хоть и повенчавшись в законе, жить конфузно будет.
— Отчего же так? — спросил отец Филимон. — Вы не пренебрегайте: наши тоже очень чисто одеваются и хозяйственные, и феминизм у нас по бедности пока не развился. И узнать можете: мы вам грандеву сделаем.
Карлсон застыдился.
— Зачем, — говорит, — напрасно девушек морочить. — И отнекался:
— Грандеву, — говорит, — это дело французское, а нам нейдет. А у нас в Швеции, когда человек хочет насчет девушки обстоятельное намерение обнаружить, посылает разговорную женщину, и как она предлог сделает, тогда вместе в дом идут вежливо и девушку смотрят не таясь, а при всей родственности. Да и одежда на ваших женщинах как-то машется, и не разобрать, что такое надето и для какой надобности; тут одно что-нибудь, а ниже еще другое пришпилено, а на руках какие-то ногавочки. Совсем точно обезьяна-сапажу — плисовая тальма. Опасаюсь, что стыдно будет смотреть и дожидаться, как она изо всего из этого разбираться станет.
Извините, если кого обидел.
12 декабря 2007