Живой Журнал. Публикации 2007

История про Вознесенского

Вознесенский А. Собрание сочинений в пяти томах. Том пятый. — М.: Вагриус, 2002. — 448 с.

С чувством ужасной неловкости перечитал Вознесенского.

Начал-то я читать случайный том его собрания сочинений, разбирая книги. И вот всё оказалось безвкусно, причём даже без ретроспекции (То есть, если делать поправку на время). Причём это потеря вкуса вполне годная для клинического описания, для всякого учебника.

«Когда греческий Нобелевский лауреат поэт Элитис второй раз выдвинул меня на Нобелевскую премию, обеспокоенная Лил Деспродел, черная жемчужина Парижа из круга левой элиты, с которой я ездил на юг в дом Пикассо, провела со мной беседу. «Неужели ты примешь премию?! Это же конформизм, это буржуазно, ты же поэт, нельзя, чтобы тебя покупали…» — «Не волнуйся. Премия мне не грозит. Пойдем есть устрицы»».

Причём вся книга оформлена в жанре "Одноклассников. ru" — только там фотографии выглядят как "Я и Эйфелева башня", "Я и пирамиды", Я и Биг Бен", а в собрании сочинений Вознесенского — "Я и Воннегут", "Я и Жаклин Кеннеди", "Я и Папа Римский".

Отключение вкуса произошло давным-давно, просто прежнем, небогатом событиями мире, это было не так заметно. Ну, это как горький растворимый кофе с подсластителем в пластиковом стаканчике. Если ты шёл полдня по лесу, и вышел промозглой осенью на станцию, то там этот кофе — дар богов. Но если у тебя есть выбор, ты в городе, то этот кофе всё же — дрянь, разрешённый воздух.

Меж тем он, этот растворимый химический кофе, остался ровно таким же. Всё это было — и уберите Ленина с денег, и проч., и проч.

При этом встречи Вознесенского со знаменитостями на всех континентах мне кажутся сейчас ужасно дурно описанными: он не съедает предложенные судьбой яблоки, а надкусывает и бежит дальше — как в старом анекдоте про воровство. У злого и часто несправедливого, однако ж умного Юрия Карабчиевского есть такое место: "…Божественное остроумие — это никак не способность к каламбурам. Каламбур не только не исчерпывает остроумия, но в некотором роде его исключает. Поговорим немного об этом предмете. Начнем с того, что остроумие бывает двоякого рода. Есть способность составлять остроты и шутки с помощью определенных известных приемов: игры слов, созвучий, совмещений несовместимого. Эта способность есть знание самих приемов, сознательное или интуитивное, и привычка, умение ими пользоваться.

Это — каламбурное остроумие… Здесь всегда, сквозь самую яркую краску, просвечивает четкий логический пунктир, и любой, как угодно запутанный клубок может быть размотан к исходной точке…

Нет, я ни в коем случае не хотел бы низвести каламбур до положения ругательства. Каламбур, как и сабантуй, бывает разный. Каламбур бывает приятный, бывает красивый, более того, он бывает очень смешной. Я хочу лишь сказать, что каламбурное остроумие в самом своем принципе механистично и потому, как правило, неглубоко и не живет долее текущего момента. Все хорошо на своем месте. Каламбур поверхностен — и прекрасно, не всегда же нам необходима глубина. Каламбур хорош, брошенный вскользь, в косвенном падеже, в придаточном предложении. Но он выглядит нелепо и претенциозно, когда занимает место высокого юмора. И он становится безумно назойливым и скучным, когда стремится заполнить собой повседневность.

Нет более скучных и унылых людей, нежели упорные каламбуристы. Вот ты разговариваешь с ним, разговариваешь и вдруг замечаешь по особому блеску глаз, что он тебя совершенно не слышит, что он слушает не тебя, а слова, да и то не все, а одну только фразу. Он случайно выхватил ее из текста и теперь выкручивает ей руки и ноги, тасует суффиксы и приставки, выворачивает наизнанку корни. Лихорадочная механическая работа совершается в его усталом мозгу. И когда, наконец, каламбур готов, он выпаливает его как последнюю новость, огорашивая тебя в середине слова, и приходится вымучивать вежливую улыбку, тихо сожалея о смысле недосказанного. А твой собеседник уже вновь наготове, нацелил уши, навострил когти, ни минуты простоя и отдыха"…

Это как-то легло на мои рассуждения о путешествиях. Ведь каждый день в Живом Журнале прощаются со своими читателями люди, уезжающие — кто в Индию, кто на Бали, а кто в Европу.

Я начал думать о цели и смысле путешествий вообще, и раздражение на хвастливого Вознесенского пришлось мне ко двору. Тут вопрос в том, что является целью этой безумной гонки по Земному шару — причём любое сформулированное объяснение годится: скука, желание приобрести или поддержать статус, любопытство, половое веселье… Тут главное сформулировать.

Извините, если кого обидел.

29 декабря 2007