Живой Журнал. Публикации 2007

История про две дуэли — два

… Я продолжу. Пафос мой как раз в том, что общественное знание о лежащем на поверхности событии всегда смутно и клочковато. Что удивительно, так это то, что та дуэль была действительно известна и освещалась тогдашней прессой практически в режиме реального времени (насколько тогда это было возможно.

О ссоре поэтов тут же написали газеты. Сразу же после дуэли о ней написали газеты петербургские, а с запозданием на несколько дней — провинциальные. Были опубликованы десятки статей фельетонов и эпиграмм.

Но если вернуться назад, то дело было так: "Летом этого года Гумилев приехал на взморье, близ Феодосии, в Коктебель. Мне кажется, что его влекла туда встреча с Д., молодой девушкой, судьба которой впоследствии была так необычайна. С первых же дней Гумилев понял, что приехал напрасно: у Д. началась как раз в это время ее удивительная и короткая полоса жизни, сделавшая из нее одну из самых фантастических и печальных фигур в русской литературе.

Помню, в теплую, звездную ночь я вышел на открытую веранду волошинского дома, у самого берега моря. В темноте на полу, на ковре, лежала Д. и вполголоса читала стихотворение. Мне запомнилась одна строчка, которую через два месяца я услышал совсем в иной оправе стихов, окруженных фантастикой и тайной.

Гумилев с иронией встретил любовную неудачу: в продолжение недели он занимался ловлей тарантулов. Его карманы были набиты пауками, посаженными в спичечные коробки. Он устраивал бои тарантулов. К нему было страшно подойти. Затем он заперся у себя в чердачной комнате дачи и написал замечательную, столь прославленную впоследствии поэму «Капитаны». После этого он выпустил пауков и уехал".

Правда Толстой, который всё это пишет, подвирает, как и во всех своих мемуарных текстах — Алексей Варламов комментирует это так: «Д. приехали в Коктебель не порознь, а вместе, и заканчивая ролью каждого из этой троицы. Д. - это Елизавета Ивановна Дмитриева, слушательница "про-Академии" на башне у Вячеслава Иванова. Гумилев был знаком с ней еще по Парижу с 1907 года, а Толстой познакомился в феврале 1909-го в Петербурге. После перенесенного в детстве туберкулеза костей и легких, она немного прихрамывала, была полновата, но на некрасивом ее лице удивительно смотрелись пронзительные глаза. Ее женскую судьбу нельзя было назвать обделенной, скорее наоборот — мужчин тянуло к ней. Иоганнес фон Гюнтер утверждал, что "она не была хороша собой, скорее — она была необыкновенной, и флюиды, исходившие от нее сегодня, вероятно, назвали бы "сексом". Когда Дмитриевой было 13 лет, ее добивался некий теософ, оккультист и сладострастник, а жена этого деятеля устраивала Лизе сцены ревности. Во время описываемых событий 1909 года у нее был жених Всеволод Васильев, отбывавший воинскую повинность и в дальнейшим ставший ее мужем, сама она безответно и беззаветно любила Волошина, а ее любви домогался Гумилев. У Лизы-хромоножки, как будто сошедшей из романов Достоевского, от такой жизни голова шла кругом: "Это была молодая, звонкая страсть… Те минуты, которые я была с ним, я ни о чем не помнила, а потом плакала у себя дома, металась, не знала. Всей моей жизни не покрывал Н. С., и еще: в нем была железная воля, желание даже в ласке подчинить, а во мне было упрямство — желание мучить. Воистину он больше любил меня, чем я его. Он знал, что я не его невеста, видел даже моего жениха. Ревновал. Ломал мне пальцы, а потом плакал и целовал край платья. В мае мы вместе поехали в Коктебель…"».

Но в Коктебеле был ещё и Волошин, и вот всё заверте… Почувствовав себя лишним, Гумилёв уехал (В некоторых вариантах рассказа его попросила это сделать Дмитриева).

Далее произошла история с Черубиной.

