История про то, что всё сложно

Заметил то, что в последние дни интересные истории о живых людях, проще говоря — сплетни, превращаются для меня в отправные точки для рассуждений об абстрактных философских конструкциях. А если не философских, то чисто литературных — соблюдены ли драматургические правила? Есть ли развитие сюжета? Кульминация — или так, всё провисло?

Это несколько нечестно. Проблема в том, что страсти человеческие превращаются в предмет патологоанатомии. Поводом к этой мысли послужили сегодняшние разговоры об одном графомане, одном полуграфомане, двух литературных дамах и целом Галковском. Правда, мы говорим о "уже обработанном материале" — то есть, о сплетне, которая попадает к нам в руки.

Если, узнав, что жена Синдерюшкина родила негра, мы бежим в кафе, чтобы там рассказать эту историю, и употребляем имеющийся литературный дар, украшаем сюжет — это один коленкор.

А вот если нам рассказывают о том, что один писатель без оного литературного дара обиделся на другого, и вот мы думаем — достойна ли эта история Ивана Ивана с Иваном Никифоровичем — так то совсем иное использование материала.

И в первом и во втором случае человеческая драма служит материалом, но второй мне как-то милее.

При том, всё ещё хуже: я и не могу иначе — например, столкновение Галковского с Ольшанским для меня вовсе не столкновение живых людей (хотя и знаю обоих) — для меня это стихотворение Петрова.

Вот в чём дело.

И я понял, что как персонажи герои сплетен мне интереснее, чем в качестве живых людей — даже если "кача- убил отца, — юца — живёт с сестрой".


Извините, если кого обидел.


17 августа 2007

Загрузка...