Живой Журнал. Публикации 2007

История про Карлсона просто к слову

Надо сказать, что когда я писал очередную историю про Карлсона, то обнаружил, что и Карлсон, и шведы вообще стали для меня универсальным средством познания мира. Ну вы все понимаете — то, ради чего ты затеял новое предприятие, выходит как-то криво и невнятно, но вот в пути ты обнаруживаешь массу интересного.

Это происходит как в сказке про "Аленький цветочек" — и комментарии излишни.

Так вот, в одной из этих историй про Карлсона, подрощеный Малыш думал о своём отце, погибшем где-то в ужасной России, и сам страшный царь-людоед попирал его тело, лежащее на чужой земле ботфортом, и была прочая Poltava.

Отходов сочинительского производства, как всегда, оказывается много, и очень хочется куда-то их пристроить. Ведь самое интересное всегда о том, что совы- не то, чем они кажутся, о том, что расхожие представления всегда неверны.

И история про шведов при Полаве не так проста, и история Карла прихотлива, и Мазепа вовсе не таков, каким его до сих пор объясняют русские учительницы литературы, сверяясь с Пушкиным.

Один из мифов о шведах суть тот, что получив пиздюдей под Полтавой, они замирились, переродились и, прямо не сходя с календарного листа XVIII века, принялись ковать шведский социализм.

Это всё не так. И та война для шведов не кончилась Полтавой (надо не забыть рассказать, как двенадцатому Карлу проделали дырку в голове), да и потом было не менее весело.

Валишевский известным своим слогом писал (скотство ссылаться на Валишевского, но отчего ж и не): "Но в 1788 году Густав нашел удобным вспомнить о том, о чем забывал прежде. Ввиду бессилия Франции, он рассчитывал теперь на поддержку Пруссии и Англии. Донесения Нолькена убедили его в том, что весь северо-запад России остался почти без защиты. В глубокой тайне он снарядил флот в Карлскроне, и шведская эскадра снялась с якоря 9 июня 1788 года. "Императрица Анна Иоанновна в подобном случае велела сказать, что в самом Стокгольме камня на камне не оставит!" — Екатерина невольно воскликнула это, узнав о появлении неприятельского флота", и далее цитирует "Записки" Ланжерона (которые я, разумеется, не читал): "Случайности этой войны и положение Петербурга были таковы, что шведский король мог явиться туда без большого риску… Он мог быстро пройти те сорок верст, которые отделяли его от столицы; мог даже высадить свою пехоту… потому что императрица выставила против него лишь половину того войска, которым он располагал, и, если даже предположить, что ему не удалось бы перейти Неву, то он мог обстреливать дворец императрицы с противоположного берега. Не постигаю, как он не попытался этого сделать!" — Считалось, что ещё через ннесколько дней весь русский фот был бы отправлен на южную войну, и Густав легко взял бы невооружённый Петербург, да и шестнадцать тысяч пехоты пришлось срочно возвращать от Потёмкина. Но Густав не пришёл в выгодное для себя время, а начал то, что называлось "чернильная война" — "На его бахвальство и высокомерные декларации, в которых он требовал возвращения Финляндии и разоружения России, Екатерина отвечала французскими стихами и комической оперой на русском языке, где под прозвищем Горе-богатыря шведский король был выставлен на общее посмеяние". Но тут вмешалась Австрия и Пруссия, в мае 1890 Петербург услышал шведские пушки, затем сражения шли с переменным успехом. Наконец, 14 августа 1790 года был заключён мир — с некоторыми унизительными для Росии положениями, но, в общем, приемлемый.

Этим дело не кончилось — и есть текст Керсновского по другому поводу из четырёхтомника о русской армии, впрочем можно посмотреть моих любимых L&R, восьмитомник по истории XIX века — это новая история про войну со Швецией (В этом и весь фокус — все тайны, как письмо из детективного рассказа, всегда лежат на самом видном месте): "Заключив в Тильзите мир и завязав дружбу с Наполеоном, Император Александр предложил королю шведскому Густаву IV свое посредничество для примирения с Францией. На это предложение ответа не последовало. Швеция совершенно подпала под английское влияние — и русско-шведские отношения стали быстро портиться, особенно после открытого разрыва с Великобританией осенью 1807 года. Поводом к разрыву с Англией послужил разгром столицы союзной Дании английским флотом адмирала Гайд-Паркера в сентябре 1807 года. Причины лежали глубже и заключались во вступлении России в континентальную систему Наполеона. Все это давало русскому правительству повод открыть военные действия против исконного и традиционного врага России, завоевать у него Финляндию (чем окончательно поставить в безопасность Петербург) и косвенным образом нанести удар Англии разгромом ее союзницы". Война началась в феврале 1808 года, когда русские перешли границу без объявления войны (это тогда стало привычкой многих государей). 18 марта взяли будущий Хельсинки, затем Адландские острова и Готланд. Но тут вся радость и кончилась — началась партизанская война, англо-шведский флот отбил острова. Впрочем, к октябрю положение изменилось, а в марте следующего года на театр военных действий прехал Аракчеев (читая мемуаристов, нельзя отделаться от ощущения, что он выполнял там роль Мехлиса) и армия ломанулась по льду на Стокгольм.

Однако тут, не без влияния "Ледяного похода русской армии" (у русской армии много ледяных походов, да) шведы свергли Густава IV и новый король Карл XIII заключил перемирие, а после ряда затухающих сражений дело окончилась миром. Россия получила Адландские острова и Финляндию, а эта "незнаменитая война" стала частью огромной наполеоновской мясорубки: "Из старших начальников Багратион с блеском поддержал свою шенграбенскую репутацию… Выдвинулся Барклай де Толли, прославились Каменский и Кульнев" — пишет Керсновский, отмечая при этом чудовищно дурное снабжение и тот самый партизанский характер войны.

Так что, когда досужий журналист начинает писать что-то о том, что легко было шведам строить свою жизнь, не воевавши со времён Полтавы, вы ему не верьте.

Извините, если кого обидел.

27 апреля 2007