Кстати, не меньше путаницы с тем, что послужило прообразом имени. Сам Волошин утверждал, что морской корень был подобран не на пляже, а долго ждал своего часа в кабинете, и потом был подарен Дмитриевой. С ней Волошин долго придумывал ему имя, копаясь в «чертовских святцах» (Полунинин утверждает, что это Имеется в виду популярная в то время книга «Демономания» Жана Бодена (1530–1596)) и «наконец, остановились на имени "Габриах"). Это был бес, защищающий от злых духов».

Минуем историю собственно литературной мистификации.

Всё тот же Гюнтер, поэт и переводчик, живший в Петербурге, в своих воспоминаниях "На восточном ветру", утверждал, что неравнодушная к нему Дмитриева призналась в том, что она-то и есть Черубина де Габриак. Другие воспоминатели говорят, что именно он-то и был двигателем интриги, приведшей к дуэли — пересказывая одним слова других, он рассорил Гумилёва с Волошиным. Биограф Гумилёва пишет, что Гюнтер: "не преминул поделиться этим открытием с Кузминым и, видимо, пытался узнать что-то о Дмитриевой от Гумилёва. Гумилёв, который к этому времени окончательно разорвал отношения с Лилей, отозвался о ней не очень лестно. Слова Гумилёва Гюнтер донес до самой Дмитриевой. Он же в ноябре на заседании Академии стиха на «башне» Вячеслава Иванова поведал о том, кто такая Черубина де Габриак. Гумилёв, конечно, был сильно обижен на Дмитриеву, но как человек благородный посчитал поступок Гюнтера, выдавшего тайну, недостойным честного человека, о чем и сказал ему. Между ними произошла крупная ссора, и они расстались навсегда. А позже и Кузмин рассказал всё о Черубине в редакции «Аполлона». Но главным итогом этой мистификации и разоблачений оказалась драма между Гумилёвым и Волошиным.

Волошин, у которого продолжался роман с Елизаветой Дмитриевой, узнал, по-видимому, все от того же Гюнтера, что Гумилёв отзывался о его любовнице как о легкомысленной женщине и интриганке. Конечно, Максимилиан вспылил. Еще в октябре он пытался на заседании Академии стиха нагрубить Гумилёву в присутствии И. Ф. Анненского, В. И. Иванова, В. А. Пяста, П. П. Потемкина, но ему не удалось вывести из себя Николая Степановича.

Сама Дмитриева тоже подогревала страсти. Ей казалось, что ссора между двумя известными поэтами (чем бы она ни кончилась) возвеличит ее до уровня «инфанты».

Волошин, импульсивный и неуравновешенный, толстый и неуклюжий, не знал, как вывести Гумилёва из себя, чтобы показать ему, как он его ненавидит.

16 или 17 ноября у Гумилёва с Дмитриевой состоялся разговор. Встреча оказалась не очень удачной. Елизавета Ивановна старалась уязвить самолюбие поэта. Дмитриевой нужен был повод для ссоры, чтобы рассказать Волошину, какой негодяй Гумилёв. И она решает разыграть спектакль на четверых в доме ее подруги Лидии Павловны Брюлловой" — далее в биографии Гумилёва приведена цитата из воспоминаний Дмитриевой: "В понедельник ко мне пришел Гюнтер и сказал, что Н. С. на "Башне" говорил бог знает что обо мне. Я позвала Н. С. к Лидии Павловне Брюлловой, там же был и Гюнтер. Я спросила Н. С., говорил ли он это. Он повторил мне в лицо. Я вышла из комнаты".

Но следует помнить, что эта книга Полунина, в общем апологетическая, как и положена серии "Жизнь замечательных людей". Автор явно сглаживает роль Гумилёва и не менее явно говорит, что Волошин и Дмитриева — интриганы и подлецы.

Снова ушёл на кухню, но не обнаружил искомого. В расстройстве ушёл спать, продолжу после.

Извините, если кого обидел.

10 мая 2007