Карлсон жил на даче. Дачный посёлок прятался в скалах, и солёные брызги иногда долетали до крыльца.
Балтийское море, холодное как сердце ростовщика, било в волнорез.
Облака тянулись со стороны Дании, и, привыкнув к нелётной погоде, Карлсон почти перестал подниматься в воздух.
Дни тянулись за днями, он, несмотря на упрёки жены, забросил холст и краски. Вместо того, чтобы закончить картину, заказанную Королевским обществом любителей домашней птицы, он часами играл Бетховена, пил в местной таверне и глядел на бушующее море.
Как-то, вернувшись домой, он обнаружил жену непривычно весёлой.
— Фрида, кто у нас был?
Но жена не отвечала. Она хлопотала на кухне — тянуло пряным и копчёным. За ужином, когда она разливала суп, Карлсон заметил у неё на руке браслет странной формы.
Её нрав переменился, как по волшебству, но Карлсон не был счастлив.
Он понимал, что жену сглазили.
Карлсон перебрал в уме всех соседей: долговязый поэт Чуконис, русский художник Тыквин — ни один не годился в разлучники. Чуконис любил маленьких детей, Тыквер — только артезианскую воду. Ответа на загадку не было, и Карлсон зачастил в таверну «Три пескаря», где топил тоску в чёрном пиве. Однажды в этой таверне к нему подсел, как всегда бывает в таких случаях, странный одноногий человек.
Он не кричал и не орал, как многие посетители, но как только он появился, завсегдатаи разом утихли. Одноногий, стуча деревяшкой, сразу направился к столику у окна.
— Я знаю, как помочь твоему горю, сынок, — одноногий пожевал трубку, затянулся. И выпустил изо рта клуб дыма, похожий на трёхмачтовый парусник.
— Всё дело в браслете, чёрт меня забери. Всё дело в браслете, который подарил тебе Малыш Свантесон.
Карлсон знал этого Свантесона очень хорошо. Телеграфист Свантесон, маленький, тщедушный, казалось, никогда не выходил из крохотной каморки почтовой конторы. Раз в неделю Карлсон забирал у него письма, и с трудом верил, что этот человек разрушил его семейное счастье.
Но теперь всё вставало на свои места — обрывки разговоров, жесты, движения глаз…
— Я вижу, ты задумался сынок, — зашептал одноногий. — Дело табак, браслет заколдован. Ты можешь швырнуть его в печку, и он не сгорит. Только будут светится на нём тайные письмена «Ю.Б.Л.Ю.Л.», что много лет назад, где-то в Средиземноморье, нанесла на проклятый гранатовый браслет рука слепого механика Папасатыроса. А ещё раньше этот браслет нашёл за обедом в брюхе жареной тараньки старый рыбак Филле. Браслет тут же показал свою дьявольскую сущность, Филле подавился, а его брат Рулле даже не прохлопал его по спине.
Верь мне, меня боялись многие, меня боялся даже сам капитан Клинтон, а уж как боялись Клинтона девки…
Но слушай, мой мальчик, единственный способ избавиться от браслета — это кинуть его обратно в море. Не гляди за окно — эта лужа солёной воды не поможет. Эту дрянь нужно швырнуть в Мальстрем.
Карлсон обречённо уронил голову на стол.
— Мальстрем, запомни сынок, Мальстрем! — проговорил одноногий, вставая.
Хлопнула дверь, впустив в таверну сырой воздух, и одноногий исчез навсегда.
Ночью, стараясь не разбудить жену, Карлсон стащил с её пухлого запястья браслет, и, осторожно ступая, выбрался из дому.
Стоя за каретным сараем, он привёл в порядок своё имущество — несколько банок варенья, ящик печенья и небольшой запас шоколада. Невдалеке треснула ветка, но Карлсон не обратил на это внимания.
Он вышел рано, до звезды. А путь был далёк — до самого берега моря.
Карлсон шёл пешком, и лишь иногда поднимался в воздух, чтобы разведать путь — так он сберегал силы и варенье.
И всё время ему казалось, что кто-то наблюдает за ним. Однажды ему приснился страшный сон — в этом сне он был слоном, и огромный удав, куда больше слоновьих размеров душил его, свернувшись кольцами. Нет, он был удавом, сидящим внутри слона… Впрочем, нет — всё же слоном, которого задушил и съел удав.
Вдруг он понял, что это не сон. Его, лежащего рядом с потухшим костром, душил полуголый и ободранный Малыш Свантесон.
Свантесон хрипел ему в ухо:
— Зачччем ты взял мою прелесссть…. Зачеееем? Отдай мою прелесссть…
Тонкие ручки телеграфиста налились невиданной силой, но Карлсону удалось перевернуться на живот и из последних сил нажать кнопку на ремне. С мерным свистом заработал мотор, пропеллер рубанул телеграфиста по рукам, и они разжались.
Но и после этого, пролетев по Лапландии значительное расстояние, он видел Малыша. Он видел, как, догоняя его, по мхам и травам тундры, где валуны поднимались как каменные тумбы, бежит на четвереньках телеграфист Свантесон. И вместе с тенью облака, тенью оленя, бегущего по тундре и тенью себя самого, видел сверху Карлсон тень Малыша.
Карлсону уже казалось, что они — разлучённые в детстве братья. Брат Каин и брат Авель.
Иногда Карлсон встречался взглядом с этим существом. Но это лишь казалось — Малыш не смотрел на Карлсона. Глаза маленького уродца были прикованы к его браслету.
Но вот Карлсон достиг цели своего путешествия.
Он приземлился на огромном утесе, что поднимался прямым, отвесным глянцево-чёрным обелиском над всем побережьем Норвегии, на шестьдесят восьмом градусе широты, в обширной области Нордланд, в суровом краю Лофодена. Гора, на которой стоял Карлсон, называлась Унылый Хельсегген. Он видел широкую гладь океана густого черного цвета, со всех сторон тянулись гряды отвесных чудовищно страшных нависших скал, словно заслоны мира. Под ногами у Карлсон яростно клокотали волны, они стремительно бежали по кругу, втягиваясь в жерло гигантской воронки.
Зачарованный, в каком-то упоении, Карлсон долго стоял на краю мрачной бездны.
— Я никогда не смогу больше написать ни одной домашней птицы, — подумал он вслух. — Если, конечно выберусь отсюда.
Браслет жёг его карман, и Карлсон вдруг засомневался — правильно ли он поступает.
Но тут кто-то схватил его за ногу и повалил. Это телеграфист Свантесон добрался вслед за ним до горы Хельсгген.
Браслет упал между камней и мерцал там гранатовым глазом. Они дрались молча, лишь Малыш свистел и шипел сквозь зубы непонятное шипящее слово.
Наконец, Малыш надавил Карлсону на шею, и тот на секунду потерял сознание. Когда он открыл глаза, то увидел как голый телеграфист, не чувствуя холода, любуется браслетом.
Из последних сил Карлсон пихнул Малыша ногой, и услышал всё тот же злобный свист. Телеграфист, потеряв равновесие, шагнул вниз.
Страшная пучина вмиг поглотила его.
Воронка тут же исчезла, море разгладилась, и тонкий солнечный луч, как вестник надежды, ударил Карлсону в глаз.
Извините, если кого обидел.
19 февраля 2007